Иное дело — общественный уровень, политические высоты. Если тебя обобрал грабитель, то это можно еще спустить, черт с ним, пускай подавится, все равно психически нормальному человеку тяжелее избить грабителя, чем проститься с кровным своим добром, хотя он, собака такая, и впредь станет грабить, насиловать, убивать, и в этом смысле не противиться злому означает ему потворствовать, даже по-своему вдохновлять человекоподобных на новые преступления… Но вот вам, пожалуйста: войны, нашествия, тиранические режимы — тут-то как быть, чем спасаться, каким манером соблюсти непротивленческую заповедь Христа и одновременно остаться живу? Толстой вон призывал не оказывать сопротивления даже кровожадным зулусам, если они вторгнутся в Тульскую губернию, — но это, конечно, слишком, потому что за твоею спиной дом, мать, жена, дети, любовницы — ну как их не защитить?! Так побоку, что ли, смирительное слово Иисуса Христа? Выходит, что да, то есть покуда человечеством руководят тщеславные идиоты, покуда даже незлые люди противоборствуют меж собой по принципу «если не ты убьешь, то тебя убьют», покуда жизнь и смерть миллионов людей зависят от одного-единственного желчного пузыря, одним словом, до тех пор, пока общественно-политическая организация человечества напоминает большой сумасшедший дом, нам не указ Иисус Христос; смириться с этой данностью тяжело, однако необходимо, поскольку политика — рудимент, едва ли не последний пережиток архаической эпохи в истории человечества, когда клык и коготь решали все.

Ни Богу Отцу, ни Богу Сыну не поставишь в укор это печальное нестроение, ибо Отец сотворил нас свободными, а Сын… а Сын, между прочим, говоря «не противься злому», обращается не к массам, не к политикам, не к военным, но исключительно к личности одухотворенной и развитой, каковую он предвкушает в каждом, полагая, что две тысячи лет — это, как вы хотите, срок. Разумеется, еще не одна тысяча лет потребуется для того, чтобы возобладали люди Божьи среди людей, и это нисколько не удивительно, а удивительно как раз то, что их сейчас не так много, как следовало ожидать. Между тем непротивление злому на общественном уровне есть позиция органическая и разумная, да и к терпежу нам не привыкать: разве не терпели мы личное рабство до 1861 года, зная, что бунт у нас обыкновенно заканчивается Болотной площадью да Сибирью, разве не терпели мы экономическое рабство, словно предчувствуя 9 января, разве не терпели мы сталинскую тиранию, по справедливости полагая, что кремлевскому богдыхану ничего не стоит вырезать полстраны, и строптивых его преемников, дававших срока за лирические стихи? Терпели, уповая на восточную пословицу «Спокойно сиди на пороге дома, и твоего врага пронесут мимо тебя», и ведь, так сказать, высидели свое: где оно теперь, рабство личное, рабство экономическое, гвардейский полковник Николай Александрович Романов, абрек Джугашвили и неполноценные птенцы из его гнезда? — Именно что их пронесли мимо нас «на свалку истории», помимо наших чаяний и усилий, поскольку они сами себя изжили в соответствии с каким-то автоматически действующим законом, которому нельзя ни споспешествовать, ни противостоять. Тогда, может быть, нам так следует понимать непротивленческую заповедь Христа в приложении к политическому моменту: как женщине нельзя родить на четвертом месяце беременности, как нельзя испечь пирога, покуда опара не подойдет, так до поры и в общественно-политической области ничего нельзя насильственно изменить, все будет выходить «шило на мыло», а посему, господа национал-монархисты, большевики, диссиденты и прочие противленцы, — не противьтесь злому, ибо занятие это праздное и себе дороже; призывая нас не противиться злому, Иисус не столько призывает нас не противиться злому, сколько, наверное, намекает, что в случае положительной реакции на завет нам обеспечена более или менее безбедная жизнь, что счастья, понятно, нет, «но есть покой и воля», иными словами, достойное духовное бытие.

