Когда Дмитрий вернулся, я с радостью убедилась, что он готов к новой любовной схватке и голод его если и не усилился, то, во всяком случае, не пропал.

Как и в первый раз, не включая света и не говоря ни слова, он с жадностью набросился на меня. И опять его руки и губы алчно шарили по мне, забыв о всякой последовательности, не доведя ни одной ласки до конца и не проникая в самые сокровенные местечки. С одной стороны, это приводило меня в легкое недоумение и не давало сосредоточиться, но, с другой стороны, состояние восхитительной неопределенности и незаконченности усиливало мое желание, которое выросло из нежной признательности ему, из мыслей о ребенке и из его горячего, обильного семени, переполненность которым я ощущала всем своим существом.

Мне вдруг остро захотелось поймать его, почувствовать, познать руками и губами. Но как только я протянула руку для ответной ласки, он навалился на меня гораздо легче, чем в первый раз, не прибегая к помощи рук, проник в меня и прямо с места развил бешеную скорость. Я опять ничего не успела понять — ни его размеров, ни формы, как все внезапно кончилось.

Он отвалился от меня и, не переведя духа, спросил прерывистым шепотом:

— Ты идешь мыться?

— Потом… — так же прерывисто ответила я, сжимая бедра.

Резво спрыгнув с кровати, он побежал в ванную, а я приложила последнее усилие и, еще не утратив ощущение его в себе, тихо и сладко провалилась в долгое блаженство…

Вот оно, счастье, подумала я, когда ко мне вернулась способность думать.

Когда он вернулся, я тоже отправилась в ванную, хоть мне было и жаль расставаться с тем, что он во мне оставил. Но я не могла допустить, чтобы он начал меня подозревать в нечистоплотности. И потом, ничто не должно было ему мешать ласкать меня, если он захочет еще… И чтобы быть для него потеснее, если он снова захочет…

Ему захотелось!

На этот раз я приноровилась к его темпу и улетела одновременно с ним.

Так продолжалось всю ночь. Мы были близки раз десять или одиннадцать. Я уже сбилась со счета. Помню только, что под конец я уже освоилась и почти всегда успевала приплыть к берегу блаженства вместе с ним. Когда же не успевала, то догоняла его в одиночку, и мне это нравилось не меньше. Один или два раза я даже руку клала сверху на разгоряченную, влажную плоть, сжимала ее бедрами и получала особое наслаждение, чувствуя, как у меня там все вздрагивает и бьется как живое. Как постепенно затихает. Один раз я даже нечаянно провалилась пальцами внутрь, и от этого блаженная судорога повторилась.

Вот тогда-то я и поняла, что много лет назад, сидя в дедушкином кресле с «Золотым ослом» Апулея в руках, я обрела не просто первый эротический опыт, я обрела сексуальную независимость, что впоследствии уберегло меня от многих разочарований.

Безусловно, лучше этого не делать без партнера, но если строго спросить почему, то и ответа можно не найти. Другое дело, что в присутствии партнера это уже не называется противным медицинским словом «мастурбация». Но когда мы очень хотим есть, то хватаем первое, что подворачивается под руку, и не думаем ни о диете, ни о правилах хорошего тона. А я не думаю, что любовный голод легче натурального и спокойнее переносится.

Конечно, не следует себя специально, от скуки, возбуждать и удовлетворять, но если уж ты как-то случайно, непроизвольно возбудилась, то, каковы бы ни были причины возбуждения, ведут они все к одному… И тогда, стиснув зубы от одиночества, можно и стиснуть бедра.

Я говорю только о себе, прекрасно понимая, что у всех это происходит по-разному Главное, не очень казнить себя за это, но и не делать из этого пагубной привычки, в результате которой будешь сама себе милее, чем любой партнер. «Когда ж соблюдены все эти оговорки, — как сказал мой любимый Омар Хайям, — пить — признак мудрости, а не порок совсем»…

И потом, этим мы не делаем никому плохого — даже наоборот, готовим себя для любви. Прочитайте повнимательнее заключительную часть «Гавриилиады» А. С. Пушкина.

