— Если мне позволено будет сказать, мисс, — заметила Элси, — вам не стоит носить бледно-голубой. С вашим цветом волос вы бы прекрасно смотрелись в черном или темно-голубом, вроде тех камней, что носит хозяйка.

— Ты хочешь сказать, сапфиров, — уточнила Гизела.

— Да, именно. Этот голубой слишком пресен для вас.

— Мне кажется, я выгляжу прекрасно, — решительно произнесла Гизела, не отрывая взгляда от зеркала.

Она и в самом деле чувствовала себя совершенно необычно. Ей никогда еще не доводилось носить платья, столь мягкого на ощупь, аккуратно пригнанного по фигуре, подчеркивающего мягкие, плавные линии груди и тонкую талию.

— Я бы вас не узнала, мисс, — засмеялась Элси. — Наверное, все дело в прическе.

— Да, я тоже так думаю, — улыбнулась Гизела. Она взяла старую черную накидку, которую помнила с тех пор, как была ребенком, и набросила ее на плечи. У нее был веер. Сломанный. Но она решила не открывать его; к счастью, в ящике нашлась пара перчаток, правда заштопанных, но зато чистых. Наконец, она была готова, и Элси проводила ее до дверей.

— Надеюсь, вас ждет шикарный обед, мисс. Вы вполне заслуживаете его. — Элси выглянула в коридор. — Все спокойно, — сообщила она, и они обе знали, кого опасаются встретить.

Она испуганно сбежала вниз по лестнице. Отец ждал ее в холле, и в какой-то момент у Гизелы мелькнула надежда, что они выберутся из дома, не повидав мачеху. Но она ошиблась в своих расчетах. Леди Харриет вышла из гостиной как раз, когда Гизела ступила на последнюю ступеньку.

— Одежда красит человека! — с сарказмом произнесла мачеха. — Полагаю, вы оба думаете, что у вас шикарный вид. Ну так вот, что я вам скажу. Компания, собравшаяся в Истон Нестоне, наверняка лопнет от смеха при виде такой парочки. Вы похожи на двух деревенских увальней, впрочем, вы такие и есть на самом деле. Ты здорово поправился, Джордж, от своей вечной пьянки, с тех пор как в последний раз надевал эти модные бриджи. И если ты резко опустишься на стул, бьюсь об заклад, ты услышишь, как они лопнут по швам. А Гизела! Она выглядит в точности тем, что есть в действительности, — грязным обломком, прибитым к берегу неизвестно откуда.

— Довольно, Харриет, — резко оборвал ее сквайр.

— О, обо мне не беспокойся. Я уже обо всем договорилась и проведу вечер очень приятно, — сообщила леди Харриет. — Мне остается только надеяться, что и вы прекрасно проведете время. По крайней мере, вы предоставите возможность другим гостям отлично посмеяться. Думаю, они захлебнутся от хохота при вашем появлении.

— Пошли, Гизела, — сказал сквайр. Он повернулся к выходу, и Гизела пошла за ним, а вслед ей неслись последние напутствия:

— И не вздумай поздно вернуться, Гизела, — кричала леди Харриет. — Завтра тебе нужно встать в шесть тридцать, чтобы выполнить то, чем ты пренебрегла сегодня. Я все приготовлю, и если ты не успеешь справиться со всеми делами, скоро пожалеешь, что тратила попусту время, бегая за кавалерами.

Она вернулась в гостиную и громко хлопнула дверью, но Гизеле казалось, что она где-то рядом, когда они спускались с крыльца и садились в карету.

» От леди Харриет никуда не скрыться «, — грустно подумала она, когда они отъезжали от дома. Воздух был наполнен ее злобой, отравлявшей весь вечер. И Гизелу одолел страх и тревога, она уже заранее стыдилась своего вида.

Они ехали молча какое-то время, когда Гизела, поддавшись внутреннему толчку, повернулась к сквайру и взяла его за руку. По мягкому пожатию его пальцев она знала, что он понял — она не может говорить, ее душат слезы. Минуту спустя он спросил чуть хрипловато:

— С тобой все в порядке?

— Да… спасибо, папа-Голос ее дрожал, но она сознавала, что говорит правду. С ней действительно все было в порядке. Преодолеть гнев леди Харриет и уехать без нее оказалось еще страшнее, чем она предполагала. Даже сейчас Гизела не совсем понимала, как им это удалось. Она не осмеливалась признаться даже самой себе, но была убеждена, что в последний момент леди Харриет помешает им уехать тем или иным образом. И все же они сумели убежать!

