Но любовников это нисколько не стесняло. Дмитрий говорил, что счастлив. Феликс же давал понять всем, что только делает одолжение великому князю. И в этом, похоже, он усматривал особое наслаждение. Возможно, он и любил какое-то время Дмитрия. Но, получив желаемое, Феликс не мог не мучить любимого, превратившегося в жертву.

И вот однажды, доведенный до отчаяния ревностью, Дмитрий попытался покончить жизнь самоубийством. Вернувшийся поздно вечером Феликс нашел его на полу бездыханным.

К счастью, Дмитрия спасли.

Феликс затаился

Как и следовало ожидать, этот случай не отрезвил Феликса. Он лишь затаился.

В то время Феликс сблизился с Елизаветой Федоровной, относившейся к нему как к сыну. Она решила, что он образумился и старалась вовлечь его в религиозную жизнь. В салонах много говорили о новой дружбе скандального молодого человека. Да и сам он рассказывал о своих поездках к Елизавете Федоровне весьма охотно и подробно. Немудрено, что многим показалось, будто Феликс и впрямь вступает на путь истинный. В пользу этого свидетельствовало и намерение Феликса жениться на великой княжне Ирине Александровне, дочери великого князя Александра Михайловича.

Интересно, что многие хвалили Феликса за то, что, сделав предложение Ирине Александровне, он ничего не утаил от нее из своей прошлой жизни. Но такой поступок — только вынужденный. Он поспешил упредить рассказы других. Выступив первым, Феликс предстал перед невестой раскаявшимся грешником, молящим о прощении. Великая княжна оказалась в роли отпускающей грехи — разве это могло не льстить невинной девушке? Разумеется, она была великодушна. Ее великодушие простиралось так далеко, что она делала вид, будто не замечает настойчивого внимания Феликса к юношам, увивавшимся вокруг него и после помолвки.

С удивительной настойчивостью он преодолевал сопротивление родственников невесты. Охотник по натуре, Феликс, может быть, и был сильнее всего раззадорен именно сопротивлением.

Наконец, Юсупов обвенчался с великой княжной Ириной Александровной — внучкой вдовствующей императрицы Марии Федоровны — и вошел в семью Романовых. Кстати, один из любимых рассказов Феликса — и в эмиграции особенно — как его любит вдовствующая императрица, и что именно благодаря ее благосклонности удалось устроить этот, как считала вся аристократическая Россия, невозможный брак.

Рассказывали, что Дмитрий не пришел в церковь Аничкова дворца на венчание Феликса, но последним ушел с перрона, когда новобрачных провожали в свадебное путешествие.

Известно, что такое 1913 год. К сожалению, 300-летие династии Романовых стало последним праздником империи.

Приближалась война, которой многие в Петербурге хотели. Если бы можно было как-то предупредить этих неумных людей. Но если отступился Бог, человек бессилен.

Когда Греция, Болгария и Сербия вместе с Черногорией восстали против турецкого владычества, черногорские агенты зачастили в Петербург. Вспомнили, что при русском дворе есть две черногорки — великие княгини Милица и Анастасия. Они всегда оставались патриотками больше Черногории, чем своей новой родины — России, поэтому их даже не надо было уговаривать помочь. Действуя через своих мужей великих князей Петра Николаевича и Николая Николаевича (особенно!), они почти уговорили царя вступить в войну против Турции.

Вряд ли великий князь Николай Николаевич вполне понимал, что сулит России война против Турции. Зато ясно видел перед собой пост верховного главнокомандующего. К тому же на продолжающихся в великокняжеском дворце спиритических сеансах к войне генералов склоняла сама Жанна Д'Арк. (Бедный архимандрит Феофан так ничего и не смог поделать с черногорками!)

У Николая было большое искушение поддаться на уговоры и вступить в войну. Многие даже умные люди полагали, что она окажется полезной для России: «Горькое, но лекарство».

Из всех, кому в то время разрешалось говорить с царем о войне, только двое были против нее — граф Витте и отец.

Если у Витте доводы были политические и экономические, то у отца совсем другие, но, как ему казалось, не менее важные. Анна Александровна передавала их так: «Отец верил, что Царство Божье существует во всех людях, поэтому считал войны насмешкой над Божьей волей, безумием, попыткой обратить Господа против Самого Себя».

Не знаю, что именно подействовало на Николая, но он издал манифест, в котором заявил, что Россия не вступит в Балканскую войну.

Сразу после этого царская семья отправилась на охоту в Польшу. Таким образом Николай, возможно, хотел избежать объяснений с великими князьями, боясь оказаться нетвердым.

Великий князь Николай Николаевич и его сторонники обвиняли в происшедшем отца, крича во всех домах, что «мужик остался мужиком, не чувствующим благодарности».

Действительно, великий князь Николай Николаевич и его жена Анастасия первыми из аристократов поддержали отца в Петербурге. А брат великого князя — Петр — проявил исключительную доброту и щедрость во время маминой болезни. Об этом отец никогда не забывал. Но он не мог переступить через совесть.

Я своими ушами слышала, как великий князь Николай Николаевич, ворвавшись в нашу квартиру и не смущаясь моим и Варимым присутствием, поносил отца, называя его неблагодарной свиньей.

По словам Анны Александровны, именно тогда у великого князя Николая Николаевича родилась идея сместить Николая, а Александру Федоровну отправить в лечебницу для душевнобольных. Он даже уже готовился к этому, не без участия старого двора. (И кроме виднейших дворянских фамилий у Николая Николаевича оказался под рукой весьма полезный и неразборчивый в средствах Джунковский — товарищ министра внутренних дел, командующий отдельным корпусом жандармов. Вот почему так легко было стряпать скандальные провокации типа «фотографирования» и статеек в газетах.)

Но у поведения великого князя Николая Николаевича есть и объяснение, к которому никто не прибегал, но которое находится на поверхности.

Отклонения разного рода не были редкостью в той среде, к которой принадлежал великий князь. О них предпочитали не говорить и уж тем более не увязывать с ними происходившее при дворе.

Но случай с Николаем Николаевичем был особым. Болезнь его многие воспринимали как часть его военной профессии. Доктор сказал бы, что великий князь страдает болезненной жаждой крови. Всякий другой заметил бы — наслаждается.

Впервые это открылось во время русско-турецкой войны. Тогда Николай Николаевич был совсем еще молодым офицером. Но военные предприятия случались недостаточно часто для получения желаемого удовлетворения. В мирное время нашлась замена — охота. В силу обычаев своего сословия сильное пристрастие к охоте долго ни у кого не вызывало вопросов. Но потом нашлись свидетели, видевшие, как именно великий князь утолял свою жажду крови на животных.

После того, как отец был введен в дом великого князя, Николай Николаевич нашел возможным признаться ему в своем пороке, который все же осознавал как порок. Отец пытался его лечить, и это послужило даже некоторому их сближению. Николай Николаевич скоро отказался от лечения и, как уверял Симанович, не мог простить отцу, что тот узнал о его постыдной слабости. Однако он боялся совершенно напрасно, отец никогда не позволял себе разговоров на темы, связанные с его целительскими делами.

И вот перед великим князем возникла почти реальная картина войны, а значит, крови. Он не мог устоять, стремясь к войне как к изысканнейшему наслаждению. При чем здесь были интересы России?