Покуда наблюдается обратное, как сказано в романе одного советского классика. Я недавно (октябрь 2002 года) видел в Нью-Йорке пару: афганец в нормальном костюме, разве что без галстука, а за ним сзади жена – в голубой «бурке» и в очках, – так что было не разглядеть ни каблуков, ни глаз.
5
Говорят, Восток можно взять джинсами и поп-музыкой. Их распространение в Иране считается главным признаком начала конца хомейнистского режима. «Джинсами закидаем». Эту приятную надежду всячески поддерживает либеральная, да и не только либеральная пресса: джинсы в Америке любят и консерваторы. Между тем как мало-помалу начинают понимать, судьбы демократии в незападном мире зависят скорее от американского импорта, чем от экспорта.
«Все пахнет нефтью» – такое откровение явилось человеку, находившемуся под действием некоего наркотика, что и было запротоколировано в бумагах Бостонского парапсихологического общества, основанного Уильямом Джеймсом в начале XX века. Испытуемому в состоянии «кайфа» каждый раз становилась понятна тайна бытия, но он не находил сил записать ее, а придя в себя, начисто забывал. С превеликим усилием он это наконец сделал, зафиксировав действительную тайну если не бытия, то технологической цивилизации. И никаким демократическим сдвигам в мусульманских странах не бывать, пока в них не иссякнет нефть. Или – вопрос вопросов – пока Запад не научится без нее обходиться.
Бердяев писал все в том же «Новом Средневековье»:
Индивидуализм, атомизация общества, безудержная похоть жизни, неограниченный рост населения и неограниченный рост потребностей, упадок веры, ослабление духовной жизни – всё это привело к созданию индустриально-капиталистической системы, которая изменила весь характер человеческой жизни, весь стиль ее, оторвав жизнь человеческую от ритма природы. Машина, техника, та власть, которую она с собой приносит, та быстрота движения, которую она порождает, создают химеры и фантазмы, направляют жизнь человеческую к фикциям, которые производят впечатление наиреальнейших реальностей. Много ли есть онтологически реального в биржах, банках, в бумажных деньгах, в чудовищных фабриках, производящих ненужные предметы или орудия истребления жизни, во внешней роскоши, в речах парламентариев и адвокатов, в газетных статьях, много ли есть реального в росте ненасытных потребностей? Повсюду раскрывается дурная бесконечность, не знающая завершения. Вся капиталистическая система хозяйства есть детище пожирающей и истребляющей похоти.
Можно продолжить цитату, но и этого уже достаточно – тем более все сказанное через восемьдесят лет нужно умножить на сто, если не на тысячу. Бердяев еще не знал, что похоть потребления породит такие статьи, как компактные диски с Мадонной. Или индустрию отбеливания зубов – бизнес в США на 64 миллиарда долларов в год при результате даже не нулевом, а минусовом (желудочные и полости рта заболевания). С какой искусственной потребностью в Америке борются, так это с табаком, но это Бердяев вряд ли бы одобрил, потому что сам курил сигары. Борются, однако, так, что потребление именно сигар увеличилось – очередное прикосновение Мидаса.
И еще одно яснее стало: не только количественный рост этого процесса, но и его принципиальная предельность. Пределы ставит природа, о возможности гибели которой приходится думать совершенно серьезно. Занимательная статистика высчитала, что уровень потребления в США, распространись он на весь мир, потребовал бы еще два земных шара. Дурная, но не бесконечность.
И вся эта машинка, эта карусель, крутящаяся по спирали, работает на нефти.
Бердяева в Америке, конечно, никто сейчас не вспоминает, но вот что пишет колумнист «Нью-Йорк таймс» Томас Фридман (6 октября 2002 года):
Самая большая угроза безопасности США исходит не от Ирака и не от Усамы. Страшно то, что сама Америка ослабляет себя близорукими, продиктованными корыстью решениями, растранжиривающими с трудом приобретенный избыток. Но без сильной Америки, способной удерживать мир в относительном единстве и действующей большей частью правильно, чем неправильно, мир превратится в гоббсианскую войну всех против всех.
Где демократы, которые заявят, что лучший способ увеличить нашу безопасность, сделать нас лучшими гражданами мира, ликвидировать нашу зависимость от ближневосточной нефти и оставить детям земной шар в лучшем, чем сейчас, состоянии – это новый Манхэттенский проект по созданию новых энергетических ресурсов?
