Она выбрала одну книгу, которая показалась ей интересной, и когда Мэгги вернулась, чтобы помочь ей раздеться, улеглась на кровать, укрылась теплым одеялом и открыла книгу.

Она не слишком устала, но почувствовала, что сестра герцога и другие дамы ожидали, что она оставит их, чтобы избавить других от необходимости ее развлекать.

«Мне и одной очень хорошо», — подумала Леона, перелистывая страницы.

Но читать она не могла.

Девушка размышляла над тем, что подумает лорд Стрэткарн, когда получит ее письмо.

Была ли она достаточно убедительна в выражении своей благодарности? Поймет ли он, насколько она действительно благодарна ему за доброту?

— Я должна увидеть его снова! Непременно должна! — бормотала Леона.

Он сказал, что замок Карн всего в трех милях отсюда, если ехать через вересковые пустоши.

Возможно, она была слишком самоуверенна — ведь все могло быть совсем наоборот, — но у нее появилось ощущение, что он непременно станет ездить верхом недалеко от границы своих владений в надежде увидеть ее.

«Ах, если бы я только могла остаться там хоть немножко дольше», — подумала Леона и тут же сказала себе, что ведет себя неблагодарно.

Герцог так исключительно добр к ней! Он подарил ей эти восхитительные платья и изо всех сил старается, чтобы она чувствовала себя здесь как дома.

Он потратил много времени, чтобы показать ей замок и башню.

«Мама была бы в восторге, знай она, что меня так принимают здесь», — сказала себе Леона.

Гуляя по замку, она видела несколько портретов герцогини. В ее чертах были доброта, мягкость и сострадание, этим она очень напоминала ей мать.

Леона жалела, что она уже умерла.

«Мы могли бы поговорить о маме», — думала она.

Ей вдруг так захотелось к маме, что она ощутила почти физическую боль.

Она мечтала рассказать о лорде Стрэткарне, ей нужно было спросить совета относительно выселения невинных людей и хотелось, чтобы мать убедила ее в том, что в замке нет ничего страшного.

«Я просто слишком впечатлительная, — сказала себе Леона, — но тут есть что-то… Я точно знаю, есть!»

Миссис Гренвилл иногда признавалась, что благодаря своей интуиции она знала о вещах, другим людям неизвестных.

Потом она часто посмеивалась над собой.

— Макдоналды всегда были очень суеверными, — говорила она. — Когда они жили в Гленкоу, то верили в помешанных, которые вдруг обретали нечеловеческую силу, и в огромных черных кошек, которые собирались вместе пошалить в канун Дня всех святых.

Леона приходила в восторг от ее рассказов.

— Расскажи мне еще, мама! Ее мать смеялась.

— В те далекие дни Макдоналды верили в злобных гоблинов, живущих в холмах, и в то, что рядом с ивами и дубами в Ахнакоре обитают добрые феи.

— Хотелось бы мне увидеть хоть одну! — восклицала Леона.

— А когда приближалась беда, — продолжала ее мать, — ночью приходил Большой Человек, коровы вырывались из загонов и бежали вверх по крутому склону холма с ужасающим мычанием и ревом, а крики людей, которые должны были скоро умереть, раздавались в темноте, даже если сам человек еще был жив и сидел у костра.

Леона дрожала от страха, но все равно просила маму продолжать рассказывать ей о приметах, в которые верили Макдоналды.

— Тогда жили люди, мужчины и женщины, у которых был «дурной глаз», — вела свое повествование миссис Гренвилл, — а еще те, кто мог видеть сквозь землю или, например, то, что происходит очень далеко от них. Они могли сказать, что творится в этот момент по ту сторону гор!

— А еще, наверное, были те, кто мог предсказывать судьбу? — спросила тогда Леона, уже зная ответ, но желая послушать об этом еще раз.

— У них был Оракул, который мог предсказывать будущее по отметинам на кости.

— Это, наверное, еще более занимательно, чем гадание на картах, которым промышляют цыгане!

