— И они были счастливы?

— Иногда.

— Значит, волшебная комната не всегда помогает? — Не всегда, — согласился он. — Но, возможно, виновата в этом не столько комната, сколько люди, которые обедали здесь.

— Здесь очаровательно, — промолвила Гизела, все еще стараясь сохранить безразличный тон.

— Наверное, я суеверный человек, — сказал он, — но я верю в магию этой комнаты, вот почему сегодня я пригласил вас отобедать именно здесь.

— Но ведь я не невеста, — быстро возразила Гизела. Она встретилась с ним взглядом, в его темных глазах отражались отблески огня, а губы искривились в циничной усмешке. И тут до ее сознания неожиданно дошел скрытый смысл, заключенный в его словах, и она почувствовала, что краснеет. Краска залила ее щеки, и они горели алым цветом, а он наблюдал за ней с нескрываемым изумлением. Перегнувшись через стол, он взял ее руку.

— Возможно, — мягко произнес он, — мне следует более ясно выразиться? Наверное, мне нужно сказать, что я люблю вас?

Слуги унесли обеденный стол и, оставив на буфете ликеры и графин с портвейном, удалились. Гизела сидела возле камина на длинном, мягком диване, покрытом серебряной парчой. Она никак не могла решиться заявить, что ей пора на покой в свою комнату. Ей одновременно хотелось и остаться, и уйти… Она чувствовала и смущение, и растерянность, и в то же время в ней зрело еще одно чувство, непонятное ей самой.

Гизеле показалось, что они оба не проронили ни слова с того момента, как лорд Куэнби признался, что любит ее. Хотя, конечно, они наверняка говорили о чем-то, произносили обычные фразы, когда слуги предлагали им десерт и кофе, но Гизела не могла ничего припомнить, как ни старалась. Она только помнила, как он произнес низким голосом: «Я люблю вас!», как испуганно забилось ее сердце, словно дикий зверек, пойманный в клетку.

Дверь за лакеями закрылась. Они остались вдвоем, и она испугалась, что лорд Куэнби услышит, как громко бьется ее сердце. Он стоял, облокотившись о каминную полку, и смотрел на нее. Гизела опустила голову, чтобы спрятать свое лицо, и от огня ярко сверкали бриллиантовые звезды в красной меди ее волос. Спустя мгновение он произнес:

— Мне кажется, я полюбил вас пять лет тому назад.

— Но вы, милорд, не видели меня, — пробормотала Гизела.

— Нет. Но я видел ваш портрет. Один мой друг привел меня как-то в студию Винтерхалтера. Тот как раз закончил ваш портрет. Вы обернулись и смотрите из-за плеча, и в ваших волосах сияют звезды, которые вы сейчас надели. С этой минуты, я убежден, они навсегда зажглись в моем сердце.

— Но ведь… вы ненавидели меня, — напомнила Гизела.

— Мне так казалось, — поправил он. — Потому что я не мог позабыть ваше лицо, глаза, губы. Они преследовали меня неотступно, куда бы я ни шел, что бы ни делал. Я все время снова и снова перечитывал письма Имре, потому что они рассказывали о вас. Я полагал, что делаю это потому, что хочу отомстить за него; теперь я, понял, что просто жаждал любого известия о вас.

— Вам не следует мне этого говорить, — довольно неуверенно произнесла Гизела.

Она ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось слушать. Она никогда не предполагала, что в голосе мужчины может звучать столько силы и глубоких чувств. Она никогда не предполагала, что ее может охватить дрожь при звуке чьего-то голоса. Так вот, значит, что имеют в виду люди, когда говорят о том, как завоевывают любовь. Она часто размышляла над этим, но так и не понимала. Теперь же, вопреки всем здравым решениям, созревшим в ней, она хотела остаться, чтобы слушать еще.

— Не знаю, понимаете ли вы сами, как вы красивы, — продолжал лорд Куэнби. — Вчера вечером, когда вы вошли в освещенный холл, ваши глаза были широко раскрыты. В них я увидел, как мне показалось, страх и ожидание какой-то неприятности. Помня ваш портрет, я ждал, что увижу красивую женщину, но я никак не думал, что вы окажетесь такой юной, такой ранимой. Не величественная императрица, а просто маленькая женщина, которую мне захотелось защитить, оградить от всех невзгод.