Учитель трезво оценивает наши возможности в части любви к врагам и, наставляя нас — «благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас», — добавляет: «да будете сынами Отца вашего Небесного» и тем самым дает понять, что исполнение этой невероятной заповеди сопряжено с известным насилием над природой, целеустремленной деятельностью души по искоренению вполне законного ненавистничества, с кропотливым воспитанием в себе неадекватного отношения к кровопийцам и противоестественной реакции на обиду, то есть наличием таких надчеловеческих, высших качеств, которые могут быть свойственны только Богу. А так как заповедь «любите врагов ваших» — центральная заповедь христианства, особенно чувствительно выражающая его суть и ставящая отеческую веру особняком, ибо ничего нет подобного в прочих верах, поскольку быть настоящим христианином не так-то просто, быть безусловным христианином — это еще и труд. Может быть, даже во-первых труд: не противиться злому — это не чуждо также буддистам, индусам и синтоистам, это даже удобно, выгодно иной раз, но полюбить врага, пишущего доносы, говорящего про вас гадости за глаза, умыкающего возлюбленных, подсиживающего, подставляющего под удар, а главное, ненавидящего вас всеми силами своей психики, — такое под силу именно и только в полном смысле христианину. Тут-то, наверное, и проходит водораздел между человеком, исповедующим Символ веры, который и кушать-то не сядет без того, чтобы не перекреститься, но и живет по принципу «Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься», и христианином в полном смысле этого слова, который, меньше всего думая о воздаянье на небесах, живет на земле, как полагается сыну Божьему, в частности, благоволит заклятым своим врагам. Да и что такое, собственно, любить врагов наших? Наверное, нелицемерно прощать обиды, а это у нас в крови, наверное, просто снисходить к общим слабостям человеческим, зная, что и сам ты не без греха, что хомо сапиенс — существо переходящее, неустоявшееся, как бы подвешенное во времени между фауной и Отцом Небесным, что в нем еще настолько много от человекообразной обезьяны, что было бы странно, если бы он не писал доносы. Это, видимо, нам по силам, потому что мы обыкновенно весьма скромного мнения о себе и всегда готовы сменить гнев на милость уже по неисчислимым своим грехам; да и не за здорово живешь спрашивается с нас такое неистовое насилие над собой, ибо сказано у Христа: «Не судите, да не судимы будете… как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом пророчества и закон».

В помощь христианину дано такое, например, знание: отроду незлопамятный, отходчивый мы народ; это любовь может быть продолжительной, даже и бесконечной — боготворим же мы из поколения в поколение Александра Сергеевича Пушкина, а ненависть — дело непрочное, ненадежное: уж на что немцы в прошлую войну понаделали у нас бед, и то нашей ненависти к ним хватило на пятилетку; так, спрашивается, чего сердиться и ненавидеть, если все равно это не навсегда.

Спору нет: злое ненавидеть, конечно, легче, органичнее, чем любить, но ведь на то мы и люди, на то мы и дети Божьи, на то мы и созданы по Его образу и подобию, чтобы подниматься при необходимости над органикой и творить настоящие, чуть ли не библейские чудеса. Коли сегодня «благотворить ненавидящим вас» — доступно еще немногим, то, глядишь, завтра это будет возможно для большинства, ведь некоторые заповеди Иисуса Христа, казавшиеся недостижимым идеалом его современникам, сегодня довольно распространенная благодать; для примера возьмем заветы «когда творишь милостыню, не труби перед собою», «когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры» — не правило ли это нынче для всякого человека со вкусом и чувством меры?

Зайдем с другого бока и как бы издалека: вот почему жизнь нам представляется бесцветной и мимолетной? — Да потому что мы минутой не дорожим, в полгода раз осознаем драгоценность личного бытия во времени и в пространстве; вот кабы мы постоянно помнили, что все мы, живущие, суть счастливые избранники, ибо свободно могли бы и не родиться, то жизнь казалась бы прекрасной и очень долгой, несмотря на все российские тяготы и вопреки пословице «Делу — время, потехе — час». То же самое относится и к любовной заповеди Христа: надо все время помнить — и в горе, и в радости, и в быту, — что ты во-вторых не Иван Иванович Иванов, отец семейства и кладовщик, а во-первых — чадо Божие, сверхъестественно произошедшее существо. Посему и вести себя надо соответственно, так, как заповедовано Отцом, в частности, любить врагов наших, тем более что Бог частенько покидает наиболее стойких, последовательных из них на волю милиции, несчастного случая и безвременного инфаркта. Ну как их не пожалеть?