Стоп! Остановим, так сказать, «кадр». Попытаемся по приведенной выдержке угадать, кто он — Рябинин-громовержец?

Околоточный надзиратель, заскочивший на шум скандала в ночлежку наподобие костылевской?

Главарь «малины» нэповских времен, поучающий незадачливую подручную?

Или авантюрист, по чьему-то недосмотру затесавшийся в угрозыск?

Нет. Ни то, ни другое. И даже не третье.

Рябинин, наш с вами современник, следователь советской прокуратуры, человек самых высоких и личных, и профессиональных добродетелей. Сомневаетесь? Тем не менее именно такого мнения безоговорочно придерживается Станислав Родионов, автор книги «Следователь прокуратуры» (Лениздат, 1976 г.).

Так, может быть, сорвался человек, с кем не бывает?

Оставим в стороне на время известную, давно ставшую аксиомой для каждого юриста, истину о недопустимости подобного своеволия нервов для мастера расследования (а именно таким и желает его видеть Ст. Родионов).

В том-то и беда и автора и героя, что выходка (иначе ее и не назовешь) Рябинина не кажется случайной. Вскоре после столь своеобразных комплиментов, отпущенных следователем подследственной Рукояткиной, Рябинин выкидывает номер похлеще. Пытаясь во что бы то ни стало получить от собеседницы признание в том, что она одурманивала случайных знакомых наркотиками, затем обирала их, этот «служитель закона» совершает поступок, не укладывающийся ни в этические, ни в служебные нормы, ни вообще в элементарные представления о человеческой порядочности. Он врет Рукояткиной, что один из ее «клиентов» убит и что если она не скажет правды, то будет обвинена в убийстве.

Позже Рябинин попросит у подследственной прощения «за методы» (его, между прочим, выражение). И та, представьте себе, простит его. Хотя почему бы и не простить? Ведь расчувствовавшийся Рябинин, добившись своего, отпускает преступницу под честное слово до суда, одолжив ей пятерку на пропитание.

Итак, Рукояткина простила Рябинина. Но простим ли мы? Да что там мы! Закон, он-то найдет извинительные обстоятельства таким, с позволения сказать, «методам», как (это еще полбеды) путание следственных и оперативно-розыскных мероприятий,[39] граничащих с откровенным хамством, «напор» во время допросов, попытки запугать собеседника? Нет. Не простит никогда. Ибо советский закон и мораль нашего общества неразделимы. Ибо закон наш стоит на страже социалистической морали, а рябининские «методы» во время допроса Рукояткиной вообще вне моральных пределов.

Не станем уподобляться иным не в меру ретивым поборникам пресловутой чистоты мундира, ратовать за его, чтобы служитель закона вставал со страниц художественной литературы, возникал на экране или сценических подмостках всегда застегнутый на все пуговицы упомянутого мундира и вещал одними лишь статьями нормативных актов. Жизнь многопланова, и в большой семье советских юристов, честных, самоотверженных, прекрасно профессионально подготовленных, беззаветно преданных общему делу, могут встретиться люди и ограниченные, и малодушные, и приспособленцы, и просто неумехи. Конечно, возбранять таким доступ в произведения литературы и искусства дело безнадежное да и ненужное, равнозначное призыву к бесконфликтности.

Ясно, что здесь от автора требуется немало такта, чтобы не представить отдельные огрехи и ошибки обыденным явлением. Но когда служебные и этические проступки даже не оставляют автора созерцателем, а восторгают его, тут уж впору развести руками. Подивиться Лениздату, поспешившему выбросить на прилавок такое небезвредное сырье, а особенно — Станиславу Родионову, бывшему старшему следователю прокуратуры. И (да простит меня писатель, но его книга сделала правомочным и такой вопрос) невольно хочется спросить: уж не прибегал ли он в свое время сам к таким «методам»?

Последнее, впрочем, сомнительно, ибо прокурорского надзора за законностью следствия никто не отменял, а при нем рябининым нелегко разгуляться.

Разве что в беллетристике. Да и это возможно лишь там, где должным образом не налажено юридическое рецензирование рукописей.

Страницу 6 информационного бюллетеня «Новые пьесы» (№ 6, 1976) можно было бы по праву включить в сборник «Театральные пародии». Автор аннотации на пьесу братьев Вайнеров и А. Беликова «Гонки по вертикали», сам того не желая, жестоко высмеял это произведение.

А с другой стороны — что ему оставалось делать? Как иначе изложить кратко многосложную историю взаимоотношений инспектора МУРа Станислава Тихонова и вора-рецидивиста Алексея Дедушкина? Вообще-то любая масштабная вещь, пересказанная кратко, неизбежно будет смахивать на пародию. А тут еще добавились явные нелады безымянного автора аннотации с русской грамматикой. Впрочем, судите сами.

Я бы не стал злоупотреблять столь обширной цитатой, если бы она не оказалась такой обобщающей, такой характерной для многих отечественных произведений о борьбе с преступностью. Сработанные по принципу побольше погонь, выстрелов, крови, эти творения как бы запрограммированы на то, чтобы ошарашить, оглушить потенциального читателя или зрителя.

А ведь в жизни каждый случай погони, не говоря уже о перестрелках, — предмет тщательного служебного разбирательства с обязательным вопросом: кто виноват? И речь идет здесь не о вине преступника — об упущениях тех, по чьему недосмотру произошла и погоня и перестрелка. Такие ситуации в практике правоохранительных учреждений за малым исключением, как правило, следствие служебной нерасторопности, откровенных упущений, пренебрежения инструкциями. ЧП, одним словом. И вот эти-то ЧП искатели не самых сложных путей к сердцу читателя и зрителя преподносят нам в качестве явлений обыденных.

Это еще полбеды. Хуже, что сюжетом, собственно говоря, и исчерпывается вся ценность произведения. Что же касается моральных выводов, то они, конечно, есть, ибо это — обязательная атрибутика. Даже автор упомянутой аннотации не рискнул обойтись без них.

Впрочем, более емкого морального капитала не вынесешь, и осилив первоисточник в полном объеме. Так что выводы-то есть, но на уровне евангельских аксиом — «не укради», «не убий», «не пожелай жены ближнего своего».