— Не хочу, спасибо.
— Как хочешь, — покладисто говорит он, начиная есть яичницу прямо со сковородки, — Сашка спит? Герой, бляха-муха. Проведешь с ребенком воспитательную беседу на тему сбегания из приютов?
— Я? — изумленно поднимаю глаза. Тимур подцепляет на вилку сосиску.
— А кто, я что ли? Слушай, ты у нас спец по уличной жизни. Расскажи пару занимательных историй, навроде вчерашней, скажи, что лучше дом, крыша и трехразовое питание, чем мотаться по улицам в поисках приключений на свою ж. пу.
Он, похоже, не шутит. Сосредоточенно жует, запивает чаем из любимой кружки.
— Тим, — начинаю я мягко, — Я ведь тоже мог в приюте жить. А жил на улице. Как я ему объяснять что-то должен?
— Слушай, — Тимур со стуком кладет вилку на стол, — Этого пацана могли вчера изнасиловать. А может и убить, чего жалеть-то. И характер у него не то что у твоего Валерки или у тебя, он сломаться может запросто. Видел ведь истерику вчера.
Я чуть не проговариваюсь, что Сашка — девчонка. Но осекаюсь. Это не моя тайна.
Тимур прав, конечно, она на улице не сможет. Точнее сможет, но уже прежней не останется. Сломают.
— Видел, — говорю я и соглашаюсь, — Хорошо, поговорю.
Он допивает кофе и встает:
— Всё, я погнал в больницу, потом в магазин забегу.
Он торопливо засовывает в карман часть денег, лежащих на холодильнике. Они от его родителей остались. Тим все рассказал, когда мы из Замка вернулись.
Он уходит, а я снова ложусь спать. Меня убаюкивает идущий за окном сыпучий летний дождик.
Второй раз меня будит Сашка. Она встает с дивана и очень тихо выходит. Другой человек не проснулся бы, но у меня чуткий сон. Выжидаю пару минут, думая, что сейчас раздастся шум воды из ванной, но в квартире все так же тихо.
Я нахожу ее на кухне. Сашка сжимает в ладони деньги, оставленные Тимуром.
— Положи на место, — говорю я спокойно. Она вздрагивает и роняет купюры. Краснеет, но дерзко вскидывает голову.
— Ну и что ты сделаешь? Ментам сдашь?
"Воспитательную беседу буду проводить", чуть не обещаю я вслух. Но молча нагибаюсь за деньгами и кладу их на место.
— Жихарева, ты сейчас сядешь и всё мне расскажешь, — решаю я расставить все по своим местам. Сашка от меня шарахается.
— Откуда ты знаешь?
Она боится, что ли. Кого? Меня, над которым смеялась?
— Сашка, это я, Кир, — говорю я. Она непонимающе смотрит. — Ты мне помогла сбежать, когда мы ездили в зоопарк.
У нее сейчас странное лицо. Как будто она призрака увидела.
— К-кир? Но ты же инвалид…то есть…
— Урод? Калека? — не удерживаюсь от иронии я.
Прежний Кир бы так никогда не сказал.
Она садится на ближайший табурет и со страхом смотрит на меня. Я устраиваюсь рядом.
— Что случилось, Саш?
Она молчит. Сидит и в пол смотрит. Если бы я не знал, кто она, точно спутал бы с мальчишкой.
Молчим минут пять. Я не умею разговаривать с людьми. У Тимура бы получилось узнать все, что нужно минут за пять. И у Валерки, наверное, тоже. Им люди доверяют.
Смотрю на часы. Почти девять. Тим наверняка уже в больнице.
— Что случилось? — спрашиваю я опять. И только сейчас замечаю, что она беззвучно плачет.
Дурак, ругаю я себя.
Как бы она не хотела казаться парнем, что бы она не одевала и не говорила, она все-таки девчонка. Хрупкая, ранимая. А маски носить мы все умеем. Даже я.
Передвигаю стул поближе и обнимаю ее плечи.
— Саша, что случилось? — повторяю я в третий раз. Она вдруг странно всхлипывает и начинает плакать, уткнувшись мне в футболку.
Совсем плохо всё, понимаю я.
О том, что от Сашки мать отказывалась, я уже знаю. В приюте еще Сергей сказал. Кому нужна дочь, вбившая себе в голову, что ей лучше парнем быть?
А кому нужен мальчишка, у которого ноги отказали?
Никому, правильно.