Он замолчал ненадолго и вдруг быстро прошел по комнате и сел на диван рядом с Гизелой.

— Неужели вы так воздействуете на каждого мужчину, который встречается на вашем пути? — спросил он неожиданно погрубевшим голосом.

Гизела не ответила, а он протянул руки и взял ее за плечи.

— Посмотрите на меня, — властно произнес он. Она подчинилась ему — ей ничего другого не оставалось, — вскинула темные ресницы и взглянула ему прямо в глаза, которые были в нескольких сантиметрах от ее собственных. В них она увидела свет, какого раньше никогда не замечала; казалось, он высвечивает самые затаенные уголки ее души. В первую минуту она была настолько ошеломлена, что не могла пошевелиться, не могла ни о чем думать, скованная каким-то непреодолимым магнетизмом. Но все же она ощущала каждой своей клеточкой, что дрожит и трепещет от его прикосновения.

Внезапно он выпустил ее из рук.

— Что вы со мной делаете? — хрипло произнес он. Он встал и прошелся по комнате. Немного постоял, рассматривая белые в алую крапинку орхидеи, что в изобилии стояли на всех сервировочных столиках.

— Наверное, я схожу с ума, — сказал он наконец — С моей стороны безумие так говорить, безумие надеяться, что вы выслушаете меня. И все же я теперь знаю, что не могу жить без вас.

Гизела не отвечала, и он повернулся и стал смотреть на нее горящими глазами, пожирая ее взглядом с ног до головы. Внезапно он снова оказался рядом с ней, поднял ее с дивана и с силой привлек к себе.

— Чего мы ждем? — спросил он. — Я люблю вас. Позвольте мне увезти вас туда, где вас никто не знает. Восточная Индия, Карибские острова. Южная Америка — какая разница, куда мы поедем, раз мы будем вместе, раз я смогу любить вас и вызвать в вас ответную любовь?

— Пожалуйста, прошу вас… — запиналась Гизела, вырываясь из его рук, напуганная ожесточенным неистовством, прозвучавшим в его словах.

Он отпустил ее так неожиданно, что она чуть не упала и вынуждена была опереться рукой о подлокотник.

— Неужели вы и впрямь так холодны? — со злостью выкрикнул лорд Куэнби. — Неужели мои слова не взволновали вам кровь? Неужели огонь, бушующий во мне, не пробудил в вас такого же пламени?

Гизела с усилием ответила ему дрожащими губами:

— Мне кажется… лорд Куэнби… — сказала она с трогательным старанием не уронить своего достоинства, — любая женщина… сочла бы трудным… понять вас или поверить вам. То вы говорите о ненависти и презрении ко мне, а в следующую минуту вы говорите… о любви.

— Разве я недостаточно ясно все объяснил? — спросил он, Гизела покачала головой.

— Нет, — сказала она и села на диван. Он помолчал, а потом совершенно для нее неожиданно опустился перед ней на одно колено.

— Ну где мне найти слова, чтобы вы поняли меня? — спросил он уже совершенно по-другому. — Я боюсь, что не успею, время так быстро бежит. В любой момент вы можете покинуть меня. Как мне сказать вам, что я люблю вас так, как никогда не думал, что смогу кого-нибудь полюбить?

Гизелу пронзило острое ощущение того, что он перед ней на коленях, что его лицо совсем близко от ее лица.

Но она сумела спокойно произнести:

— Мне кажется, не стоит верить тому чувству, что приходит к человеку в мгновение ока. Настоящей любовь становится только со временем. Та любовь, о которой вы говорите, лорд Куэнби, наверное, так же ошибочна, как и тот гнев, который, по вашему мнению, вы питали ко мне.

— Вы знаете, что вы восхитительны, когда хотите быть серьезной? — спросил он непоследовательно. — Когда стараетесь прозвучать укоризненно? Совсем как ребенок, который играет в судью. Моя дорогая, моя королева, почему вы теряете время на всякий вздор? Я люблю вас и верю, что в глубине души вы тоже немного любите меня.

Гизела от удивления широко раскрыла глаза. Потом, осознав свою вину, она вспомнила, кем должна быть.

— Я никогда не давала вам повода предполагать подобное, лорд Куэнби.