Пользуясь поддержкой Москати и помощью Конфильяччи, Вольта все же обновил лабораторию по 20 позициям, одна другой интересней, поручил инженеру Джилардони устроить небольшую обсерваторию с метеостанцией, кое-что напечатал у Аральди.

В конце апреля из дому прислал записочку сынок, 2 мая 1806 года Луиджи исполнилось восемь лет. «Папа, — просил малыш, — хочу на день рождения пистоль с пулей на ниточке, чтоб можно убить мышь, еще змею и петуха с курицей», Пришлось заняться подарками, но 1 мая Наполеон, щедрая душа, успел одарить отца раньше, на этот раз орденом Железной Короны.

Пока ездил по инстанциям, получал орден с бумагами, ситуация изменилась: его решили не отпускать из университета. «Извини, — писал Вольта к Конфильяччи, тебя опять в штат не вводят, маленький ветерок из Парижа вызывает здесь бурю, они боятся не угодить королю, потерпи еще».

Снова посыпались приглашения в разные комиссии, но все же успел сделать большую статью про градообразование. Тем временем как-то незаметно ушли из жизни Кулон, Делюк и еще кое-кто из персон заметных, например, духовник убиенного Людовика — Фермон. Опять подступили цензорские хлопоты с цензурой, а к тому же Вольта увлекся электролизом кислот, особенно соляной, едва успевал опекать аспирантов, как-то разом избрали в магистраты и департаментские советы, мимоходом узнал о своем вводе в академии и общества Мюнхена, Низы, Эрлангена и Болоньи. Словом, обычная круговерть.

Все бы хорошо, но постепенно «микроклимат», как оказали бы в наши дни, вокруг Вольты ухудшался. К концу 1806 года на конкурс в Академию Модены профессор представил серьезную работу на имя Баронио — «Об идентичности электрического и гальванического флюидов. Достойное и беспристрастное изложение взглядов Альдини и Вольты», но сверх ожидания не только не получил премию в 90 цехинов, но удостоился иронического отношения. Повторяет сам себя, пять лет твердит одно и то же! Опять же мучили все более ужесточающиеся правила цензуры; понятное дело, давно пора натягивать узду, ослабнувшую из-за непрерывных походов императора-короля.

Первым главой города, подестой, жаждущие справедливости жители Комо при Бонапарте избрали графа Порро — молодого красавца с чистой душой, смелого, знающего. Он сразу раскусил Вольту, призвал его честность и мудрость себе в подмогу, они сдружились, умело осторожничали, успешно вели нужные дела в нужных направлениях и с нужной осмотрительностью. Вот и сейчас, 5 января 1808 года, подеста официально призывал профессора «принять участие в высочайшей комиссии по украшению города, пригорода и его строений ради визитов почетных гостей и поднятия гражданского духа обывателей». Да-да, спешно примчался еще крепкий старик на голос юности (графу недавно минуло тридцать).

Семьей подеста еще не обзавелся, но скоро у него появятся сыновья Карло (1813–1848) и Алессандро (1814–1879) — будущие патриоты. Один из них героически погибнет в миланских боях революции 48-го года в рядах радикальных сторонников Мадзини. В доме Порро Вольта встретился с Пеллико — секретарем графа и писателем, и сам привел туда Фосколо.

Уго Фосколо уже понюхал пороху. Сын гречанки и венецианского хирурга из древнего рода дожей, мальчиком Уго учился в Падуе, в 14 лет вернулся домой, чтоб влиться в наполеоновскую армию освободителей. Увы, мечты волонтера об единой Италии без имущественного неравенства и без тиранов лопнули: грабежи, диктат, деспотизм. Генерал Шампиньоне высмеял чудака и несостоявшийся реформатор бросил армию французов.

Вольте нравился этот 30-летний идеалист, он уже успел написать оды Данте и Наполеону (вторую, правда, вскоре порвал), опубликовал роман, сонеты, только что закончил поэму о «святой гробнице Пиндемонте» — борца-патриота. Лучше б воспел Пиндара, олимпийского стихотворца, насмешничали друзья, но максималист не любил глупых шуток.

Вольта устроил Фосколо к себе в университет преподавать элоквенцию (красноречие). Талантливый молодой профессор обожал старшего друга. «Я помогал Вольте в Павии, — писал он графу Джовьо 19 мая 1809 года, — в опытах с электричеством на животных, по силам инерции. До чего здорово, как эффектно!»

