По случаю помолвки мы с Эрикой устроили небольшое торжество в "Немецком доме", пригласив всех наших ребят, немцев с женами и Вильямса с Ирмград. Отец Эрики придти не смог, зато был Юрген, который прекрасно со всеми общался. Кутеж продолжался до часу ночи, пока официанты не сказали, что пора расходиться. Фрау Бекманн заявила, что никогда еще не видела жениха счастливее меня, а Тони Дарлингтон заметил, что если я хочу попасть на седьмое небо, мне придется немного спуститься. На вопрос о том, когда и где мы собираемся пожениться, мы с Эрикой ответили уклончиво: где-нибудь в конце весны, поближе к моему отъезду в Штаты. Я еще не сообщил родителям о помолвке, и Эрика тоже была согласна с тем, что такую новость нельзя обрушивать сразу. Я написал только, что встречаюсь с девушкой, которую зовут Эрика, и что она умница и красавица. Отец Эрики воспринял нашу помолвку с элегантным достоинством и даже произнес за нас тост, когда я однажды был у них в гостях.
В начале февраля, когда я и думать забыл о Саре Луизе, я получил от нее новое письмо.
"Дорогой Хэмилтон, – писала она, – месяц назад ты должен был получить от меня весточку. Может, конечно, это почта барахлит, но я, честно говоря, так не думаю. Боюсь, что ты все еще сердишься и пытаешься таким образом меня наказать. Я надеялась, что если я покаюсь и попрошу извинения, ты найдешь в себе силы меня простить. Я и сейчас надеюсь, что скоро все прошлые обиды будут забыты. Я больше не буду надоедать тебе своими письмами – пока ты сам не отзовешься. Если бы ты знал, как мне хочется получить от тебя длинное-предлинное письмо! Я говорила по телефону с твоей мамой, и она немного рассказала мне, какая у тебя интересная работа.
Хочу сообщить тебе одну новость: папа с мамой скоро едут в Европу. У папы какие-то деловые встречи в Лондоне и Риме (зимой – надо же такое придумать!), а потом они едут в Грецию (хотя в это время там не сезон, зато туристов не будет). В Берлине они никогда не были, и им бы доставило большое удовольствие, если бы ты смог поводить их по городу. Они рассчитывают приехать в Берлин в субботу вечером, а жить будут в отеле «Кемпински». (Это приличное место? А то фамилия не внушает мне доверия.) Мама с папой очень надеются, что ты им позвонишь в воскресенье утром и вы встретитесь. Им, разумеется, известно, что человек ты занятой, но если бы ты все-таки сумел выкроить пару часов, они были бы безмерно рады. Если не позвонишь, они будут считать, что ты не желаешь их видеть. Твоя мама сказала, что отпуск у тебя к тому времени еще не начнется, так что, полагаю, ты будешь в Берлине. Пожалуйста, не переноси свои обиды на маму с папой; ты у них любимчик.
Дела в аспирантуре идут неплохо, хотя, я уверена, тебя это не интересует. Вряд ли заинтересует тебя и то, что мать Лейси Робинсон застукала ее с Хейлом Дунканом в гостиничном номере в Луисвилле и что Мэри Эллен Метлок беременна, и мы недавно высчитали, кто этот несчастный, которому придется платить алименты.
Если ты все-таки сможешь, несмотря ни на что, сделать так, чтобы родители не скучали, буду тебе вечно признательна. Целую (хотя и не знаю, как ты к этому отнесешься) – Сара Луиза".
События начинали принимать крутой оборот. Пока дело касалось одной Сары Луизы, я готов был и дальше не замечать ее – хоть до скончания века, но мне меньше всего хотелось восстановить против себя Симса Колдуэлла. Сомнительно, чтобы это благотворно сказалось и на карьере отца, и на моих перспективах найти работу. Чем больше я обдумывал создавшееся положение, тем яснее понимал, что выбора нет – с Колдуэллами придется увидеться. Надо постараться быть вежливым и написать им, что жду не дождусь нашей встречи. Но если я напишу им и не напишу Саре Луизе, это будет похоже на детскую обиду. Раз десять я принимался за письмо Саре Луизе, пока, наконец, не вымучил текст, который говорил о моей воспитанности, но не более:
"Дорогая Сара Луиза, в своем первом письме ты пишешь, что виновата в том, что произошло. Пусть так, но сейчас виноватым чувствую себя я. Это хамство – не отвечать на письма, и я надеюсь, что ты меня простишь. Новости, которые ты сообщаешь, – очень интересные. Спасибо за то, что не теряешь из виду старых друзей.