Шесть месяцев в приюте прошли, а дальше — либо домой, либо в детдом. Домой ее не пускают, мать отказывается от прав, а от детского дома все бегут. Да и загнобят ее в детдоме, она же отличается от всех.
— Я не могу, не могу так больше, — она всё говорит и говорит, словно выталкивает наружу слова, — Они все думают, что я псих, ненормальная, что придумываю всё. Если бы вчера вы меня не нашли, меня точно бы кто-нибудь убил или я сама с моста бросилась. Я не могу так, не могу…
Я глажу ее по взлохмаченным волосам и думаю о том, что она странно похожа на меня. Но жизнь того Кира Мартова изменил Замок Средь Миров, а кто изменит жизнь Сашки Жихаревой?
Кто, если не я?
Я закрываю глаза и пытаюсь сделать то же, что и с гарпией.
Всё будет хорошо. Мы рядом.
А ты просто будь собой.
Она вздрагивает. Кажется, странный дар, данный мне вместе с умением летать, все-таки работает и в нашем мире.
Отплакавшись, она от меня отстраняется.
В глазах уже не страх. Какое-то странное жадное выражение. То ли надежда, то ли вера.
— Спасибо, — шепчет она.
— Не за что, — автоматически отвечаю я и вглядываюсь в ее лицо. Пытаюсь найти взъерошенного мальчишку, а вижу потерянную одинокую девочку, которая от чего-то отчаянно прячется за очередной ролью. И вдруг говорю, сам от себя не ожидая, — От меня тоже отказались.
— Потому что ты не мог ходить? — спрашивает она. Я качаю головой.
Я перестал ходить в пять лет. А на улице оказался в почти десять.
Больницы, больницы…я столько видел этих больниц, что до сих пор иногда чувствую запах лекарств во сне. Но однажды понимаешь, что никакие больницы не помогут. Родители это поняли. И решили жить дальше.
Со здоровым ребенком — моим младшим братом.
В спец-интернате для инвалидов до нас никому не было дела. Хотя нет, было. Инвалиды ведь не могут дать сдачи, если кто-то выместит на них свое плохое настроение. Кого-то били, над кем-то издевались. А я к тому времени уже побывал в Замке Средь Миров и безумно хотел летать. Меня доводили из-за этого. Смешно это…мальчишка, даже до туалета добирающийся с трудом, а говорит о полетах.
Я тогда почти перестал разговаривать. А потом и вовсе сбежал, вместе с другим мальчишкой. А когда меня впервые поймали в Москве, на той станции метро, назвался придуманным именем, возникшим однажды в голове — Кир. Тем более, что меня никто не стал искать: ни родители, ни интернат. Так и появился Кирилл Мартов. Почти пять лет назад.
Я рассказываю это спокойно, но внутри что-то отпускает.
Я не могу рассказать это все Тимуру. Да и Валерке сказал не все. Но Саша понимает.
Мы так и сидим, взявшись за руки, пока не слышим звук открывающейся двери. Тимур возвращается из РКБ.
— Ну что, воспитательная беседа проведена, ребенок все осознал, можем домой отправлять? — интересуется он, выкладывая на стол пакеты из "Пятерочки", — Господа хорошие, вы тут для интерьера что ли сидите? Помогайте, чего я один тут все делаю?!
— Тим, пошли, покурим, а, — предлагаю я. Он смотрит на меня как на дурака.
— Ты ж не… — я тяну его за рукав и показываю на Сашку глазами, — А, пойдем, конечно. Сань, подожди нас пару минуток.
На балконе много красивых вещей. Деревянные полки, стулья, даже маленький стол. Наверное, работа тимкиного отца.
Я неловко опускаюсь на один из табуретов.
— Что с Валеркой?
— Все нормально, потом расскажу, — отмахивается Тимур и спрашивает, не давая не времени подготовиться, — У вас тут что происходит, елки-палки?!
И я выкладываю ему про Сашку все как есть.
— Ей нельзя в приют, ее сразу же в детдом отправят, — заканчиваю я, — И на улицу нельзя. Тим, я ее одну отпустить не смогу. Ты же понимаешь…
Тимур шумно выдыхает.
— Да, покурить бы действительно не мешало, — замечает он, — И что ты думаешь, я тебе позволю опять туда вернуться?
— А ты что, сын миллионера или Гарри Поттер, чтобы все проблемы разом решить? — язвлю я непривычно для себя.
Тимур машет перед моим лицом ладонью:
