— Я люблю ее.

— А теперь ты знаешь, что обладаешь значительной силой. И у тебя есть ключи к секретам этой силы. Ты снизошла к ней. И вот в твоем неискреннем жесте она увидела снисходительность, а потом она почувствовала панику, когда поняла, что ты больше не живая, то есть именно то, чего ты добивалась. Ты хотела, чтобы она узнала твою силу. Что рядом с тобой, такой, какой ты стала, она ничто.

— Ты действительно так думаешь? — Слезы. Всхлипы.

— Я знаю это. И ты еще с ней не закончила. Совсем.

— Погоди, Лестат, — сказал Квинн. — Ты судишь пристрастно. Мона призналась, что они открыли счет. Но, конечно же, она не думала ничего подобного, не тогда, когда шла к Ровен.

— Нет. Она думала, — настаивал я.

— Ты влюбился в нее, — сказал Квинн.

— Влюбился в кого? В Мону? Да, я говорил тебе, что люблю вас обоих.

— Нет, — сказал Квинн. — Ты знаешь, что я имел в виду не Мону. Ты совершенно потерял голову от Ровен, и это не имеет ничего общего с твоей любовью к нам. Тебя притягивает в Ровен нечто в самой глубине ее существа, и мы не можем тут соревноваться. Это началось прошлой ночью. Но ты не можешь получить Ровен. Просто не можешь.

— Mon Dieu, — прошептал я.

Я пересек холл, направился в свою спальню, закрыл дверь и защелкнул замок.

Там меня ожидал Джулиан при всех его изящных регалиях, включая белый галстук. Руки он скрестил на груди и смотрел на меня высокомерно, прислонившись к высокой красного дерева передней спинке кровати.

— Это правда. Ты не можешь ее получить, — сказал он с приглушенным смешком. — Я наблюдал, как ты увязываешь в этом, как муха в меде. Мне это нравилось. Как она завладела тобой будто бы случайно, о да, ты пробовал на вкус этот стержень зла своими, ах-такими-утонченными чувствами, поцелуи украдкой, да, и так неосторожно потерять от нее голову, как это трогательно, учитывая твое отвратительное могущество. Но ты не можешь получить ее. Нет, никогда. Не Ровен Мэйфейр. Никогда, во веки. Не Магнит, не создателя значительного семейного предприятия, не чемпиона самых смелых мечтаний поколений Мэйфейров о светской жизни, не наше филантропическое чудо, нашу путеводную звезду! Ты никогда не получишь ее. И впереди тебя ждет только веселое наблюдение за ней издалека и неведение о ее дальнейшей судьбе. Старость, болезнь, несчастный случай, трагедия. Найдется, на что тебе посмотреть. И ты никогда не вмешаешься. Ты не посмеешь!

Рядом с ним стояла маленькая Стелла, лет восьми или девяти, в миленьком белом платьице с заниженной талией, в ее черных волосах белел бант.

— Не будь таким бесчестным с ним, дядя Джулиан! — сказала она. — Бедняжка.

— О, он и есть бесчестное создание, Стелла, милая, — сказал дядя Джулиан. — Он забрал нашу возлюбленную Мону. Он заслуживает самого худшего.

— Слушай ты, позорный дух, — сказал я. — Я не сентиментальный повеса из дурной поэмы в байроновском стиле. Я не влюблен в твою драгоценную Ровен Мэйфейр. Любовь, которую я к ней испытываю — нечто, с чем ты не сталкивался в своих пустых блужданиях. И у Ровен такие проблемы, которые ты не можешь себе и вообразить. А теперь, почему бы тебе не рассказать мне, что за ужасную ошибку ты совершил, несмотря на все твои хитроумные интриги и визиты? Или мне все же следует расспросить об этом Мону или Ровен, или Михаэля? Ты не был ангельским проведением, не так ли? Возьми свою маленькую девочку на руки и убирайся с моих глаз! Дает тебе Господь сил, чтобы затрястись и забрызгать слюной от ярости?

Стук в дверь. Мона выкрикивает мое имя снова и снова и снова.

Они пропали, духи.

Она пришла в мои объятия.

— Я не выдержу, если ты сердишься на меня. Скажи, что это не так, я люблю тебя всей душой.

— Нет, нет, не сержусь, никогда, — сказал я. — Дай мне обнять тебя покрепче, мой птенчик, моя дорогая, моя вновь рожденная. Я обожаю тебя. Мы все уладим. Мы сделаем так, что всем будет хорошо. Так или иначе.

