Лежа на ребристом полу эвакуатора, лейтенант отчетливо понял: они победили, он жив…

Нелегко досталась победа разведчикам — восемь человек погибли, четверо оставшихся в живых ранены. Двое из них тяжело. Дорогую цену они заплатили за прожитый вместе день.

Тяжелые пехотинцы заняли свои места в защитном модуле, рассевшись в креслах-трансформерах. Двух разведчиков усадили рядом с собой. Сегодня потери были у всех. Алешкина и радиста положили на пол, так как из-за ран они нормально сидеть не могли.

Кто-то из его подчиненных белел бинтами, которыми обмотали ему всю голову поверх толстого слоя дезинфицирующей пены. Кажется, это был заместитель командира группы сержант Чува. Среди бинтов видны были только глаза, даже рот замотали. Да, точно, он. Это его тяжелые костистые руки с толстыми негнущимися пальцами и сбитыми костяшками. Казалось, что руки жили отдельно от тела. Они, оставшись без дела, не находили себе места и непрерывно шарили то по ремням амуниции, то лезли в накладные пустые карманы штанов для запасных магазинов к винтовке. Чува что-то искал и никак не мог найти. А может, просто был не в себе или еще не отошел от горячки боя?

Чтобы скоротать время в полете, Ингвар решил подремать.

В себя он пришел от боли в раненой руке и собственного громкого вскрика. На него сверху вниз смотрел угрюмый сержант тяжелой пехоты. Устраиваясь поудобнее, он припечатал тяжелым кованым ботинком руку Алешкина, и боль вспыхнула с новой силой, ослепительно-белой волной прокатившись по всему телу. И, похоже, откатываться не собиралась. Все имеет свой предел, и болевой порог чувствительности тоже.

— Извини, браток! Щас я тебя подлечу.

Сержант воровато зыркнул по сторонам. Солдаты, зажатые поручнями ложементов, смотрели прямо перед собой, подчеркнуто не замечая, что творится вокруг. Чува перестал шарить по карманам и неподвижно сидел, безвольно свесив голову на грудь.

Сержант «тяжелых» расстегнул маленький клапан кармашка на запястье левой защитной перчатки. Из него он вытащил пахучий темно-смоляного цвета цилиндрик, размером не больше огрызка карандаша. Штурмовым ножом младший командир счистил с «карандашика» прилипшие песчинки. Вездесущий песок имеет противное свойство проникать в любую щель.

— Не пробовал в пленку заворачивать? — прошипел лейтенант сквозь стиснутые зубы. — Попробуй, может, понравится.

Он еле-еле шевелил языком. Шутка получилась корявой. От боли казалось, что мозг переворачивается внутри черепа.

— К хорошему продукту никакая грязь не пристанет, — доверительно прошептал сержант.

Он легко отхватил ножом от мягкого «карандаша» маленький кусочек. Мгновение помедлив, отрезал еще. Порция стала в два раза больше. Командир отделения «тяжелых» кончиками пальцев подхватил лекарство с лезвия и бесцеремонно впихнул пахучий комочек в рот разведчику.

— Жуй! — громыхнуло сверху. — Медленно жуй и глотай.

Командирский бас ни с чем не спутать. Сержант это приказывает или генерал, все равно.

Алешкин послушно шевельнул челюстями. Небо сразу приморозило. Во рту появился приторный вкус корицы с легким оттенком цветочного меда и каких-то незнакомых трав. Слюна загустела, в ней, как в патоке, намертво завязли зубы.

С потолка над лейтенантом свесилась веревка с петлей на конце. Офицер не успел удивиться. Петля развернулась, превратившись в змею с треугольной головой. На шее у нее болталась подвеска с тремя миниатюрными снарядами и гравировкой: «За меткую стрельбу». Ингвар попытался поднять руку, чтобы отмахнуться от черной гадины. Тело не повиновалось, превратившись в камень. Ни пошевелиться, ни позвать на помощь. Он скосил глаза. Фигуры солдат истончались на глазах и исчезали, превращаясь в туман. Неужели они ничего не видят? С потолка, из стен появлялись новые змеи. И все тянулись к нему, подбираясь все ближе.

Из последних сил разведчик разомкнул челюсти и плюнул, целясь змее в глаз. Попал! Он остался один против всего мира, сузившегося до десантного отсека, который кишел мерзкими гадами всех цветов и размеров.