Ужели слово найдено? Манхэттенский проект, как известно, – работы в США во время Второй мировой войны по созданию атомной бомбы. Значит, только сейчас высоколобым американцам стало понятно, что нужно именно это? Впервые мне на моем веку в Америке (25 лет) встретилось именно это слово – нефтяной Манхэттенский проект, – мне самому навязшее в зубах (которые я уже и отбеливать устал).
Вот вопрос: если это стало ясно элите из «Нью-Йорк таймс», почему об этом не кричат повсеместно? Фридман пискнул разок-другой, да и замолчал – перешел на ту же рок-музыку, долженствующую демократизировать мусульман. Его обвинять, впрочем, не приходится: как человек масс-медиа, он должен писать каждый день о разном, а в таких условиях с мыслями не соберешься. Это я по себе хорошо знаю. Но при этом не только я один, но и прочие заинтересованные лица не забыли, что тот же Фридман написал несколько лет назад в своей бестселлерной книге «Лексус и оливковая ветвь»: что невидимая рука рынка должна действовать вместе с невидимым железным кулаком, способным обеспечить политические условия для экономической глобализации, а такой кулак в состоянии показать да и стукнуть им только США. Эти слова до сих пор цитируются всей левой прессой мира как доказательство агрессивных американских замыслов, хотя это всего лишь благое пожелание прекраснодушного нью-йоркского либерала, твердо уверенного в том, что Макдоналдс – форпост цивилизации, а французы, эти форпосты громящие, – отсталая, дурно пахнущая (чесноком) нация.
Да и что такое глобализация, позволительно спросить? Что тут нового? Не тот же ли империализм, о котором писал В.И. Ленин, и не сам это по злобе выдумавший, а взявший у корректного австро-марксиста Гильфердинга?
Некоторое время назад прошел слух о проекте, представленном «Рэнд-корпорейшн»: взять быка за рога и заняться не только Ираком, но и Саудовской Аравией. Пора, мол, вырвать контроль над богатейшими источниками нефти у прогнившего саудовского режима: ведь рано или поздно, а скорее рано, чем поздно, его скинут местные фундаменталисты. Репрезентацию этого проекта на самом высоком американском уровне делал до сих пор никому не известный Лоренс Муравник. Кто это такой, никто так и не узнал. Невольно вспомнилось то, что писал Блок в предисловии к поэме «Возмездие»: как в 1913 году в Киеве публичную лекцию о неминуемой грандиозной войне прочел некто Мертваго. Не есть ли таинственный Муравник – тот самый киевский Мертваго?
Американские разговоры о насаждении демократии в нефтеносных районах арабского Востока напоминают ехидную фразу Щедрина о русских либералах: «Они не знают, чего хотят, – конституции или севрюжины с хреном». Американцы, впрочем, хотят и того и другого. Это называется: и рыбку съесть, и невинность соблюсти.
Конечно, американцы предпочли бы торговать, а не воевать. Об американском империализме до поры до времени можно было говорить только метафорически, характеристика эта была, так сказать, не качественной, а количественной, отмечающей широту экспортно-импортного охвата, везде присутствие США на мировом рынке, попросту – несравнимую экономическую мощь Америки. Сейчас дело меняется, и, надо признать, не по вине США: им навязывают империалистическую политику в традиционном ее смысле военного вмешательства и контроля. После 11 сентября США обязаны стать империалистической державой, это вопрос отнюдь не экспансии, а самосохранения, внутренней безопасности. Проблема в том, что это у американцев не получается, империалисты из них такие же, как из русских правозащитники-пацифисты, как батька Кондратенко из Сергея Ковалева. Оксфордский англичанин профессор Найл Фергюсон написал недавно статью об этой американской империалистической импотенции. Из предполагаемого, да и желательного, американского империализма ничего не выйдет хотя бы потому, что американцы не любят жить за пределами США. А в Британской империи к 1950-м годам на службе в колониях находилось около шести миллионов человек. Правда, Фергюсон почему-то не объяснил, почему исчезла так блестяще организованная империя. Это, впрочем, и без него ясно: после Второй войны силы старых колониальных держав истощились, а следовательно, исчезло то, что называется волей к власти. В Америке же никогда такой воли и не было.