А еще в свою первую брачную ночь я упивалась изумительным и непривычным для меня чувством неторопливости и основательности, несмотря на бешеный темп Дмитрия. Спешить было некуда! Ничего не кончалось. Ни ночь, ни его силы, ни мое желание. Это, наверное, и есть семейное счастье, думала я, когда не надо спешить…

Правда, я так ни разу и не дотронулась до него ни руками, ни губами… Впрочем, и он до меня. Если была возможность, он старался обходиться без рук, словно эти прикосновения были ему неприятны. Только когда я была свежевымытой и скрипела там, как капустный листок, он был вынужден помогать себе руками.

И вся наша ночь прошла впотьмах и молча. Глядя на него, я тоже сдерживала себя в проявлении чувств. Но зато я тихо радовалась тому, что они появились. А все остальное, думала я, как-нибудь образуется.

Забегая вперед, должна сказать, что напрасно я на это надеялась. Вот как я сейчас описала, точно так все и происходило всегда. Разница была только в количестве схваток… Всегда были одни и те же беглые, поверхностные ласки, словно он каждый раз проверял, все ли его хозяйство на месте…

Никогда он не ласкал меня там, где мне Хотелось. И ни разу я ему об этом не сказала. Интимных разговоров мы с ним не вели.

После торопливых ласк, на которые в конце концов все во мне перестало отзываться, следовала привычная, всегда одна и та же поза, минута бешеной работы, последний долгий толчок, обжигающая струя внутри, потом он съезжал с меня, как с ледяной горки, и бежал в ванную.

Попривыкнув ко мне, он начал напевать в ванной во время мытья, из чего я сделала очень важный вывод, что ему со мной хорошо.

И мне всего хватало. Если бы он вообще не вылезал из постели, мы бы с ним жили и до сих пор… Но в медовый месяц ведь не думаешь о плохом.

После свадьбы, особенно после своего памятного выступления, Татьяна несколько дней не показывалась нам на глаза. Ей было стыдно. Чтобы не лишить подружку уверенности в себе и не усугублять ее мучения, мы решили 9 мая, в День Победы, пригласить ее к себе на обед, а потом куда-нибудь сходить втроем. Как прежде.

Дмитрию пришла гениальная идея сходить на ипподром, где мы с Татьяной никогда не были.

Мы отложили обед и поехали туда на такси. Дмитрий даже захватил свой полевой армейский бинокль, который, очевидно, привез с войны.

По дороге на ипподром, в машине Дмитрий объяснил нам, что такое рысистые испытания, что такое скачки, а главное, как работает тотализатор и сколько можно выиграть. Он объяснил, что сегодня разыгрывается приз Победы, наездники будут стараться изо всех сил, и поэтому совершенно не известно, кто придет первым, а значит, выдача в тотализаторе может быть очень высокой.

На ипподроме в тот день было празднично и многолюдно.

Я с гордостью поглядывала на Татьяну. Мне было приятно, что Дмитрий все на свете знает и во всем разбирается. Я вообще сильно гордилась им. Особенно в первый месяц. Поэтому меня слегка царапнуло, что, когда мы пробирались к кассам, чтобы поставить на какого-то жеребца со смешным именем Квадрат, с Дмитрием поздоровалась какая-то неприятная, мрачная личность в потертом прорезиненном плаще, обросшая пегой щетиной. При этом личность поздоровалась без должного уважения и назвала его Митей…

Дмитрий, поймав мой удивленный и возмущенный взгляд, пожал плечами и пробормотал:

— Кого здесь только не встретишь… Это сосед сестры.

Мы поставили по совету Дмитрия на Квадрата, а от него «паровозом» на всех остальных лошадей в следующем заезде все наши деньги.

— Новичкам всегда везет, — горячился Дмитрий, доставая из кармана все деньги. — А ты у меня вообще везучая… Давай сама, своими руками…

Татьяна решила поставить тоже. Но не на Квадрата — ей не понравилась кличка жеребца, — а на кобылу по кличке Гортензия.

— Можно? — спросила она, доверчиво глядя на Дмитрия.

— Наверное… — растерянно пожал он плечами. — Чем черт не шутит, если тебе что-то подсказывает… Только я советую на Квадрата. Он хоть и не привозил больших денег, но из молодых самый перспективный… Как мне говорил сосед… — добавил он, отчего-то смутившись.