– Как думаешь, нам перед расстрелом дадут в последний раз поесть?
– По мне, лучше бы дали выпить.
– Хочешь виски?
– Да, только не здесь. Слушай, тебя в речи полковника ничего не удивило?
– Нет, а что?
– Он не сказал, что мы не можем выходить из дома.
– Правда?
– Ни слова. Так что я думаю встретиться с Создателем в каком-нибудь другом месте. – Ну, например, во французском солдатском клубе в Веддинге. Мы там часто бываем с Симоной. Правда, после офицерского клуба ей все это кажется страшно убогим, но держится она молодцом. Может, сходим?
– Буду готов через двадцать минут.
Раз КГБ уж был готов нас сцапать, следовало держаться подальше от Эрики, и я, вместо того чтобы встретиться с ней, как собирался, позвонил ей по телефону. Наверно, это был самый странный звонок в ее жизни. Полагая, что сведения, которые сообщил нам полковник Фокс – секретные, я сказал Эрике только, что случилось нечто, и что это нечто может повлиять на жизнь каждого из нас, и что если я ее больше не увижу, пусть помнит, что все, сказанное мной два дня назад, – чистая правда, ну и так далее и в том же духе. С каждым новым моим намеком Эрика, должно быть, все больше убеждалась, что я пьян.
– Хэмилтон, – сказала она наконец, – я ничего не понимаю. Будь добр, перезвони, когда придешь в себя.
Потом я подумал, не послать ли мне телеграмму родителям, но решил, что не стоит. Что я мог им сообщить? "Дорогие мама и папа зпт сегодня буду расстрелян тчк целую Хэмилтон". Бросив прощальный взгляд на комнату, я отправился вместе с Манни навстречу своей судьбе.
Манни включил радио в своем стареньком «рено», и мы узнали, что Египет разорвал отношения с Англией и Францией, которые весь день бомбили египетские аэродромы. Израиль сообщил, что Синайский полуостров очищен от египтян. В Будапеште Надь заявил, что Венгрия выходит из Варшавского пакта, а советские танки тем временем окружали город. О дивизиях, движущихся к Западному Берлину, не было ни слова – наверно, это еще держится в секрете.
Когда делили Западный Берлин, американцы взяли себе южную часть с живописными пригородами, англичанам отдали центр, что тоже совсем неплохо, а французам остались трущобы на севере города. Один из таких районов назывался Веддинг. Впрочем, по американским меркам это были совсем не трущобы, а, так сказать, старая цитадель пролетариата. Там-то и находился французский солдатский клуб, который могли посещать и солдаты других союзных армий, если, конечно, им было не лень тащиться в такую даль. Я и раньше слышал, что там недурно, но никогда не мог заставить себя трястись целый час на автобусе. Как заметил однажды Манни, одному Богу известно, что еще сделали французы для защиты Западного Берлина, но солдатский ресторан они устроили – закачаешься.
Мы начали с бара, где я, последовав примеру Манни, выпил виски. Во французской армии платили гроши, поэтому цены в клубе напоминали те, что были в Америке во времена Великой депрессии: десять центов рюмка, пятьдесят центов – солидный бифштекс.
За третьей рюмкой Манни сказал:
– Знаешь, что меня гложет? Что, если бы русские подождали еще с полгодика, я бы из этой армии уже тю-тю.
– И что бы ты стал делать?
– Как, ты разве не знаешь? Я уже договорился насчет работы – в "Америкэн экспресс", во Франкфурте.
– А как же Симона?
– Да я ж тебе рассказывал.
– Нет.
– Ее муж сказал, что даст ей развод. Его переводят в Алжир. Мы втроем встретились и все обсудили. Он хотел убедиться, что я ее не брошу. Ну, я обещал, что женюсь, как только будет оформлен развод. И правда б женился, если бы не эта заварушка. Сволочи эти русские.
– Подожди, может, они еще не нападут.
– И не надейся. Еще по одной?
Потом мы пошли в ресторан, где Манни заказал густой луковый суп, покрытый толстым слоем расплавленного сыра; устрицы по нескольку десятков штук на брата; огромный кусок говяжьего филе «шатобриан» с овощным гарниром; салат, ромовую бабу и две бутылки вина. После обеда мы пили коньяк и курили сигары. Когда подошла третья порция коньяка, мне стало интересно, у кого сильнее заплетается язык – у меня или у Манни. Чем больше мы пьянели, тем горячее обсуждали свои надежды и страхи.
