Глагол Быть — старый книжный магазин. Темная лавочка, но не по причине отсутствия света, а из-за большого количества уголков и закоулков. Глубина пространства, темные, истертые паркетные полы и несколько потаенных местечек. Повсюду — книги, разложенные на столах или поставленные в ряд, словно тысячи молчаливых наблюдателей на деревянных стеллажах.

Ежедневная борьба книжной продукции с пылью. В Глаголе Быть переполненные коробки, горы книг того и гляди могли рухнуть. Полнейший беспорядок. Грандиозный беспорядок. Смешение жанров и названий. Веселая алхимия. И в это пристанище, потратив несколько купюр, можно было в любой день прийти и приобщиться к литературе, раздобыть великое или простенькое, загадочное или классическое произведение.

В будущем некоторые молодые люди не смогут даже представить себе такого места, потому что ничего подобного уже не будет существовать, а смешение самого тщательного порядка и хаоса, любви к книгам и дикости их нагромождения будет утрачено. Мелкая коммерция. Скромная, но важная торговля. Сопротивление всему остальному, через тексты, впечатление. Незаметное, но взрывоопасное оружие. Запасы зажигательных снарядов, способных высветить деталь одной жизни так же хорошо, как целые грани существования. «Примеры восхитительных вещей, — говорил китайский мудрец, — познакомиться со множеством сказок, которых еще не прочитал. Или достать второй том произведения, если понравился первый…»

Над прилавками-витринами несколько ламп с абажурами рассеивали мягкий свет, позволявший жаждущим читателям насладиться в одиночку пьянящим разнообразием текстов. Для них — это своего рода шампанское, эликсиры дьявола, крепкие вина, ликеры, сивухи и чистая вода. В глубине магазина царил полумрак, к которому надо было привыкнуть, но иногда по утрам у застекленной двери солнце сияло так щедро, что нельзя было устоять перед соблазном открыть книгу в свете дня, согревающем бумагу, шероховатые оттенки которой исчезали, уступая место белизне, расстилавшейся, как пустыня со знаками. Размеренность, свет, чтение: подлинное счастье!

В последние годы XX и в первые годы следующего века с издевкой предсказывали, что подобные места просуществуют недолго. С маленькими книжными магазинами покончено! Такого рода торговля умирает… Нападали в основном на бумагу, чернила. На чернила для авторучек и типографскую краску: маркое старье. Но покушались также на эти маленькие хранилища мыслей, взглядов, высказываний, которые разворачиваются от страницы к странице, оставаясь при этом невероятно компактными, замкнутыми в своем объеме, вполне подходящими для того, чтобы спрятать их в кармане, взять с собой в путешествие, открыть где угодно и когда угодно. Просмотреть. Проглотить. Перелистать. Без электричества, Без экранов. «Угадай, где я читаю Стансы Агриппы д'Обинье или Рассуждение о преобразовании мышления!» В поезде. В углублении скалы на берегу моря. В своей кровати. В толпе. В туалете. В пенистой ванне. При свете фонарика у основания дюны, прямо на ветру.

Тепло книг, купленных в книжных магазинах, книг, бережно сохраняемых, подаренных или предоставленных их удивительной судьбе. Разрывы, пожелтение, забвение и новое открытие. Широкий путь великих текстов… «И книги имеют свою судьбу».

Судьбы книг. Книготорговец Воллар любил рассказывать историю о человеке, которого религиозные политики держали несколько лет в заложниках на Ближнем Востоке, и он по чистой случайности нашел в углу, в вонючей дыре камеры том второй Войны и мира, помятый и заплесневевший, но переведенный на его родной язык. Книгу в таком же плохом состоянии, как и он сам. И с этого момента для него кое-что меняется. Все меняется. Огромное облегчение доставляют ему эти сотни бумажных страниц, еле прилепленные одна к другой, но благодаря им он вновь обретает радость жизни.

