Когда хлопнула калитка, Макс медленно поднялся и подошёл к окну. На улице всё светилось в лучах солнца. Если бы Макс не знал, где он находится, такая картина родила бы в его сердце хоть немного счастья. Но здесь этот солнечный день счастья не рождал. Он давал силу, может быть даже надежду, но и то, самую призрачную, почти неощутимую. А вот насчёт счастья он был бессилен. Семён, Пашка, завтра может ещё кто-то – даже зачатки этого самого лучшего ощущения здесь убивались наличием тварей и слишком частыми для нормального мира смертями.

А если Маша?

Макс медленно покачал головой.

– Нет – прошептал он – Не надо. Не надо думать об этом.

Ему припомнилось выражение – накликать беду – и он быстро сменил тему своих раздумий. Не хотелось накликать, никак не хотелось. И пусть это пустое суеверие, но когда опасность вокруг тебя повсюду, как этот солнечный свет, поневоле будешь суеверным.

Макс отвернулся от окна, и маленькая кухонька вдруг надавила на него, жёстко сконтрастировав с видом по ту сторону стекла.

Он торопливо, словно в доме вдруг забушевал пожар, покинул кухню, тремя широкими шагами миновал сени, и рывком распахнул дверь. Солнечный свет тут же окутал его, расплылся тёплым по лицу. Макс обвёл взглядом видимую поверх забора даль. Свет был повсюду, в небе, на земле, на кронах деревьев, и только в тени ему не находилось места.

– Чёртовы тени – ругнулся Макс, и медленно сошёл по ступенькам.

Уже внизу, он повернул голову, и слегка подняв её, посмотрел на кухню сквозь окна. Отсюда контраст ощущался ещё чётче и сильнее. Мрачная, маленькая, она вызывала странную тоску. Тоску из-за отсутствия надежды. Надежды, что на ней могут однажды собраться люди, веселиться и есть, отмечая какой-нибудь праздник. Шутить и смеяться. Здесь же тридцать лет не было ни одного праздника, понял вдруг Макс, одни только похороны, похороны, похороны, и эта мысль сжала его, и чтобы освободиться от неё, он резко развернулся, и торопясь, зашагал по дорожке.

Он дошёл до огорода, развернулся, прошёл обратно, снова вернулся. Прошло минут двадцать, прежде чем он почувствовал, что тоска отступила. Он остановился и отдышался.

– Нет, в дом я пока не пойду – сказал он себе, опасаясь, что тоска снова вернётся, навалится словно крак, чтобы впиться зубами, чтобы убить, чтобы растворить в туманной безысходности.

Он огляделся, решая, чем бы заняться, и его взгляд остановился на сарае.

– Интересно, мой ижак там? – подумал он, и улыбнулся оттого, что назвал ружьё своим.

– А почему бы и нет? Наверное, к оружию прикипаешь.

Он подошёл к двери сарая, и так же, как и дед, немного её приподняв, потянул на себя. Из сарая повеяло какой-то сухостью. Макс слегка пригнулся и шагнул внутрь.

Здесь тоже был полумрак, но он почему-то не давил. Может оттого, что слабо пахло сухой травой, немного краской, ещё парой непонятных запахов. Сквозь маленькое окошко в сарай лился широкий солнечный поток, в котором были различимы мельчайшие пылинки. Они кружили в странном танце, завораживая своими неопределёнными, слепыми траекториями. Словно у них не было ни цели, ни судьбы, и им было абсолютно всё равно, куда направиться в следующую секунду. В каждую следующую секунду. Вверх, потом вдруг сразу вправо, и вдруг вниз. Всё равно куда. Ничего нет, есть только мы – пылинки. И солнечный свет.

Макс повёл взглядом вокруг. Сарай был заставлен и завешен всякой всячиной. Деревянный верстак у стены, с чёрными тисками, нависшими над его правым краем, бочка в левом углу с поржавевшими обручами, рядом алюминиевая фляга прикрученная к тележке, поржавевшие замки, полотна для ножовки, водяные краны в виде связки баранок на медной проволоке висели на вбитых в стену гвоздиках. Легко угадывалось, что хозяин был запаслив. И если бы не произошла тридцать лет назад какая-то фигня, многое из этого было бы использовано по назначению.