Разумеется, я буду рад показать твоим родителям Берлин. С нетерпением жду этой встречи. Я рад, что я у них любимчик, потому что сам искренне их люблю.
"Интересная работа", о которой ты упоминаешь, в то же время и секретная, и я не имею права говорить о ней в течение десяти лет после окончания срока службы. Боюсь, что у мамы чересчур разыгралась фантазия. Скажу только, что мне нравится то, чем я занимаюсь. Это необычно и увлекательно.
Вернусь я самое раннее через пять месяцев, а к тому времени многое может измениться. Ты права – останемся друзьями – друзей никогда не бывает избыток. Когда я вернусь, мы можем поговорить – если у тебя все еще будет такое желание.
Прошу извинить мои дурные манеры. Если захочешь мне написать, я тебе отвечу. Буду рад услышать всякие новости – скандальные и не очень. Передай, пожалуйста, привет родителям (если они еще не уехали), а также Элеоноре и Клею. Тебе, конечно, я тоже шлю привет. Спасибо за письма. С наилучшими пожеланиями – Хэмилтон".
– Друзья из Нашвилла, – сказала Эрика, – ужасно хочется с ними познакомиться. Что они из себя представляют?
– Он – президент банка. Очень милые люди.
– Это друзья твоих родителей?
– Да. А так как родители не знают, что мы обручились, лучше при них не носить колец.
– Мне прямо не терпится. Ты ведь еще не слышал, как я говорю по-английски.
– Ну, давай, скажи что-нибудь.
– Только не сейчас, я стесняюсь. Но я твердо решила выучить английский – даже стала брать уроки у одной очень приятной дамы.
Если б я знал, что меня ждет, я бы этой приятной даме голову свернул.
В отеле «Кемпински» я оставил для Колдуэллов записку, чтобы они позвонили мне в воскресенье утром, когда отоспятся после дороги. Равно в 8.35 раздался звонок.
– Хэмилтон, дорогой, – зарокотал в трубке мягкий баритон Симса, – как я рад слышать твой голос! Сисси просто в восторге от твоих цветов. Что ты говоришь, Сисси? Хэмилтон, Сисси просит тебе передать, что букет потрясающе подобран.
– Спасибо, сэр.
– Хэмилтон, у тебя не найдется немного времени для парочки нежданных гостей?
– О чем речь – я весь день свободен.
– Мы знаем – ты занят важными делами, и не хотели бы тебя от них отрывать.
– Сегодня у меня только одно дело – повидаться с вами.
– Может, заглянешь к нам, и мы вместе позавтракаем?
– Лечу. Скажите, сэр, а ничего, если я приду не один?
– Приходи с кем хочешь. Будем рады познакомиться с твоим другом.
– Сэр, это не друг, а подруга. Она живет здесь, в Берлине. Я просто подумал, что вам будет интересно пообщаться с кем-нибудь из немцев.
– Что ж, будем рады и подруге. А по-английски она понимает?
– Ну конечно, сэр. Передайте, пожалуйста, поклон миссис Колдуэлл. Буду у вас через сорок пять минут.
Я позвонил Эрике, и мы встретились перед входом в отель «Кемпински». Сара Луиза могла не волноваться – это была лучшая гостиница в Берлине. Эрика взяла меня под руку, и мы гордо прошествовали внутрь.
Колдуэллы уже ждали нас в холле. До чего же у них был элегантный вид! Посмотришь и сразу скажешь: вот это известный банкир Симс Колдуэлл, а это его жена Сисси, знаменитая своим умением принимать гостей. Сисси меня обняла, и Симс долго жал руку, и они не перестали улыбаться, когда здоровались с Эрикой. В их поведении я не заметил ни единой фальшивой ноты. Но когда метрдотель усаживал нас за столик и я уже уверился в том, что все идет как нельзя лучше, в мозгу вдруг промелькнули английские фразы, только что оброненные Эрикой, и я с удивлением осознал, что они набиты всякими диковинными словечками. Например, когда Сисси сказала ей: "Ужасно рада с вами познакомиться", Эрика ответила: "Взаимно, елки-палки", причем повторила это несколько раз, а потом сама задала вопрос: "Ну, как вам Берлин, ничего, нормально?". Все это очень смахивало на пародию, но Эрика говорила совершенно серьезно, явно стараясь, чтобы вышло как можно лучше. Желая показать, что ей знакомы американские традиции, она спросила у Колдуэллов: "Не желаете ли испить водицы?", а на какое-то замечание, вызвавшее ее интерес, отреагировала так: "Фу ты, неужели, вот умора".