Змея задергала головой, стараясь стряхнуть плевок. Миг — и она превратилась в цветок на изящной ножке. Бутон треугольной головы распустился, открывая разноцветные лепестки. Повеяло пряным запахом разнотравья. Остальные змеи как по команде замерли, поднявшись на кончиках хвостов. Одна за другой они тоже распускались цветками неописуемых оттенков. Алешкин представить себе не мог, что краски могут быть такими насыщенными и яркими. Лепестки один за другим опадали, укрывая лейтенанта невесомым одеялом. Душистый цветок склонился к разведчику и ласково погладил по лицу, прикрыв глаза Алешкина широкими лепестками. Боль затихла, без остатка растворившись в одуряющем аромате. Цветы с нежными лепестками были повсюду. Вся ткань вселенной состояла из буйства разноцветья и запахов.

Ингвар спал и улыбался. Он был счастлив и бормотал во сне, напевая песню из далекого детства. Цветы мерно покачивались, кивая головками в такт музыке, а некоторые начали тихо подпевать офицеру тоненькими голосками…

— Быстро его торкнуло, — пробурчал один из пехотинцев, снял перчатку и вытер темный плевок с лица. — Быстро и капитально. Аж завидно!

Остальные «тяжелые» поспешно опускали бронестекла забрал на шлемах. Так, на всякий случай.

— Я же говорю, настоящему продукту грязь не помеха, — согласился сержант, а по совместительству доморощенный полевой анестезиолог. Спохватившись, он пророкотал, словно перекатывал во рту свинцовые шарики: — Разговорчики! Даю вводную, персонально для тебя. Подготовиться к отражению воздушной атаки.

— Как это? — ненатурально удивился оплеванный и не в меру болтливый пехотинец. — Здесь даже амбразур нет! У этой железяки только двигатели приделаны и рули управления.

Это было его ошибкой. Пререкаться с сержантом себе дороже.

— Если я прикажу, будешь управлять звездолетом класса «крейсер», — вызверился командир отделения. — Понял?

— Так точно! Буду! — оловянным голосом рявкнул рядовой, став на глазах меньше ростом.

После паузы он осмелился на вопрос. Семь бед — один ответ.

— Почему всего лишь звездным крейсером, а не боевой многофункциональной орбитальной станцией класса «С»? А что, я смогу. Только прикажите!

— Почему? По кочану! По твоему тупому кочану, солдат. Я сказал крейсер, значит… — Конец фразы заглушила звонкая затрещина боевой перчаткой по металлу защитного шлема, скрывавшего под собой пытливый ум рядового.

— Я не понял?! — «Тяжелый» ошарашенно потряс головой.

— Повторяю для особо тупоголовых, — ощерился сержант, поднимая руку для нового удара…

Когда видишь тяжелого пехотинца в первый раз, а если он еще из штурмового подразделения первой волны, то просто дух захватывает. Но потом оказывается, что и вес, и надежность, и цена этого чудо-комплекта не всегда соответствуют здравому смыслу.

Живые крепости, шагающие на двух ногах, вызывали у других легкую зависть и… неприязнь.

Боевой комплект тяжелого пехотинца состоял из костюма в полный рост с системой защиты от химического и биологического оружия, навигационной спутниковой системой, аппаратурой медицинского контроля, радиостанцией, нашлемной телекамерой, позволявшей передавать в реальном режиме черно-белое изображение местности. В пуленепробиваемый шлем встроили гарнитуру радиостанции, откидной дисплей прибора ночного видения, устройство расширенной реальности, проецирующее на дисплей шлема картинку с радара. Не забыли о переносном кондиционере, чтобы человек в этой амуниции не задохнулся, компьютере, управлявшем всей этой мощью, и энергобатареях, обеспечивавших работу всего этого великолепия.

Остальные военные завидовали «тяжелым», а зря. Командиры подразделений тяжелой пехоты изводили конструкторов рапортами. Во-первых, солдат не может таскать на себе всю эту амуницию, а во-вторых, что ему делать, когда сядут батареи? Зарядные устройства обеспечивали надежную работу в течение двух часов, не более, потом их приходилось менять. Из-за такой «мелочи» пехотинцы не могли долго действовать в отрыве от основных сил и частенько попадали в неприятные ситуации. Попробуйте под огнем противника сбросить с себя эту груду железа и воевать по старинке — штыком и прикладом. Тем более что к весу защитного комплекта прибавлялся груз оружия, боеприпасов и снаряжения, которое солдат таскает на себе.