4

Относительная, конечно, победа: личность подавляли, но не только эмпирическую, а и мифически-абсолютную «разоблачили». По логике своей мысли Лосев должен был сожалеть о детронизации Сталина. Может, и жалел, кто его знает, темного человека, Нафту. Темноты его для людей понимающих тайны не составляют, но сейчас мы говорим о явном плане его мировоззрения, о буквальном его смысле, какового, опять же, у него не прочитали; по крайней мере не объяснили люди, его читавшие и о нем писавшие. Не объяснили, что А.Ф. Лосев – ученый обскурант, мечтавший об уничтожении мира средствами современной науки; уже даже не Нафта, а доктор Стрэйнджлав из фильма Кубрика; а с другой стороны – средневековый юродивый, на свой лад возвещающий конец (западного) мира.

Лосев – явно не «интеллигент». Академик Павлов сказал Бухарину: «Я думал, вы большевик, а вы самая настоящая интеллигентская сопля». Вот уж соплей Лосев точно не был. Но если хочется вписать его в интеллигентский мартиролог, то вписывать надо по статье булгаковского Мастера. Во-первых, он, официально академиком не будучи, бархатную шапочку носил, на манер булгаковского персонажа (Тахо-Годи, должно быть, сшила), а во-вторых, вождь, похоже, лично принял о нем благоприятное решение: отправить его на покой слушать Шуберта (Вагнеру, однако, он не изменил). Не исключено, что помилование произошло с подачи Горького, должно быть, раскаявшегося в своей статье, в которой он предлагал Лосеву – повеситься («О солитере»: статья о буржуазном индивидуализме – вот уж попал пальцем в небо!). Лосев был не только освобожден, но освобожден привилегированно: с возвращением в Москву и разрешением академического преподавания. Короче, прощен. И ни в какие «повторники» не попадал. Между прочим, по возвращении из узилища его тут же напечатали – статью о мифическом у Горького в академических «Известиях» (должно быть, доброжелатели посоветовали таким способом Горького отблагодарить: очень это все увязывается). Можно сказать, что Сталин трактовал Лосева так же, как спустя несколько лет – православную Церковь.

Есть тема о Сталине – победителе коммунизма. Начал ее отнюдь не Чалидзе, а Г.П. Федотов, еще до войны. Мне всегда казалось, что в эту интерпретацию не вписывается нечто значительное, а именно сохранение Сталиным социалистической экономики. Но тема вполне гармонизируется, если в качестве модели держать в уме не столько коммунизм, сколько то же самое Средневековье, к частной собственности относившееся прохладно. Не так, впрочем, к частной собственности, как к богатству, еще точнее – к деньгам. Сталин именно богатства не позволял, кроме дарованного пайка, иногда и высокого. Паек – это натуральная выдача, деньги реального значения не имели. Богатство же в форме капитала невозможно, когда в индустриальном обществе уничтожен рынок. Получается, что Сталину и не требовалось побеждать коммунизм, потому что модель подразумеваемая имелась в виду не ортодоксально-марксистская, не ленинская даже. Пролетариат у Сталина стал метафорой верующей бедности: куда уж средневековей.

Но большевики загнали «Средневековье» в подсознание, то есть в подвалы Лубянки. НКВД – полный аналог Св. Инквизиции. Каким движением коллективного бессознательного было продиктовано издание в СССР в 39-м году средневековой инструкции по пыткам «Молот ведьм» Шпренгера и Инститориса? Причем в «Политиздате». Но на поверхности был сталинский парад (ныне входящий в моду в качестве некоего ретростиля). Да и в подземельях тот же парад наблюдался – московский метрополитен. «Наш метро», как писали в тридцатых. Мы помним, что худшее в соцреализме, по Синявскому, – нарушение стиля, эклектика, прививка к плакату устаревшего буржуазного (да, буржуазного!) психологического реализма. Но книжечки и картинки – ерунда, «надстройка». Нет, не Сталин нарушил этот стиль, стиль самого социализма, провозгласив целью такового удовлетворение постоянно растущих материальных и духовных нужд трудящихся – ибо, это провозгласив, тут же сделал оговорку в том смысле, что социалистическое производство никогда этих растущих потребностей не удовлетворит, что это и есть основной экономический закон социализма, что такое отставание – его структурообразующее начало (переписано из Базарова-Руднева, с которым еще Ленин полемизировал). Тем самым бедность была возведена в принцип. Физкультурные парады – не хлеб, а зрелище. Чтобы закласть тельца, не нужно его откармливать парным молоком, как родного сына, достаточно нарисовать на стене пещеры. Сталинская культура была такими наскальными рисунками, магическим жестом. Все, так сказать, испортили наследники, «коллективное руководство», особенно Никита, при всей своей «двадцатности», – окраинный куркуль, любивший сало. Если мы, мол, смажем идеи коммунизма маслом, то они победят во всем мире: ничего не понял, кукурузник. Америку вздумал догонять и перегонять по производству мяса, масла и молока. Коммунизм – пушки, а не масло. Сухая корка, а не молоко. Новые русские предпочли, эвфемистически выражаясь, масло, мясо и молоко, то есть Америку. (А также сметану, яйца и морковь из песенки Горбовского.)