— Такое гадание было более точным, — признавалась миссис Гренвилл. — И все верили ясновидящим, хотя гораздо более разумно было не спрашивать о своем будущем — ведь ничего хорошего из этого не выходило.

«Я не ясновидящая, — думала сейчас Леона, — но, возможно, из-за того, что я наполовину шотландка, я более чувствительна к окружающей атмосфере, чем другие люди».

Она посмеялась над собой.

«Хотя, пожалуй, у меня просто слишком богатое воображение!»

Но ведь почувствовала же она, когда лорд Стрэткарн держал ее на руках, что может довериться ему и что он защитит ее от любых неприятностей.

Когда она думала о времени, проведенном в его замке, то сознавала, что ситуация была довольно странной: молодой девушке пришлось одной остаться в замке с молодым человеком. Тем не менее она не испытывала там никакой тревоги и чувствовала себя прекрасно.

Но здесь, в замке герцога Арднесского, все было совсем иначе, Леона ощущала что-то пугающее, но не могла определить, что именно настораживало ее.

Собравшись с духом, она заставила себя больше не думать ни о чем и попыталась читать книгу.

Но вместо этого стала прислушиваться к тишине, нарушаемой только пением птиц за окном, осматривать спальню, которая, несмотря на размеры и роскошь обстановки, была довольно обычного вида.

— Ах, если бы только мама была здесь! — снова вздохнула она и подумала, что мать обязательно поняла бы все ее тревоги.

Страхи, однако, прошли, когда миссис Маккензи и служанки наполнили для нее ванну и, после того как она вымылась, одели ее в одно из новых вечерних платьев.

Это было самое прекрасное платье из всех, которые она когда-либо видела.

Огромный кринолин пышно расходился в стороны от ее узкой талии, и Леона с восторгом смотрела на юбку с оборками и воротник, расшитый камнями, похожими на бриллианты.

— Вы превосходно выглядите, мисс! — воскликнула миссис Маккензи. — Как будто собираетесь на самый настоящий бал, а не на обычный ужин со стариками!

— Более прекрасного платья просто невозможно себе представить, — радостно сказала Леона.

— Его светлость будет очень доволен, что оно вам так нравится.

Леона шла по коридору, разглядывая себя во всех зеркалах и немного смущаясь.

Она старалась не мечтать о том, чтобы лорд Стрэткарн увидел ее одетую так красиво, а не в том простом платьице, которое было на ней вчера вечером, когда они ужинали вместе.

Девушка уже поднялась по лестнице и собиралась войти в комнату герцога, где, по словам миссис Маккензи, все гости должны собраться перед обедом, когда вдруг услышала в холле чьи-то голоса.

Она посмотрела вниз через каменную балюстраду и увидела герцога, великолепно выглядящего в парадном килте. Он разговаривал с мажордомом, который сопровождал ее сегодня утром, когда она только приехала.

Мажордом что-то показывал герцогу.

Леона уже собралась отвернуться, чтобы они не подумали, будто она сует нос в чужие дела, но тут заметила в руке этого человека свое письмо, написанное лорду Стрэткарну.

Они определенно обсуждали это письмо, но из-за того, что разговор шел на гэльском, который Леона знала не слишком хорошо, она не могла понять, что именно они говорят.

Пока девушка ждала, размышляя о том, насколько неприлично со стороны мажордома показывать герцогу ее личные письма, она увидела, как его светлость взял письмо, пересек холл и бросил конверт в огонь, горящий в большом открытом камине.

Она была так ошеломлена, что какое-то время даже не могла пошевелиться или хотя бы осознать увиденное.

Но как только пламя охватило письмо, собираясь его уничтожить, герцог повернулся к лестнице и Леона, словно инстинктивно желая защитить себя, сдвинулась с места.

Быстро и бесшумно поспешила она по устланному ковром полу в гостиную герцога, прежде чем он сам дошел до поворота лестницы.

Она дрожала от гнева, но гнев умерялся страхом, поселившимся в ней с того момента, как она увидела замок герцога.

Теперь Леона знала, что такое страх — страх не иметь возможности убежать отсюда, быть здесь во всех отношениях узницей.