Макс поискал глазами ружьё, но не нашёл. Тогда он обернулся. Ружьё висело слева от дверного проёма на прибитой к стене деревянной вешалке. Макс протянул руку и провёл пальцами по прикладу, почувствовав бороздки. Потом сделал маленький шажок вперёд и снял его. Хотел было вскинуть и прицелиться, но вдруг до него дошла неприятная мысль – плечо же.

– Блин – с досадой ругнулся Макс – От отдачи боль по-любому вернётся. Это не утиного мяса отщипнуть.

Он медленно повесил ружьё на место, и несколько секунд смотрел на него с каким-то сожалением. Потом развернулся и подошёл к верстаку. Здесь, помимо всякой мелочи вроде гнутых гвоздей и ржавых шурупов, валялись россыпью с десяток латунных гильз. Слева, в железном ящичке лежали патроны. Ближе к стене, в полумраке, стояла трёхлитровая банка, на дне которой было немного серого порошка. Макс поднял банку и стал разглядывать её на свету.

– Это порох – понял Макс.

Он аккуратно поставил банку обратно.

– А ведь мало – сказал он себе под нос.

Конечно, в этих делах он был полным профаном, сколько там нужно этого пороха на один заряд он даже смутно не представлял, но и без этого было ясно, что пороха мало. Когда-то банка, скорее всего, была полной.

– Может у него ещё есть? – подумал Макс.

Он пошарил глазами в полумраке, но больше банок не было.

– А что если эта последняя? Что будет, когда закончится всё?

Максу не хотелось об этом думать. Он развернулся, и уже собрался выйти из сарая, как хлопнула калитка, и он остановился.

– Дед, что ли, вернулся? – мелькнула мысль.

Стало вдруг неудобно, не по себе. Внутри червём шевельнулся стыд. Не хотелось Максу, чтобы его застукали шарящимся в чужом добре. Как ни странно, живя в стране, где воруют поголовно, Макс этого умения умудрился не приобрести. И ещё страннее, что среди его знакомых большинство были такие же, как он – не умеющие воровать, для которых даже само подозрение в воровстве было страшнее многих других подозрений. И он иногда искренне не мог понять – кто же, чёрт подери, ворует в его стране?

Он замер и прислушался. Выходить пока не стоит, решил он, пусть дед зайдёт в дом, а я уже потом… но тут его взгляд остановился на открытой двери сарая.

– Блин, палево конкретное. Нет, надо выйти, а то ещё хуже получится.

Он быстро рванул вперёд, и в дверном проёме слёту наткнулся на Машу. Маша громко вскрикнула, и отшатнувшись в сторону, сделала два испуганных шага назад.

– Ой, прости – Макс воткнулся правой рукою в дверь, чтобы погасить инерцию, и в плече снова взорвалась лимонка. Он скривился.

– А я думала тут дедушка – проговорила Маша испуганным голоском.

– Да не, дед ушёл уже. Я просто ружьё хотел посмотреть.

– А дедушка сказал, чтобы я возле тебя посидела – она удивлённо оглядела Макса, и её большие глаза стали немного больше.

– Я могу снова лечь, если тебе так хочется – пошутил Макс, и тут же понял, что снова ляпнул не в тему.

– Я пошутил – торопливо поправился он – Так получилось, Маш. Встал сегодня вот, и пошёл.

Макс приподнял левою рукой дверь и стал закрывать её.

– Но я надеюсь, ты не уйдёшь? – спросил он, уставившись в одну из досок двери – А-то я тут от скуки не знаю чем заняться. А так, хоть поговорить есть с кем.

Закрыв сарай, Макс с надеждой посмотрел на Машу. Но она ничего не ответила, а повернувшись на носочках вправо, так же на носочках пошла вдоль стены дома, при этом произнося по слову за шаг.

– Я

Шаг на носочках.

– не

Ещё шаг.

– знаю.

Она остановилась и резко развернулась. На её губах Макс увидел лёгкую улыбку. И ещё многое он увидел, как-то сразу, и удивился, что не заметил этого раньше.

У Маши была другая причёска. Вернее, причёска была та же, перетянутые на затылке волосы, но теперь на её лоб спадала смешная чёлка. И платье было другим. Тот же цвет, под глаза, но теперь не однотонное, украшенное только по низу сплетёнными вишенками, а в горошек. Горошек этот был щедро рассыпан по всему платью, белого цвета, и Макс смутно припомнил, что такие когда-то были очень популярны, а теперь вроде бы как снова возвращались в моду. Вот и жене он купил, примерно такое, месяца три назад. Только красное. А горошек был чёрным.