Но давайте по порядку. Для начала – просто из-за сезонности – нужно было найти способ растянутого по времени, отложенного обмена разными злаками и овощами.

Как обменять пшеницу на сезонные фрукты? Через что-то третье. Это должно быть что-то не подвергающееся быстрой порче. И в то же время достаточно ликвидное – то есть популярное, легко обмениваемое.

Скот был деньгами раньше зерна – потому что приручение животных произошло раньше, чем наладилось земледелие.

Корова не идеально подходила для транспортировки – но «хранилась», не портясь, служила средством накопления и – представьте себе – абстрактным инструментом измерения стоимости! (Инструмент этот надо было, правда, еще и кормить, но что уж поделаешь, у каждого свои недостатки.)

Обмениваясь каким-нибудь третьим товаром, медом, например, или шкурами диких зверей, или тетевой для лука, люди высчитывали эквиваленты в головах домашнего скота.

«Вот тебе меду на одну корову, а ты мне дай на одну же корову веревки».

А более мелкие животные – бараны, козы и тем более куры иногда служили как бы разменными монетами, мелочью, гривенниками и алтынными – «вот тебе сдача с твоей коровы – две курицы и десяток яиц!».

Лошади долго играли роль «почти денег» – и в Киргизии, и в Грузии, и в России (не говоря уже о цыганских общинах). Ну и верблюды до последнего времени были важнейшим платежным средством во многих исламских и восточных культурах – особенно при уплате калыма и так далее.

Более изощренной формой денег стало зерно. В Древнем Египте сложилась развитая система зерновых банков, как частных, так и государственных, осуществлявших безналичные расчеты – снимая с текущих счетов и зачисляя на них виртуальное, бухгалтерское зерно – избегая физических перемещений. В Александрии с помощью Птолемея и других греков было создано даже что-то вроде зернового Центробанка, регистрировавшего выплаты и выполнявшего регуляционные функции. И, может быть, самое важное – появление уже в третьем тысячелетии до нашей эры банковских кредитов.

Южные славяне и, в частности, древние русы пользовались так называемыми «кунами» – мехом пушных зверей (видимо, есть этимологическая связь с «куницей». Иногда целыми шкурами, и иногда их фрагментами – то есть их порой резали на куски, как потом будут рубить серебро. Чем не деньги, пусть и примитивные?

Впрочем, мне вовсе не хочется употреблять слово «примитивный», как ни крути, оно звучит если не ругательно, то уж точно пренебрежительно. Между тем куны, как, впрочем, и каури и прочие протоденьги, по-моему, вполне достойны всяческого уважения. Они точно соответствовали своему времени. И вот что: уже и куны – на самом деле – отчасти и условные символы! Еще не монета, а уже имеет две стороны: это и необходимый для жизни, сам по себе ценный, предмет. И чуть-чуть уже как бы и символ чего-то другого!

Отдельные семьи, да и даже общины накапливали больше кун, чем им могло понадобиться, и использовали их в качестве общинной валюты. Правда, эта функция кун подкреплялась (сегодня сказали бы – обеспечивалась) тем, что накопленные куны могли пользоваться спросом и за пределами общины. Куны были уже почти конвертируемой валютой! В мехе существовала объективная нужда. К тому же добыть их было не так просто. Не так, может быть, тяжело, как жемчуг, но не забывайте: в ту эпоху не существовало охотничьих ружей, да и самодельные капканы не так уж эффективны были, так что добыча меха требовала и упорства и решимости и даже отваги. Это был, соответственно, переходный период – куны имели прямые товарные свойства – потребительскую стоимость. Но в то же время, при определенных обстоятельствах, начинали играть и более символическую роль, как раз особенно убедительную благодаря своим очевидным потребительским качествам! Они уже могли служить и инструментом накопления! И даже кредита!

А в странный безмонетный период истории Руси куна была и абстрактной единицей измерения и вообще синонимом слова «деньги».