Правда, мачеха уничтожила в них уверенность в себе, усилила нервозность и заронила убеждение, что вечер провалится, хотя он еще и не начинался. Но факт остается фактом — они находятся на пути в Истон Нестон, а леди Харриет осталась дома!

Гизела даже не могла вспомнить, когда в последний раз они с отцом были вместе. С того момента, как он женился, Гизела поняла, что леди Харриет бешено, почти до безумия ревнива. Она хотела все и всех только для себя и не собиралась делить со своей падчерицей даже малую долю привязанности мужа.

Уйдя в бесконечную, неутешную скорбь после кончины матери, Гизела не представляла собой особо привлекательного зрелища для отца. Она была слишком несчастна, слишком надломлена, чтобы понять своим детским умом: ее отец тоже страдает. А его второй брак показался ей предательством, деянием намеренно совершенным, чтобы принизить память о ее матери.

Она не могла показать ему, что ей все еще нужна его любовь, что вся душа ее изболелась и стремилась к добрым ласковым отношениям, царившим в их семье до смерти матери. И поэтому все лживые обвинения мачехи нашли благодатную почву; если он и не верил всему, то, по крайней мере, стал равнодушным к страданиям Гизелы.

Иногда, после особенно невыносимых побоев, оставлявших синяки по всему телу, после подзатыльников и щипков, когда Гизела начинала кричать от боли, она задумывалась: как ее отец может позволять такое жестокое обращение с родной плотью и кровью. Теперь, ей казалось, она поняла многое из того, что было необъяснимо раньше. Она также увидела, что его несчастье, связанное с потерей жены, иссушило и ожесточило его, и поэтому для него теперь ничего не имело значения, кроме выпивки, которая давала ему пусть короткое, но забвение.

Она попыталась выразить все это и еще многое другое крепким пожатием пальцев, а потом тихим голосом, чуть слышным из-за шума колес, произнесла:

— Зачем… ты сказал ей… папа? Объяснять, что она имела в виду и о ком говорила, не было необходимости. Сквайр вздохнул.

— Я дурно поступил, Гизела, — сказал он. — Но женщины умеют выведать все, что им нужно, когда мужчины менее всего ожидают расспросов. Я просто как-то выразил надежду иметь собственного ребенка, и она тут же обнаружила тот факт, что у меня никогда не было его — не считая того, который умер с твоей матерью.

У Гизелы отлегло от сердца. Значит, он все-таки не нарочно выдал мамину тайну.

— Прости меня Гизела, — робко попросил он.

— Не беспокойся, папа. Теперь уже ничего не вернешь, — сказала Гизела. — Но ты не скажешь императрице?

— Конечно, нет, — заверил ее сквайр. — Хотя маловероятно, что мне придется произнести больше, чем формальное приветствие. Как ты думаешь, там будет большое общество?

— Не знаю, — ответила Гизела. — Папа, у меня очень смешной вид? Я надела… мамино платье.

— Когда ты спускалась вниз, я подумал, что ты прекрасно выглядишь, — решительно заявил сквайр, но Гизела поняла, что он даже не заметил, как она одета. Он так привык к ее виду, что ничего бы не сказал, если бы она поехала в своем обычном потертом платье или даже — добавила она в сердцах — в нижней юбке.

Чем ближе они подъезжали к Истон Нестону, тем сильнее росла тревога Гизелы. Конечно, Элси была права. Ее платье безнадежно устарело. Никто теперь не носит пышные юбки и рукавчики с буфами ниже плеч. Но ничего не поделаешь: либо это платье — либо ее старые лохмотья.

Все платья леди Харриет из Лондона были с турнюрами — каскадами рюш из кружев и тафты, закрепленных на китовом усе. А юбки были уже не такими пышными. Гизела часто задумывалась, а как бы она выглядела в прекрасных бальных платьях, которые на ее мачехе казались гротеском, с бриллиантами на шее, которые на леди Харриет только подчеркивали желтовато-бледный оттенок ее кожи. Но какой толк в мечтах? Вряд ли ей придется носить когда-нибудь новые вещи, разве что без которых не обойтись, но и в этом случае они будут из самого дешевого и грубого материала.