– А как тебе ее улыбка?
– Обворожительная.
– А зубы?
– Изумительные.
– У меня тоже могли бы быть такие же. Надо только поставить коронки.
– Постой, я, кажется, догадался: у одной твоей подруги папа – зубной врач, и он поставит тебе коронки практически задаром.
– Да, и я договаривалась пойти к нему в пятницу. Ты не против?
– Если мама не против.
– Она не против. Ах да, она еще сказала, что ты разрешил купить мне лошадь.
И, похлопав меня по руке, Эсель встала и заковыляла к дому. Глядя на ее удаляющуюся мешковатую фигуру, я представил себе, как в один прекрасный день Эсель обнаружит, что на свете есть лечебные курорты и врачи-психиатры. Наступит время, и я буду с благодарностью вспоминать сегодняшнюю недорогую жизнь, когда дело ограничивалось исправлением формы носа и зубов. Злясь на своих женщин, а еще больше – на самого себя, я решил поискать спасения в комиксах. "Боперов ковчег" вызвал у меня улыбку, а над «Дунсбери» я даже посмеялся. Если удастся днем основательно пробежаться, подумал я, то, может, все еще и обойдется. В эту минуту Сара Луиза с Эсель запели "С днем рождения", значит, Элизабет, наконец, проснулась – сегодня ей исполняется семнадцать лет. Я еще немного посидел – не выйдет ли она ко мне поздороваться, но, так и не дождавшись, пошел в дом.
– С днем рождения, дорогая, – сказал я Элизабет и сделал движение, чтобы ее обнять.
Она подставила мне щечку для поцелуя – в точности так, как это делала Сара Луиза, когда к нам приходили гости. Стоявшие кругом коробки, разбросанные по полу обновки и обрывки нарядной оберточной бумаги указывали на то, что в данный момент происходит осмотр подарков. Сара Луиза успела еще сообщить, что ничего, кроме денег, дарить Элизабет не нужно и что я буду просто прелесть, если выпишу ей чек. Как я и предвидел, получив конверт с чеком, Элизабет сказала: "О, папа, ты просто прелесть", и, не распечатав, отложила его в сторону.
– Может быть, вы разбудите Мэри Кэтрин, – предложил я, – а я пока займусь завтраком.
Мои женщины снисходительно разрешали мне готовить по воскресеньям завтрак, и сегодня, в честь Элизабет, я решил угостить их чем-нибудь особенно вкусным.
– Как, разве ты не знаешь? Мэри Кэтрин ночевала у Хедера.
Потом все пошли загорать к бассейну, и я приступил к приготовлению яиц бенедикт. Только я начал разрезать булочки, как позвонила Мэри Кэтрин.
– Папа, – сказала она, – мы тут, понимаешь, вчера познакомились с одним ценным человеком – может, удастся сделать пластинку, – и он нас позвал сегодня позавтракать. В общем, передай маме, ладно?
– Хорошо, я передам.
– Позвоню днем, – сказал Мэри Кэтрин и повесила трубку.
Мне захотелось чего-нибудь выпить, и я смешал себе "кровавую Мэри", подумал и сделал еще три таких же коктейля – для женщин: им это должно показаться изысканным. Когда я принес им поднос с напитками, Сара Луиза и Элизабет взяли по бокалу, наградив меня мимолетной улыбкой, и тут же вернулись к прерванной беседе, а Эсель скорчила гримасу, словно я предложил ей жабу, и сказала:
– Неужели нельзя хоть раз обойтись без спиртного!
– Хорошо, давай отнесу обратно, – ответил я, и она с отвращением поставила бокал на поднос.
Я варил яйца, когда опять зазвонил телефон, – не иначе, как Мэри Кэтрин понадобилось еще что-то передать. Однако, сняв трубку, я услышал разговор двух девушек. Одна из них была Элизабет – вероятно, она успела вернуться в дом так, что я не заметил, – а другая – ее лучшая подруга Лора Энн Оуэн. Должно быть, мы с Элизабет подошли к телефону одновременно, девушки не подозревали, что я их слышу.
– Ну, и что тебе подарили? – спросила Лора Энн.
– Мама – дивное бикини и совершенно феноменальные духи.
– И все?
– Ну, еще кое-какие тряпки. Мы с ней вместе ездили за ними в Атланту. Помнишь, я тебе рассказывала о той восхитительной женщине, которая обслуживала нас у Неймана Маркуса?
– А папа?
– Ах, пожалуйста, не говори мне о нем.
– Он что, ничего не подарил?
– Знаешь, что сделал этот старый скупердяй? Дал чек на пятьсот долларов.
Возникла пауза: наверно, Лоре Энн потребовалось время, чтобы осознать всю чудовищность происшедшего.
– Пятьсот долларов? – переспросила она. – Ты шутишь.
– Нет, ты видела что-нибудь подобное? Прямо не знаешь, смеяться или плакать.
