— Алё! Ты не забыл кто мы?

И кто же, спрашиваю я одними глазами.

И он отвечает мне без слов.

Мы те, кто умеет летать.

Возвращаемся на кухню через минут пять. Саша сидит на подоконнике и смотрит на улицу. Вид у нее потерянный. Когда мы входим, она легко, по-кошачьи, спрыгивает на пол.

— В общем, так, — без обиняков начинает Тимур, — Кир мне все рассказал. Да не смотрите вы оба на меня как на фашистскую Германию! Саша, ты пока здесь остаешься. Я сказал "пока", а не "на всю оставшуюся жизнь и давайте сейчас же пропишемся", — ехидничает он, замечая ее недоверчивый взгляд, — Нам разобраться во всем надо. И всё решить. Но не прямо сейчас.

Сашка вдруг снова начинает реветь. Тимур обреченно поднимает глаза.

— Блин, скажешь "иди" — плачет, скажешь "оставайся" — тоже плачет. Я что, сказал что-то не так? Эй, успокаивайся уже, хватит!

Я улыбаюсь уголком рта. Тим ведет себя как обычно. Шуточки, смешки, а за этим всем и не замечаешь того, что он сделал.

Мой друг.

Жихарева вытирает слезы кулаком и подходит к нам.

— Спасибо. Вам обоим.

— Было бы за что, — удивляется Тимур, — Это ж временные меры. Вот когда все окончательно утрясется, тогда скажешь.

Я молчу, как обычно. Только на душе до странности тепло.

— Новости такие: Валерий Шагаев, четырнадцать лет, безнадзорный, мать проживает в Приволжском районе, улица Портовая, вместе с сожителем — находится в реанимации, положение тяжелое, но стабильное, — говорит он монотонно, — Была временная слепота, сейчас уже видит немного. К нему пускают только родственников и родителей. Мать известили, но она в РКБ еще не появлялась. Врачи о-о-очень сомневаются, что появится.

Голос у Тимура при этом не особо печальный. Может, он думает, что такая мать и не нужна задаром.

— Дальше, если после больницы не заберут мать или другие родственники, будет приют. А потом — сам знаешь.

— Да уж, — подтверждаю я, — А откуда ты все знаешь это?

Тимка усмехается.

— Природное обаяние. Поговорил с одной тетечкой-врачом, потом с другой. Еще Галине Ильиничне позвонил, сочинил трогательную историю, что пока по городу тусовался тогда, успел с Валеркой познакомиться и сейчас переживаю за друга.

Усмешка у него при этом недобрая. У меня появляется странное чувство, что Тимур не только о Шефе узнавал, но и еще что-то, свое делал.

Мы сидим в комнате Тимура. Он параллельно включает компьютер.

Сашка, которую оставили за главную на кухне, гремит посудой и что-то готовит. Мы, на правах старших, скинули это на нее. Точнее, Тим скинул.

Мы к Валерке не попадем. Да и смысла нет. Еще одного бездомного котенка Тимур в дом не потащит. Здесь же не приют, в самом деле.

Кажется, я знаю что можно сделать.

— Мне адрес надо узнать, — говорю я, — Где его мать живет. Где-то на Портовой, говоришь…

Он что-то быстро набирает на клавиатуре.

— На Портовой, ага. Сейчас найду, погоди.

Он узнает адрес через пару минут. Как? Мне не понять.

— Я, вообще-то, не только порнуху в интернете скачивать умею, — смеется он, в ответ на мой вопрос, — Что, поехали?

Через пять минут мы уже выходим из квартиры, оставив Сашку со строгим наказом никому не открывать дверь. Она переводит взгляд с меня на Тимура и спрашивает, пока мы обуваемся.

— Может быть, я с вами? Я не буду мешать.

— Я знаю, что ты мешать не будешь, — говорю я, — Тебе нельзя сейчас показываться особо.

Она кивает, понимающе.

— Да. Конечно. Удачи.

В лифте Тимур фыркает.

— Если б не знал ситуацию, решил бы, что она в тебя влюбилась.

— Ты уже про Айше так говорил.

— Про Айше я говорил другое, — хмыкает он, — Там скорее ты, а не тебя…

Я рассерженно выдыхаю. Тимур вечно придумывает то, чего нет.

А может и чего есть? Ведь помогла же она мне сбежать из зоопарка.

