Белка замечает мой взгляд, протягивает бутылку:
— Будешь?
Утвердительно киваю. Пиво теплое, противное. Делаю еще два больших глотка, отдаю Зуле обратно.
Пацаны вовсю жульничают, но и Валерка и Зуля этого навроде и не замечают, только улыбаются. Жду когда мелких припечатают по полной, и вот уже вроде все готово, Белка вытаскивает из загашника козырей, да только врывается, сбивая замки, Танька.
— Менты! Валим, быстро!
И сразу визг, ор, пацанва быстро бросает карты, хватает нужное, Зуля копошится у своих вещей, у нее там игрушка-медвежонок, материн подарок, она без него никуда, Валерка сразу как-то собирается, становится выше ростом.
А я пытаюсь встать и падаю.
Валерка сует костыли мне в руки, поднимает:
— Давай, Квазимодо, времени нет на сопли. Погнали!
Мелкие отдирают от окна прибитую картонку и, недолго думая, спрыгивают вниз, Зуля прошмыгивает за ними. Мы втроем подходим к окну: там, на улице, уже темнеет, сумерки. Самое время для облавы.
Дверь в дом уже открывается, слышно голоса, ругань.
— Прыгай, — кричит на меня Рыжая. А я не могу. Высоко и темно. И страшно, — Твою мать, если из-за тебя всех поймают…
Я смотрю на Валерку. Тяжело ему сейчас. Он и оставить меня не может, и понимает, что даже если я прыгну, их со мной быстро догонят.
Отхожу от окна.
— Придурок, — шепчет Валерка, — Быстро лезь!
Качаю головой.
Идите, ну. Чего встали?
Шеф наконец понимает, молча подсаживает на подоконник Таню, а вслед за ней прыгает и сам.
Дверь открывается в ту же минуту. Только в комнате уже никого: только я, опирающийся об стену, чтобы не упасть, россыпь карт на дырявом клетчатом одеяле и опрокинутая Рустиком полторашка пива.
Милицейский пазик едет к отделению. Пойманных в нем всего восемь — две девчонки лет двенадцати и пацаны. Троих цыганят менты отпустили сразу: с их семьями связываться — гиблое дело. Знакомых нет. Да их и вообще нет, особо-то.
В отделении сидим тихо. Если через три часа родители не приедут, то всех передадут в приют. А пока записывают фамилии, пытаются разговорить. Зачем?
— Безмерных Антон, — называет имя взрослая уже женщина в милицейской форме, капитан. Белобрысый пацан лет двенадцати, который напротив меня сидел, поднимает глаза, — Мать за тобой приехала, на выход.
Взгляд у пацана становится тоскливым. Странно. Те, кого родители забирают, радоваться должны.
Антон Безмерных ловит мой взгляд, оскаливается:
— Че смотришь, урод! Иди в…!
Я покрепче цепляюсь в свои костыли. Урод, да. Знаю. В курсе уже.
Его уводят. Девчонок увозят в КВД, еще за троими приезжают родственники. Остаюсь я и парнишка моих лет, то ли торчок, то ли токсикоман. Хотя, руки вроде чистые. Только глаза ненормальные. Странные глаза. И одет в хорошие чистые джинсы и футболку.
— Значит, тебя зовут Тимур Акчурин? — переспрашивает тетка-капитан парнишку. Он весело кивает:
— Именно.
Капитан записывает данные в какую-то тетрадь, а я начинаю наблюдать за ним внимательней. Зовут его как угодно, только не Тимуром Акчуриным.
— Год рождения?
— Девяносто шестой, двадцать седьмое мая.
Нет, я старше. Почти на год. А выгляжу младше, наверное.
— Родители есть?
— Конечно, не в капусте нашли, — продолжает веселиться паренек, — Акчурина Тамара Ахметовна, Акчурин Равиль Анварович.
Милиционерша вдруг откладывает ручку и стремительно набирает на мобильнике чей-то номер.
— Шарипов, это я. Как фамилия пассажиров того такси, в которое на той неделе возле Икеи "паджеро" врезался?
Кто-то что-то отвечает ей, и лицо, до этого отстраненное, вдруг становится человеческим.
— Акчурины? Уверен? Да, спасибо, Ринат. Да, увидимся. Я позвоню, если что.
Она медленно нажимает на мобильнике кнопку и поворачивается к нам. Тимур вдруг вскакивает и с грохотом кидает на пол стул.