Коридоры отеля. Приглушенные голоса. Тут и там. Синий ковер. Электрические огоньки, как застывшее пламя свечей. Дверь за дверью. Прелестный столик. О, ты, завзятый материалист. Покончим со столами и со всеми этими утомительными подробностями. Что если какой-нибудь безжалостный предприимчивый индивид составит каталог всей той мебели, которую ты лично описал в Вампирских Хрониках? И что? Спрошу я тебя, и что? А то, что это заставит тебя устыдиться, тебя алчное, бесстыжее, скопидомистое, вечно голодное, воплощающее собой Седьмой смертный грех чудовище. Как там как-то сказал про тебя Луи? Что ты всюду стремишься создать вселенскую барахолку. Оставь это. Интерьер спальни, зеркала и красное дерево.

В комнате царит беспорядок. (Оцените, никаких столов!)

Черноволосая женщина с оливковой кожей в полубессознательном состоянии лежит на подушках. Запах джина. За отдернутыми шторами сияет огнями многоэтажных домов ночной оживленный город. В бокалах с джином и тоником тонут кубики льда, отражая замерзшими пузырьками свет. Она переворачивается на спину, приподнимается на локтях.

На ее худощавом теле бежевая атласная ночная сорочка, сквозь которую видны коричневые соски.

— Итак, они тебя прислали, да? — спросила она, ее веки полуприкрыты.

В глазах притаилась насмешка, рот жестко сжат.

— И как ты собираешься это сделать? Хммм… Смотри-ка, какие у нас светлые волосы.

Я прилег рядом с ней, облокотившись на левую руку. Кровать благоухала ее сладким человеческим ароматом. Роскошные простыни и подушки отеля.

— Ты, видимо, какой-то киллер, — сказала она насмешливо. Подняла красивый бокал.

— Не возражаешь, если я выпью, перед тем, как умру? — Она осушила джин с тоником. Для меня они пахли ядом.

Аххх… Карточные долги, миллионы, удивительно, как можно было умудриться, но это лишь вершина айсберга, ее проблемы уходили много глубже, она перелетала из Европы и обратно, сберегая свои богатства для дурного человека. Потом она стреляла, все потеряла. Пыталась зарабатывать на жизнь. Ее партнер исчез. Она знала, что будет следующей. Ей уже все равно. Денег больше нет. Она все время пьет. Устала ждать. Ее черные волосы блестят от жира. Одна из многих, кого поломала жизнь. Таких здесь много, очень много, но кому какое дело?

Она упала обратно на подушки.

— Ну, убей меня, ты, ублюдок, — мурлыкнула, скорее, проурчала она.

— Сейчас все будет, моя сладкая, — сказал я. Я навалился на нее, поцеловал ее в шею. Хммм… Никем не пахнет.

— Что это, изнасилование? — дразнящий смешок. — Для тебя что, не нашлось двух сотен долларов, о-о-о, в этом чертовом городе? Знаешь, сколько мне лет? Пытаешься сделать свою работенку приятнее, парень, с твоей-то внешностью?

Я обхватил губами ее рот. Она отозвалась на мой поцелуй, но едва-едва.

— И, в довершение всего, лицо, созданное для поцелуев, — протянула она. — Ну вставь мне как следует, красавчик.

— У меня есть кое-что получше, ты недооцениваешь меня, моя сладкая.

Я уткнулся ей в шею, поцеловал артерию, послушал ток крови, медленно открыл рот, снова пробуя ее кожу на вкус, вонзил зубы и стал пить так быстро, что она отключилась до того, как пронзительная боль смогла ее настигнуть. О! Господи Боже, отголоски какого это рая? Легко… Необременительно, безвременно, апокалипсически. О, детка, ты не лжешь, не проси меня объяснять, зачем я это делаю, никогда, я не Бог, малышка, и потому, итак… Какого дьявола? Сладко… Я же говорил тебе или нет? Я не верю в тебя, я ненавижу тебя, так пусть это случится, и я… я… Настолько же, насколько я способен презирать кого-либо, я люблю это! Хммм, да, расскажи мне об этом, но что это было? Я почти, если ты хочешь сдаться, сделал это, но если ты не хочешь, мне это не нужно, это тебе нужно, квадратик, выведенный цветным мелком на стертом тротуаре… ненавижу их… ну-ка, что там еще?.. оградительная веревка, дверь-ширма намертво заедает, дети плачут, мне просто нужна кровь, но подожди, я что-то вижу, никогда не думал, что этот коридор может идти под таким уклоном, нет, подожди, догадайся, что? Нет, не так. Смех. Свет и смех. Я могу получить…