Вечеринка прошла, как обычно проходят подобные вечеринки. Актер без умолку говорил, а потом, выпив, начал петь под гитару, которую Додик благоговейно вынес из другой комнаты и вручил почему-то сценаристу. Тот весь вечер мрачно молчал и пил, натужной улыбкой отвечая на похвалы его фильмам и спектаклям, которые только в Москве, оказывается, шли в трех театрах.
Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Ему не нравились гости Додика. Не нравился и сам Додик, которого он, судя по всему, видел впервые в жизни. Даже на нас он косился с каким-то неодобрением. Татьяна это принимала на свой счет и жутко огорчалась.
Он сидел с правой стороны от меня и за весь вечер даже ни разу не посмотрел в мою сторону.
Когда были спеты хором неизбежные «Тишина», «Ландыши» и «Песня первой любви», когда киношные истории и хохмы актера начали иссякать, разговор неизбежно скатился на политику и перешел на таинственный полушепот.
В феврале этого года прошел исторический XX съезд КПСС, на котором партия вскрыла и осудила культ личности. Потом по партийным организациям прошли читки закрытого письма ЦК КПСС, в котором подробно рассказывалось о преступлениях, творимых Сталиным и его приспешниками.
Все гости с таким пылом принялись обличать культ личности, будто они всегда о нем знали и только нехватка времени мешала им разобраться с этим проклятым культом и с самой личностью.
Сценарист их песни слушал с едва уловимой ироничной улыбкой, а когда они заговорили о Сталине, начал кривиться так, словно у него заболели зубы, и чаще подливать себе коньячку, тяжелея с каждой минутой прямо на глазах.
Мне почему-то стало тревожно за него. Я склонилась к нему и чуть слышно сказала:
— Уж лучше бы они пели…
— Выпьем? — шепнул он мне в ответ.
Я кивнула. Он потихоньку налил и, беззвучно чокнувшись со мной, понес было рюмку ко рту, но был застукан бдительным Додиком.
— А теперь слово для тоста предоставляется нашему выдающемуся сценаристу! — проорал он и почему-то встал. Его примеру машинально последовали и остальные гости. Пришлось и нам с Татьяной подняться. Сценарист с рюмкой в руке затравленно оглядел стол и, дернув ртом, поднялся.
— Давайте выпьем за то, чтоб все тайное всегда становилось явным… — сказал с кривой ухмылкой сценарист и в упор посмотрел на Додика. Тот побледнел и забегал глазами.
Все, серьезно покивав, выпили и сели. Остался стоять сценарист.
— Вы, конечно, помните гайдаровского Мальчиша-Кибальчиша? — спросил он с вкрадчивой улыбкой. Я заметила, как дрожит и расплескивает коньяк его рука. Мне показалось, что сейчас что-то произойдет, и я невольно взяла его за другую руку. Он посмотрел на меня и еле заметно качнул головой, словно хотел сказать: «Не беспокойся, я в порядке».
— Конечно, знаем, — расплылся в улыбке актер, готовясь услышать шутку.
— Вы помните; как его поймали буржуины и пытали, стараясь узнать его главную тайну?
— Обязательно помним! — за всех ответил актер. — Я сам играл Мальчиша в пионерском лагере.
— Вы помните, что, по Гайдару, он ничего не сказал и противные буржуины умылись… Но на самом деле все было не так, и это будет отражено в следующем письме ЦК КПСС, посвященном исправлению злонамеренных искажений нашей истории. Письмо уже готовится и в последнем квартале будет разослано по первичным партийным организациям. Там, разумеется, речь будет идти не только о Мальчише, который, как выяснила прогрессивная историческая наука, был реальной исторической личностью. Так что же в действительности произошло в те далекие годы Гражданской войны?
