С этим было связано еще одно явление в истории юридической мысли, отличающее комментаторов от глоссаторов. Сведение юридических норм к известным общим принципам сопровождалось у юристов этой эпохи представлением об универсальном, абсолютном значении этих общих принципов, и, таким образом, в их учениях возрождалась вера в отошедшее при глоссаторах на второй план естественное право, jus naturale. Идея естественного права как некоторого вечного, разумом из природы вещей выводимого права, лежала в основе всех их учений.

При таком представлении всякая норма положительного права имела для себя оправдание лишь постольку, поскольку она являлась логическим выводом из «rationes necessariae» («необходимых предпосылок») права естественного. Этим провозглашалось главенство естественного права над правом положительным, и вместе с тем снова, как у юристов доболонской эпохи, получало себе признание право юриспруденции при столкновении норм позитивного права с нормами права естественного отдавать предпочтение последним. Одно из общих правил юридического «искусства», выставленных Луллием, требует, чтобы «jus positivum ad jus naturale reducatur et cum ipso concordet» («право позитивное сводилось к праву естественному и с ним содружествовало»). Один из виднейших представителей школы комментаторов, Baldus, заявлял, что jus naturale сильнее власти государя — «potius est jus naturale quam principatus».

Руководясь идеей jus naturale, комментаторы незаметно приспособляли римское право к потребностям и условиям современной им жизни и в этом отношении оказывали огромную практическую услугу своему времени. Нужно добавить, что они в гораздо большей степени, чем глоссаторы, участвовали в практической жизни как консультанты, и очень часто их диалектика имела своей целью сделать из положений римского права тот вывод, которого требовала новая жизнь. В их трудах римское право подвергается новой переработке применительно к условиям жизни новых народов: общемировое право древности превращается в lex generalis («общий закон») нового мира и все более и более проникает в жизнь.

С установлением нового метода Болонья теряет свое прежнее первенствующее положение, хотя главным очагом школы комментаторов все еще остается Италия. Виднейшими из комментаторов являются Бартол[ус] (Бартоло де Саксоферрато) и Бальд[ус] (Дельи Убальди Бальдо). Бартол родился в 1314 г. в Сассоферато, штудировал юриспруденцию в Перудже и Болонье, с 1339 г. был профессором в Пизе, а потом в Перудже, где приобрел как преподаватель мировую известность; умер в 1357 г. После его смерти его комментарии пользовались в судах чрезвычайным авторитетом; в Испании и Португалии они были переведены и даже считались для судов обязательными. — Бальд родился в 1327 г. в Перудже и был учеником Бартола; говорят, что уже 15–летним юношей он ставил своего учителя своими возражениями нередко в тупик. Потом он был профессором в разных университетах Италии (Болонье, Флоренции, Падуе, Перудже), занимал различные судебные должности и умер в 1400 г. Вместе с Бартолом Бальд считается авторитетнейшим представителем комментаторства.

После них схоластическое направление заметно изживает само себя: светлые стороны его делаются слабее, темные — сильнее. Из времени упадка заслуживает упоминания Ясон Майн[ус] (Дель Майно Джасоне) (1435–1519), бывший профессором в Павии, Падуе и Пизе: в своих сочинениях он соединил почти всю литературу комментаторов и в этом отношении до некоторой степени является Аккурзием постглоссаторов.

К началу XVI столетия схоластические приемы комментаторов окончательно утрачивают общественные симпатии. Огромная задача, рисовавшаяся основателю этого направления, Раймунду Луллию, — привести положительное право в согласие с правом естественным — теоретически расплылась в бесконечных диалектических тонкостях, лишенных живого духа, а практически выродилась в неприкрытый судейский субъективизм. Комментаторская юриспруденция начинает вызывать всеобщее неудовольствие. Юристов осыпают насмешливыми прозвищами — juris perditi вместо juris periti («подлый правовед» вместо «искусный правовед» игра латинскими словами perditus — peritus), «Juristen böse Christen» («юристы — плохие христиане» нем.) и т. д. По свидетельству французского юриста XVI века Ф. Хотманa (Franciscus Hotomanus) в его любопытном сочинении «Antitribonian» (Против Трибониана), господство комментаторов привело правосудие к такому состоянию, что общество возненавидело юристов, как крючкотворов, софистов и обманщиков («sophistes, chicaneurs, abuseurs et imposteurs de justice»). Снова, как некогда пред началом Болонской школы, чувствовалась необходимость, с одной стороны, оградить правосудие от непомерного судейского субъективизма, прикрывающегося громкими фразами о jus naturale и aequitas, а с другой стороны, выработать новые приемы, новый метод изучения права.

Кризис разрешился водворением гуманистического направления. Как в свое время схоластическая школа в юриспруденции, так и теперь гуманизм явился лишь отражением общих веяний времени. То было время общего возрождения интереса к классической литературе и классическому искусству; памятники античной старины оживали после долгого сна и приковывали внимание нового мира. Естественно, если и в юриспруденции зародилось стремление оторваться от всяческих глосс и толкований, вернуться к самим источникам непосредственно и изучить их в связи с той живой действительностью, которая их создала, сопоставить их с античной литературой, с историей, с искусством.

Зарождение гуманизма обнаружилось одновременно в разных местах; первыми проповедниками его были француз Гийом Буде (1467–1540), итальянец Альциат (Андрео Альчато) (1492–1550) и немец Цазий (Ульрих Цази) (1461–1535). Они подошли к «Corpus» Юстиниана как раз с тех сторон, которые были абсолютно чужды глоссаторам и комментаторам — со стороны филологической и исторической. Они впервые обратили внимание на очистку текста памятников от многочисленных средневековых искажений; они первые начали давать кое — какие сообщения об истории римского права; Zasius первый выдвинул известный исторический фрагмент Помпония de origine juris (о начале права), на который ни глоссаторы, ни комментаторы внимания не обращали.

Однако наиболее талантливыми представителями гуманизма в юриспруденции были Куяций и Донелл — оба французы по происхождению. Cujacius (Jacque Cujas, 1522–1590) в особенности известен своими филологическими и историческими толкованиями; в них он часто предугадывает многое, что было установлено только впоследствии — в XIX веке: так, например, ему уже известны были многие интерполяции в «Digesta». Donellus (Doneau, 1527–1591; после Варфоломеевской ночи, как гугенот, вынужден был бежать из Парижа в Германию, где и преподавал в Гейдельберге и Альтдорфе), быть может, несколько уступает Куяцию как филологу и историку, но зато превосходит его как систематик.

Глоссаторский и комментаторский методы преподавания, состоящие в чтении и комментировании «Corpus», стал также к нашему времени вызывать нарекания: он нерационален с точки зрения педагогической и требует массу времени и сил для ознакомления со всем юридическим материалом. Ввиду этого некоторые из гуманистов пытаются найти новый метод. Впервые Дуарен (1509–1559), а затем и Донелл стали заменять комментирование фрагмента за фрагментом систематическим изложением права по определенному плану; основное сочинение Донелла «Commentarii juris civilis» («Комментарии цивильного права») представляет опыт такого систематического построения, причем общий план Донелла довольно близок к плану юстиниановских «Институций». Мало — помалу новый способ преподавания, получивший название французского (mos gallicus), стал вытеснять в университетском преподавании старый «итальянский» метод (mos italicus).