Интересно, что современная валюта Хорватии так и называется – куны.

Самый распространенный вид примитивных денег – это ракушки, раковины моллюсков. Знаменитые каури. Столетиями их главным источником служили Мальдивские острова, откуда они распространялись по Океании и Африке, попадали на Ближний и Средний Восток. Подобно драгоценным металлам они обладали необходимыми монетарными свойствами – редки, прочны, не портились, транспортабельны… Легко хранить, легко считать.

Правда и от других свойств не были защищены – например, от инфляции. Кое-где в Уганде в конце ХVIII века можно было купить женщину всего за две раковины-каури, но к 1860 году покупка эта обходилась уже в тысячу каури – в 500 раз больше! Только к середине ХХ века каури окончательно перестали существовать как валюта.

В Китае в разные периоды каури играли такую важную роль, что графическое изображение раковины даже легло в основу иероглифа, означавшего торговлю.

На островах Фиджи жители были так привязаны к своей валюте – зубам кашалота, что долго не хотели переходить на золотые монеты.

На острове Яп долго держались за свои каменные диски.

В XVIII веке в Северо-американских штатах десятки видов товаров, включая маис, пшеницу и так далее, служили официальными и полуофициальными платежными средствами.

Вошел в историю знаменитый виргинский табак, достаточно долго служивший главными деньгами местным жителям. Но по мере того, как росла интенсивность табаководства, усиливалась и инфляция. Табака стало циркулировать слишком много: за несколько лет он упал в цене почти в сорок раз!

В отношениях с коренными жителями расчеты производились в основном нанизанными на нитку бусами – они именовались «вампумами». Черные или темно-синие вампумы были большой редкостью, а потому обменивались на белые два к одному. (Кстати, логическое противоречие – ведь вампум значит «белый».)

Как водится, они сначала служили украшением, обладали вроде бы некоторыми лечебными свойствами – так, по крайней мере, считали индейцы – например, останавливали кровотечение.

При ближайшем рассмотрении, впрочем, вампумы оказываются близкими родственниками каури – изготавливали их опять же из раковин, вернее, небольших, чаще светлых, изредка более темных, ракушек речного моллюска. Вампумы широко распространились по большой территории – могущественные ирокезы, накопившие огромные запасы вампумов, жили далеко от речных устьев, где эти ракушки добывались. Предоставленные сами себе, богатые, как крёзы, ирокезы вскоре начали бы вовсю, наверно, кредиты выдавать под проценты и под залог участков для охоты, и родился бы первый вампум-банк.

Впрочем, что-то в этом духе уже происходило!

Один из губернаторов получил в ХVII веке кредит в вампумах на сумму от 5 до 6 тысяч гульденов на строительство форта в Нью-Йорке и расплачивался ими с рабочими – как с индейцами, так и белыми.

Вампумы свободно конвертировались в металлическую валюту по курсу шесть белых (или три черных) бусинок за один пенс.

В столкновении культур можно было наблюдать много интересного. Например, момент быстрой инфляции вампумов: они стали резко терять в цене, когда упал спрос на бобровые шкурки – главный предмет индейского «экспорта». Любопытная иллюстрация, кстати, связи денег с «реальной» экономикой и опасности зависимости от монокультуры. (Когда в средневековой Голландии обрушились цены на тюльпаны, то вместе с ними чуть было не рухнул и гульден… В начале 60-х годов ХХ века ситуация повторилась – та же страна, Нидерланды, теперь уже слишком зависела не от экзотических цветов, а от экспорта газа, с еще более печальными последствиями для национальной экономики, отсюда и название пошло – «голландская болезнь»… А если вдруг сегодня почему-либо упадут цены на нефть, с рублем, как вы думаете, что произойдет?)

Но так или иначе, а вполне успешное предприятие – фабрика по производству вампумов в Нью-Джерси – закрылось только в середине XIX века!