Всю дорогу до Речного Порта мы не разговариваем. Не потому что ссоримся, просто Тимур какой-то странный сегодня, а я думаю о том, что буду делать.

Старая пятиэтажка. Во дворе сломанные железные горки, качели и красивые тополя. По краю тротуара — сметенный дворниками тополиный пух. Дорога вроде бы и недалеко, а шума от нее нет. На скамейках сидят бабульки, приглядывающие за играющими внуками и болтающие о своем.

Тихий двор старого города.

Тимур смотрит номера квартир на подъездных стенах. Нам нужна сто тридцатая. Десятый подъезд.

Нам везет, входная дверь открыта. Проходим и поднимаемся на четвертый этаж и сразу же видим деревянную дверь, покрашенную в густо-зеленый цвет. Звонка нет, надо стучаться.

Поднимаю кулак и колочу что есть сил.

Никто не открывает.

— Наверное, на работе, — пожимает плечами Тимур. Я стучусь снова.

Открывается соседская дверь. На пороге стоит высокая крепкая старуха в больших очках.

— Чего шумите? Что надо?

— Мы к Шагаевой, — выступает вперед Тим, — Вы не знаете, во сколько она с работы возвращается?

Старуха подозрительно на нас смотрит.

— Вера в запое вторую неделю, какая работа. Дома она, только не открывает. А вы кто такие?

— Пионеры, блин, — тихо бросает в сторону он и ударяет по двери. Результата никакого.

Старуха, оказывается, хорошо слышит.

— Ты бы, пионер, не хулиганил, а то милицию вызову.

— Извините, не буду, — неприязненно говорит Тимур и перестает колотить, — Пошли, Кир.

Мы уже на ступеньках лестницы, когда я оборачиваюсь к старухе.

— Вы не подскажите, а на какую сторону у них окна выходят?

Она изумленно на меня смотрит, но все-таки отвечает.

— На двор.

— Спасибо, — благодарю я, и мы спускаемся вниз, к подъезду.

Войти в дверь не удастся, ну и ладно.

Мы ведь умеем летать.

— Ки-и-ир, — жалобно говорит Тимур, — А может это…ну ее в баню. Проспится, откроет сама, а мы у двери будем караулить.

Он боится того, что нас увидят. Риск есть, конечно, но сейчас день, взрослые на работах, а детям и старикам чего только не привидится.

Я наконец открываю старый ржавый люк на крышу и мы залезаем наверх. Взлетать снизу точно нельзя, там уж точно кто-нибудь обратит внимание.

Квартира Валеркиной матери точно под нами, на этаж ниже.

Переглядываемся. Вроде никто наверх не смотрит. Надо прыгать сейчас.

На наше счастье, окна бить не приходится. Одно из больших окон на кухне открыто, и мы забираемся через него.

Старая убогая кухня с отклеивающимися обоями пуста. На столе стоит пара бутылок, засохшие ломтики сыра и соленые огурцы. В раковине гора посуды. Попали мы точно в ту квартиру, в которую надо было.

В зале работает телевизор и сидят на диване с пивом двое. Мужик в линялом трико и майке и женщина в халате. У нее старое испитое лицо. Отчим, тот самый, из-за которого Валерка чуть глаз не лишился, и мать.

Мужик, увидев нас, вскакивает с дивана.

— Что за х. ня?

Лицо у него злое. Я вдруг думаю, что из-за вот этой вот падали Валерка на улице оказался и сжимаю кулаки. Тимур меня опережает:

— Сидеть, с…ка, — рявкает он так, что вздрагиваю даже я. Он в этот момент кажется не просто старше намного, а еще и выше, сильнее, — И слушать сюда, оба. Кир, давай.

Я смотрю через пыльное окно автобуса на улицы города. Дождь прошел, сменившись жарким летним днем. Едут куда-то машины, троллейбусы, с грохотом катятся трамваи. Я смотрю на людской муравейник за окном и почти его не вижу.

У меня дрожат руки и кружится голова. Словно я снова вернулся в тот день в Замке, когда шел по коридору к кабинету Фионы и падал и падал по дороге.

У нас получилось. У меня получилось. Я не только гарпиям могу приказывать…людям, получается, тоже. Не приказывать, нет. Я даже не знаю, как это назвать.

Тимур сказал, что я могу чистить души. Звучит глупо, конечно. Но как иначе это назвать, ни он, ни я не знаем.