Я тихонько положил трубку и стал укладывать яйца бенедикт на блюдо. Когда я принес блюдо к бассейну, Элизабет уже была там.
– О, папа, – воскликнула она, – ты просто прелесть, что сотворил такое дивное кушанье.
После церкви я совершил забег на десять миль. Я с радостью пробежал бы еще больше, но Сара Луиза обычно раздражалась, когда я долго отсутствовал. Наверно, она представляла себе, как я валяюсь где-нибудь в канаве с разрывом сердца, и ей была неприятна мысль, что теперь надо будет искать себе нового мужа. Когда я вернулся, дома, на удивление, была тишь и гладь: Эсель с Элизабет отправились на собрание, Мэри Кэтрин позвонила и сказала, что ценный человек может свести ее с другим ценным человеком, а у Сары Луизы было хорошее настроение. Она даже пошла вместе со мной под душ, бесцеремонно намылила мне пенис, а потом, не вытеревшись, мы немного порезвились на нашей кровати, подложив под себя полотенце. Видимо, это была награда за то, что утром я ей уступил, согласившись тратить деньги до тех пор, пока не наступит полное банкротство.
Затем мы сидели у бассейна, и Сара Луиза, поглаживая мне руку, безостановочно о чем-то говорила. Чтобы не дать ей замолкнуть, нужно было только иногда кивать головой. Успела ли она соскучиться по этому занятию за дни оскорбленного молчания и теперь наверстывала упущенное? Или, походив по психоаналитикам, решила, что всякое судорожное движение ее мысли достойно словесного выражения? А может, я просто-напросто позабыл, какая она болтливая? Как бы то ни было, она с головой ушла в поток сознания, и я едва не захлебнулся в волнах ее разглагольствования. К пяти часам дня разговор вернулся в ту же самую точку, откуда начался три часа назад, то есть к любимой теме Сары Луизы – к ней самой.
– Я ощущаю, как ко мне возвращается самообладание, – говорила Сара Луиза. – Я сознаю свои истоки, чувствую направленность своего мышления. Мое поведение обрело стройность.
– Я, пожалуй, выпью мартини. Ты не хочешь?
– Немного белого вина. Надо иметь ясную голову, необходимо себя контролировать.
Неизвестно, сколько еще она молола бы языком, но тут к нам пришли гости – Уэйд Уоллес со своей женой Джоаной. Хотя мы с Уэйдом больше не были так близки, как когда-то в Монтеррее, мы продолжали оставаться друзьями, и изредка видеться с ним было даже приятно, чего нельзя было сказать о Джоане, которая, во-первых, в свои сорок пять лет выглядела намного старше, а во-вторых, так умела переливать из пустого в порожнее, что Сара Луиза рядом с ней казалась интереснейшим собеседником. По воскресеньям я любил смотреть телевизор, поэтому огорчился, когда посередине детектива раздался звонок в дверь.
Мы с Уэйдом довольно долго говорили о делах – сначала у стойки бара, потому у гриля, – а Сара Луиза увела Джоану посмотреть какой-то материал на чехлы для мебели, а заодно и приготовить десерт. За столом, однако, спастись от Джоаны было уже невозможно, и она без умолку трещала про раковины, которые привезла из Каптивы, про то, сколько она мучается со своей стиральной машиной, а также про то, что и как растет у нее в саду. Как только Уэйду удавалось ее терпеть? После ужина настала моя очередь общаться с Джоаной, и пока она щебетала про свою кошмарную служанку, я пил коньяк и вспоминал, какие передачи прошли сегодня мимо меня: "Театральные шедевры", "Золотое наследие". Чем больше Джоана говорила, чем ближе подступала ко мне – со своими белыми патлами, шершавой кожей и зажатой между пальцами сигаретой, – тем дальше я пятился. Так мы пропятились из гостиной через библиотеку и очутились в холле, и тут я, глянув в зеркало, заметил, что в нем видна часть бара. Странно, но я никогда раньше не обращал на это внимания. Впрочем, и сейчас вряд ли бы это бросилось мне в глаза, если бы я не увидел в зеркале, как Уэйд стоит у бара, а Сара Луиза ступенькой выше позади. Я присмотрелся и – что это? Уэйд протянул руку и положил ее Саре Луизе пониже живота. Может быть, зеркало врет? Иначе Сара Луиза должна сейчас оттолкнуть его руку и залепить Уэйду пощечину. Но нет – рука оставалась на месте как ни в чем ни бывало, а Сара Луиза обернулась посмотреть по сторонам, не видит ли их кто-нибудь. В то время как Джоана рассказывала мне о том, как из комнаты ее дочери пропала монетка в двадцать пять центов – наверняка это дело рук служанки, – Сара Луиза прикрыла руку Уэйда своей. Через секунду она уже стояла совсем рядом с ним и громко, чтобы мы слышали, говорила что-то про очередной благотворительный бал.