Голова у Манни моталась из стороны в сторону, и он нетвердым голосом говорил:
– Послушай меня, Хэм. Если б не эти русские, знаешь, что бы я сделал на твоем месте? Я бы женился на этой твоей Эрике. Точно б женился. Такая попадается раз в жизни. Я бы ее не упустил.
– Совершенно с тобой согласен, – отвечал я. – Если б не эти сволочи, я бы сейчас был с ней, как пить дать.
– Хэм, что ты будешь делать после армии? То есть, нет – что бы ты стал делать, если б не эти сволочи?
– Наверно, вернулся бы домой.
– А зачем тебе возвращаться домой?
– Ну как, просто потому, что это дом.
– Тебе же здесь больше нравится.
– Верно, Манни, больше.
– И что из этого следует, Хэм?
– Из этого следует то, что, может, мне не надо возвращаться домой.
– Именно это следует. Посмотри вокруг. Работу здесь найти – раз плюнуть. Вернее, было бы раз плюнуть, если бы…
– Сволочи эти русские.
– А знаешь, Хэм, что мы могли бы тогда сделать?
– Что, Манни?
– Мы могли бы взять Эрику с Симоной и все вместе закатиться в Париж.
– Когда – как ты думаешь?
– А в любое время – скажем, на Рождество, когда у меня кончился бы срок.
– Да, так бы мы и сделали. Погуляли бы будь здоров.
– Сволочи эти русские.
– Сволочи.
Музыка вдруг замолкла, и оркестранты начали укладывать свои инструменты. Я мог бы поклясться, что еще рано, но когда посмотрел на часы, они показывали около двенадцати. В зале остались лишь несколько французов, а наш официант неотступно маячил где-то неподалеку. Ресторан закрывался! Но как же можно его закрывать, если здесь нам предстояло встретиться с Создателем? Где нам теперь ждать прихода русских? Надо будет покататься на машине – может, что-нибудь и придумаем.
Но, сев за руль, Манни, как бы извиняясь, произнес:
– Хэм, я сейчас не могу вести машину.
– Я тоже, Манни.
– Скажи, Хэм, а на моем месте ты бы все-таки попробовал довезти нас до дома?
– Манни, мы даже не знаем, есть ли вообще у нас дом.
– Ты прав, Хэм. Дай-ка я включу радио – может, передадут какие-нибудь новости.
– Манни, я поступил бы точно так же.
Манни поймал радиостанцию армии США, и мы услышали, что в Венгрии ситуация паршивая, что израильтяне, англичане и французы напропалую бомбят египтян и что в ООН шестьюдесятью четырьмя голосами против пяти принята резолюция о прекращении огня на Ближнем Востоке. Последней из новостей была такая: "Слухи о том, что советские танковые части приближаются к Западному Берлину, не подтвердились. Источник слухов неизвестен". (На следующий день мы обнаружили этот источник – им оказался какой-то кретин из ЦРУ, который только недавно начал работать с агентом и плохо знал немецкий.)
Как выяснилось, русские танки, которые, по его мнению, собирались на нас напасть, на самом деле просто возвращались с маневров. Я был рад, что не только военная разведка работает бестолково; я был огорчен, что вся американская разведка работает бестолково.
– Хэм, – сказал Манни, – это, конечно, хорошая новость, но вести машину я все равно не могу.
– Может, просто посидим здесь и подождем?
Повозившись с приемником, Манни нашел другую американскую станцию. Диктор густым баритоном читал спортивные новости. В Америке завтра большой день. Ожидается, что шестьдесят тысяч зрителей будет присутствовать на балтиморском стадионе, где «Нэйви» принимает "Нотр Дам". «Нэйви», правда, ни разу не выигрывал во встречах между этими командами с 1944 года, но в этом сезоне "Нотр Дам" проиграл четыре матча из пяти. Остальные матчи тура: «Колгейт» встречается с «Кадетами», шансы быстро прогрессирующих «Кадетов» расцениваются выше, "Пенн Стейт" играет на выезде в Сиракузах, «Мичиган» – в Айове, «Стэнфорд» —… но больше я ничего не услышал: мы с Манни вырубились почти одновременно. Через пять часов мы оба, будто по команде, проснулись. По радио играли американский гимн.