Коммунизм пал потому, что в нем, хотя бы и подпольно, победили буржуазные ценности, причем понятые вульгарно, как консьюмеризм. Нельзя подавать себя как историческую альтернативу, если принимаешь ту же модель, только в ухудшенном, заранее запрограммированном на поражение варианте. Большевики, держась за Маркса, сохранили установку на «производство», какового исторически прогрессивную форму они и хотели представлять. Индустриально-технологическая цивилизация дает плоды только в условиях рынка и частной собственности. Придумали деревянное железо – «политэкономию социализма» – и ухватились за него, вместо того чтобы предпочесть (средневековое) дерево или (сталинское) железо. Правильно понятый коммунизм – это не только террор, но и разрушение городов, техники: красные кхмеры. Камбоджа-Кампучия – наиболее продвинутая страна мирового социалистического лагеря. Да и Мао правильно делал, лия чугун и сталь в домашних доменных печах на задворках крестьянских манз. Здесь возрождалась средневековая практика производства как кустарного ремесла. Поэтому «председателя» и любили тонкие западные стилисты. Чтобы перейти от Средневековья к Ренессансу, нужна была великая чума, черная смерть. Это даже не Сталин, это Пол Пот.

Было еще одно нечаянное последствие соблазна (инерционного следования?) индустриальной цивилизационной модели, которая роковым образом бросала СССР на западные пути. Это невольное и вряд ли осознаваемое подражание Западу в политической области; в политических инстинктах, сказать точнее, а значит, уже и не подражание, а чуть ли не однопородность. Это империализм – мода, на самом Западе уже однажды прошедшая. Вторжение в Афганистан было, в сущностной основе, колониальной политикой, а не помощью в борьбе народов с наследием колониализма. Это еще и в двадцатых годах ощущалось поэтами – наследниками, ясное дело, Гумилева, которого та же советская Литературная энциклопедия начала 30-х годов так и трактовала, со всеми его жирафами и озерами Чад, как певца колониалистского империализма. Гумилев, положим, был гимназистом Чечевицыным – Монтигомо Ястребиным Когтем, но Николай Тихонов чувствовал за собой державу и бегал в экзотические страны с разрешения взрослых. Написал поэму «Красные на Араксе», имея в виду тот же Афганистан: «Будешь ты есть лаваш / Нашего тандыря». Предполагалось заменить тандырь фабрикой-кухней Андрея Бабичева. А то, что лаваш лучше всего именно из тандыря, взять в толк не могли. Запад же и об этом догадался: наехавшие сейчас в Нью-Йорк бухарские евреи (то есть как бы узбеки) этими тандырями набили весь Кью Гарденс, излюбленное место их поселения в Нью-Йорке. (Хотя ныне, ходят слухи, Бухара убегает в Аризону: Нью-Йорк становится опасным местом.) Впрочем, и американцы своего не уступают: ихний тандырь – пресловутый Макдоналдс.

Но ведь трудно сегодня отделаться от предположения, что коммунисты пришли в Афганистан с цивилизаторской миссией. Например, велели учить девочек грамоте, в ответ на что поднялся мятеж в Герате, где для начала учительницам отрубили руки. Ведь на таком фоне введение «ограниченного контингента» действительно глядит гуманитарной помощью! Можно ведь, чуть-чуть поднапрягшись, понять, что СССР продолжал ту борьбу, от которой отказался Запад. Конечно, Москва не несла в Афганистан «демократию», но и традиционное общество, фундаментализм, пыталась выковырять – тот самый фундаментализм, что встал сейчас в порядок дня, с которым снова приходится ковыряться. Конечно, Москва не могла вестернизировать Афганистан, ни Судан с Йеменом, потому что Россия – не Запад, а «Евразия». Но у нас будет еще возможность посмотреть, как с этим делом справится сама Европа, бери больше – Америка.