Франция официально отменила давно и без того почивший революционный календарь, в Голландии Наполеон посадил брата Луи королем, но опрометчивая смена системы правления и возникновение королевства Батавия вызвали у мужественного, умного народа не умиление возвратом к привычным монархическим идеалам, а смех над неприкрытым цинизмом. Ничего, ёрничал Вольта перед Марумом, всё могут короли.

Вроде бы никакой связи с политикой, но в конце 1806 года благонадежный сверх меры веймарский министр Гёте обвенчался с давней подружкой Вульциус, воспользовавшись бегством своего курфюрста, запрещавшего неравный брак, И снова роман, но уже Наполеона: любовницей 38-летнего героя стала полячка Валевская, сам же он в Тильзите[31] чуть ли не лобызался с русским императором.

Внешне все казалось обычным, но распространение цинизма свидетельствовало об уходе почвы из-под ног. Люди чувствовали, что пора забиваться в норы; Наполеон сплоховал, увлекшись династическими играми и увязнув в них. Вот и Вольту префект Олоны зазывал переехать, но профессор подумал-подумал и решил не метаться, хоть беспокойство росло. Чтоб затормозить угрожающий развал, власти решили заткнуть публике рот, книгопродавцев начали расстреливать, и Вольта все глубже уходил в электричество, чтоб ничего не видеть.

Внешне словно царили покой и счастье: звенели балы, однако отчего-то струились и заговоры. На Бонапарта покушались, но Вольта, как все, называл любимца судьбы «непотопляемым человеком». Наполеона уже обкладывали, как волка. Интуитивно чувствуя беду, тот гневался, срывал зло на придворных: «дерьмо в шелку», «порок под руку с преступлением» — язвил он при виде Фуше с Талейраном, подозревая, но не зная к чему прицепиться, и не веря подозрениям. А те действительно продали императора, раскусив, что у того за душой нет ничего, кроме крестьянской сметки, упорства, решительности и примитивного тщеславия. А тут еще лопнули надежды на брак с сестрой русского царя.

И у Вольты вдруг стряслась маленькая, но сильно встревожившая неприятность — кража в миланском доме. «Приехал, все распахнуто, — сообщал Вольта жене, — даже двери сняты с петель с помощью деревянной лесенки, тут же брошенной. В комнате и кабинете хоть шаром покати, из спальни исчез гардероб, три пары простыней, скатерти, посуда. Да что там простыни, кровати и то нет. Ни тряпочки, ни бумажки, канделябров и свечей след простыл. Ни-че-го». Тремя днями раньше уволились трое поварят, подозревали их.

А ученых коллег сводил с ума «сидеризм»: Гильберт год потратил на изучение самоуказывающих палочек и самоугадывающих зло маятников из сернистого железа.

Обычное дело — если плохи дела, так всегда черту кланяются. Осторожный Баронио звал в Болонью — как раз объявлен конкурс на кафедру физики. Нет, сдерживал беспокойство Вольта, приклеят ярлык Гальваниева преемника, из Комо я никуда, вот тебе моя рекомендация, претендуй сам.

В Испании 2 марта отрекся Карл IV Бурбон, Мюрат ввел в страну разноплеменный корпус под французским знаменем. Но это далеко, а тут, под боком, родной брат, архидьякон жаловался на военное положение, на беспорядки в Комо, на обременительность постоя. «Скоро буду, — успокаивал Вольта брата 3 июня, — немного задержался. Был на утренней мессе, говорил с префектом Монте-Наполеоне, есть привлекательные дела, но придется платить. Наконец-то кончаю свои лекции с опытами, Театр Физики переполнен. И для дома столько работы: элогии, посмертные речи, надписи с умеренным или большим сердечием на статуи или другие посмертные аксессуары для профессоров, умерших за последние 10 лет. К этим функциям привлечены все авторитеты Павии и Милана: Москати, Парадизи, Меджант. Еще неясно, но знатные уже мчатся в каретах, чтоб попасть раньше других к королю Джузеппе Неаполитанскому, то есть Лучиано Бонапарте, теперь второму лицу («…как бы не промахнуться, станет королем Испании»), И точно, в июне короновали.