— Тимур, я все понимаю, — начинает капитан, — Мы позвоним твоим родственникам, чтобы тебя забрали, только телефон мне дай пожалуйста! И…и успокойся, пожалуйста!
— Ни х… вы не понимаете! Не троньте меня!
Он смахивает с ближайшего стола бумаги, кидает на пол вазу с пластмассовыми цветами, и уже никакого веселья не видно.
У него красное лицо и такие сумасшедшие глаза, что капитан не лезет к нему с утешениями, только пытается успокоить.
— Тимур, сядь пожалуйста. Все будет хорошо.
— Ничего хорошо не будет! Их убили! — его трясет.
Из коридора на шум сбегается человека три в форме. Сейчас быстро успокоят…чисто по-ментовски.
Все становится ясно. Мне его жаль. Я поднимаю костыли и, тяжело опираясь, встаю со старого, обитого дермантином стула, и становлюсь рядом.
Перекошенное гримасой истерики лицо становится удивленным. Так-то…
Высвобождаю правую руку из костыля, нажимаю ему на плечо и заставляю сесть на стул. Руки у меня сильные, не то что ноги. Садится.
Теперь он просто плачет.
Менты уходят, прикрыв дверь. Тетка-капитан садится рядом и впервые за весь вечер смотрит мне в глаза. Без жалости. С благодарностью.
Капитан выходит куда-то, оставив вместо себя девушку в гражданском. Она не смотрит на нас — сидит, уткнувшись в телефон, набирает смски.
Тимур поднимает заплаканные глаза. Наверное, они серые, только сейчас не поймешь. Ночь уже, и освещение плохое. Рассматриваю. Рослый, выше Валерки. Только лицо худое. Как будто болел или что-то такое. Или родители умерли, например.
— Ты кто? — голос у него надтреснутый после плача.
А по мне что, непонятно. Урод, калека.
Но я молчу.
— Ты вообще говорить умеешь? А понимаешь?
Пожимаю плечами. Почему если человек молчит, его дураком сразу считают?
— Умею. Понимаю.
Он меня долго рассматривает. Я даже знаю, как выгляжу со стороны, видел в окне трамвая сегодня. Серый разодранный свитер, грязные джинсы, порванные ботинки. А мне то что? Все равно не хожу. На спине горб. Рядом старые, слишком высокие мне, костыли.
— Тимур, — называется он и протягивает руку.
— Кир, — отвечаю я.
Он уточняет:
— Кирилл?
И снова смеряет меня взглядом. Неужели, мол, у этого уродца такое простое человеческое имя…
Я повторяю негромко:
— Кир!
— А у тебя что…стряслось?
Рассказывать долго и неинтересно. Тем более, что девушка за столом, кажется, наконец отправила свое сообщение и теперь решила послушать разговор. Просто пожимаю плечами и рассматриваю стены кабинета.
Я в отделении на Япеева первый раз. Тут оказывается уютно. Обои, картинки на стенах, вазы на столах.
В кабинет входит капитан с пакетом из "Пятерочки".
— Мальчишки, есть хотите? Тимур, за тобой сестра двоюродная приедет, звонила.
Тот кивает:
— Хорошо.
А радости в глазах нет.
Капитан достает из пакета сок, пирожки, виноград.
— Садитесь и ешьте, вам двоим тут всю ночь куковать. Спать на диванах будете в гостевой. Ладно, с одним разобрались, а с тобой, молодой человек, что делать, я не знаю. Больницы тебя не берут, а в приют отправлять толку нет, опять исчезнешь.
Тимур, начавший было есть, отрывается от пирожка и смотрит на меня с каким-то опасением.
Не заразно, хочу сказать я. Но молчу.
Пирожки вкусные, сок тоже. Мы наедаемся до отвала, пока милиционерша отзванивается домой. Девушка с телефоном уходит, остаемся мы втроем.
— Ну всё, молодые люди, спать.
В комнате отдыха стоят два дивана. Тимур сходу падает на один из них, скидывает обувь и не шевелится. Я стою у двери.
— Ты чего?
— Ничего.
Сажусь на диван, аккуратно складываю костыли на полу и перекидываю ноги. Усталость наваливается разом и прибивает к кожаной поверхности старого скрипучего дивана.
Капитан выключает свет и закрывает дверь. На ключ.
В комнате душно. За окном жаркая июньская ночь, дождя не было уже неделю. Жара давит, и уснуть не получается.