Воллар рассказывал также историю женщины, обреченной на полную темноту в советской тюрьме, но сохранившей в памяти пьесу Шекспира, которую она выучила наизусть в молодости. Ослепшая, приговоренная к одиночному заключению, которое сводит с ума, женщина повторяет про себя Короля Лира по-английски, всю пьесу целиком. Постепенно свет пробивается в ее ночи. Она видит книгу, видит текст. Читает его. Мысленно переворачивает страницы. Она так хорошо видит книгу, которую купила в маленькой лавочке, когда была студенткой, что начинает переводить ее на русский, в темноте, для себя одной, просто так, чтобы нечто человеческое сохранилось несмотря ни на что. Она мысленно перелистывает свой старый студенческий экземпляр во время чрезвычайно четкой галлюцинации. И подбирая точное слово, звучание, интонацию, переводит без чернил и бумаги, в ожидании смерти.

Чаще всего Этьен Воллар сидел в глубине своего магазина. Как гигантский паук в центре паутины. Каждый день, поскольку жил в старой квартире, расположенной непосредственно над лавкой Глагол Быть, он спускался и продавал книги. Каждый день, по крайней мере до несчастного случая, книготорговец Воллар приходил и усаживался у ложа литературы. Она плохо дышала. Пылала. Но все же дышала.

Долгое время он умел угадывать признаки, подхватывать новости, но теперь, — говорил он, — то, что меняется, меняется не так, как прежде. Смехотворные изменения, которые ничего не меняют. Однако за лавиной текстуального товара, потоком недолговечной продукции, которую с иронией можно было назвать «книгами», в толпе пишущих личностей, называвших себя писателями, книготорговец все еще искал и всегда находил редкий минерал, обладающий стойкостью и крепостью. И его память, как и тело, разбухали.

В этот вечер, стоя на маленькой площади напротив освещенных витрин, Воллар никак не мог толкнуть дверь своего магазина. Невозможно появиться таким, забрызганным грязью, расхлябанным, но главное, невозможно объяснить что бы то ни было. Он не мог войти, пройти среди книг и объявить, просто так, нахмурившей брови мадам Пелажи или Бонкассе, которому на все было наплевать, кроме того, что происходит в книгах: «Знаете, вчера в пять часов на улице я сбил девочку!» Нет. И тогда он углубился в черный проход, ведущий в его квартиру.

Мне очень мало известно о жизни Этьена Воллара. Огромные провалы. Большое сомнение. Чтобы рассказать об этом человеке, мне пришлось обратиться к старому романному приему, вызывающему у меня отвращение. Но я уже вовлечен, как будто проснулся в открытом море на борту корабля-призрака, который раскачивают, подбрасывают, подгоняют разные течения. Дурнота и тревога.

Дело в том, что история Воллара впилась в мой мозг когтистыми лапами и зубами, хоботом и ногтями… Я, конечно, представляю его себе до несчастного случая, среди книг, в старом квартале того города, где я только что получил должность. Но я вижу его также ребенком, соприкоснувшимся на миг с моим собственным детством, вижу еще молодым, несколькими годами позже. И отчетливо слышу громкий крик Воллара в ночи, на горе у Обители, слышу его по ночам, когда лежу, не сомкнув глаз.

Существует также кошмар, что часто снится мне: я нахожусь в автомобиле, который уже не контролирую, а мои ноги слишком малы, чтобы дотянуться до педалей, я один за рулем и вот-вот собью фигурку, воплощение хрупкости с фарфоровым личиком и огромными испуганными глазами.

Случается, я задумываюсь о тысячах книг, среди которых жил Воллар, о текстах, с детства запечатлевшихся в его великолепной памяти. По сей день, открывая наугад книгу из моей библиотеки, я порой медленно прочитываю отрывок, будучи уверен, что Воллар мог бы процитировать его, продекламировать эти строчки, с жаром выговаривая каждую фразу или позволяя словам попросту изливаться с некоей небрежностью в отношении смысла, лишь бы полностью сохранилась звуковая гамма.