За столом стояла мертвая тишина. Сценарист под взглядами заинтригованных гостей ловко хлопнул рюмку коньяку, неторопливо зажевал ломтиком лимона, сел, поставил рюмку на стол, вытер салфеткой облитую коньяком руку и продолжил:
— Мальчиша действительно поймали и начали жутко пытать. «Открой нам главную тайну!» — кричали ему в лицо буржуины и брызгали ядовитой слюной. А Мальчиш гордо вскидывал голову и кричал им прямо в их жирные, мерзкие хари: «Не открою. Хоть убейте!» Уже под все ногти загнали ему иголки безжалостные буржуины, а он в ответ упрямо твердил: «Не открою!» Тогда главный буржуинский палач выжег ему на груди пятиконечную звезду. Но гордый Мальчиш твердил свое: «Не открою!» Тогда палач на спине вырезал ему точно такую же звезду, но и тогда Мальчиш не сдался. И тогда буржуины пошли на неслыханную хитрость. Они собрали с окрестных деревень немощных старух и грудных детей — всех, кто не ушел на войну, и поставили перед Мальчишом. «Говори свою тайну, Мальчиш, — гадюкой прошипели буржуины, — а не то мы погубим всех старух и детей». И упала гордая голова Мальчиша на грудь. «Отпустите старух и детей, — прошептал Мальчиш. — Я открою вам эту тайну». Буржуины тут же отпустили старух и детей и окружили Мальчиша плотным кольцом. Каждому из них хотелось схватить эту важную тайну и первым прибежать с ней к верховному правителю, чтобы подороже продать. И поднял Мальчиш свою гордую голову, сверкнул очами и прокричал на все ущелье: «Жрать я хочу! Вот моя главная тайна! И таких, как я, миллионы! Всех не перевешаете! Убьете меня, за мной придут другие голодные! И так будет всегда, потому что мы землю нашу возделываем штыком. И ничто нам не любо, кроме поля битвы при лунном свете…» И устрашились буржуины этой ужасной тайны, задрожали и утащили свои жирные тела в каменные джунгли, где постоянно тепло и сыро! И победил их Мальчиш, открыв им самую главную нашу тайну. С тех пор плывут пароходы — привет Мальчишу! Дымят паровозы — привет Мальчишу! Ну и далее по тексту…
Сценарист неторопливо вылил из бутылки остатки коньяка себе в рюмку и выпил.
За столом все ошарашенно молчали, не зная, как реагировать на слова сценариста. Даже актер, совсем уже приготовившийся рассмеяться, только гмыкнул и втянул голову в плечи.
Первым пришел в себя Додик. Он выдрался из-за стола и, включая магнитофон на полную мощность, закричал:
— Танцы! Все танцуют буги-вуги! Девочки наши засиделись!
Красавец актер тут же пригласил Татьяну, а Додик — жену одного из своих начальников. Бедняжка так смутилась, что чуть не опрокинула стул. Видно, она давно уже ни на что не рассчитывала…
Сценарист тоскливо посмотрел на пустую коньячную бутылку. Вторая, почти полная, стояла на другом конце стола около начальства. Я перехватила его взгляд.
— Хотите, я попрошу их передать сюда бутылку? — сказала я ему вполголоса.
— А ну их к черту! — мрачно и громко сказал сценарист.
Начальники посмотрели в его сторону такими взглядами, точно хотели запомнить его лицо навсегда. Тогда он с издевательской улыбкой поклонился им и тихо сказал мне уголком рта:
— Давайте смоемся отсюда.
— Давайте, — тихо ответила я.
— Уйдем по-английски, — тихо сказал он, любезно улыбаясь хозяйке, вносившей огромный круглый торт, усыпанный орешками.
— Как это? — спросила я, непроизвольно следя за тортом глазами.
— Ни с кем не прощаясь, — пояснил сценарист.
— Храбрый народ эти англичане, — сказала я. Тогда еще мало кто знал об этом обычае.
— Я выйду первым и подожду вас на улице, — оглянувшись по сторонам, таинственно прошептал сценарист.
— Действуйте, — не менее таинственно ответила я.
Гори оно все огнем, подумала я, когда сценарист исчез, но без торта я не уйду.
Дождавшись, когда Софочка разрежет торт, я взяла самый маленький кусочек себе и побольше Татьяне и, приманив ее тортом, шепнула, что ухожу, что за шкурками приду завтра, и попросила предупредить об этом Додика.
Торт оказался невероятно вкусным. Верхняя половина его была белая, а нижняя черная. Я хотела было взять кусок с собой, но после некоторых раздумий с огромным сожалением решила, что это неудобно, и выскользнула из комнаты.
План мой был прост. Туалет в этой гигантской квартире был недалеко от входной двери. Я сперва забежала туда, что было совсем не лишним перед еще неведомыми приключениями, потом, осторожненько выглянув в щелку и убедившись, что в коридоре никого нет, выбралась из квартиры, побежала по полутемной лестнице, совсем забыв про лифт.
