Судьба благоволила Инне, позволив прикоснуться к доброй фее, надышаться воздухом, пропитанным ею и запомнить на всю жизнь. Жаль, что их дружба оборвалась на высшей ноте, не дав закончить совместный дуэт. Спустя год два месяца неделю и три дня Полина погибла в автомобильной катастрофе. Она опаздывала на самолёт в Париж и мчалась по автобану в любимом маленьком "Порше", как сумасшедшая, когда скрипящая впереди "копейка" надумала свернуть, а поворотник включила в последний момент. А дальше — бешеный скрип тормозов, скрежет металла по асфальту и рвущий душу крик перечеркнутой жизни. Инна в числе команды сопровождения ждала Полину в Шереметьево, нервно меряя шагами гулкий зал. Голос диктора, сообщающий время прибытия и отбытия лайнеров, изредка отвлекал внимание. Объявили их посадку, а Полины всё ещё нет. Дэн и Эмиль занялись таможней и отправкой коллекции в грузовой отсек. Лайла и Вита бросились на шею провожающим бой-френдам. Рустам насиловал сотовый, пытаясь дозвониться до босса. И только Инна слепо озиралась по сторонам, предчувствуя беду. "Так, у неё мобильник не отвечает. Что делаем. Все сюда! Девочки, оторвитесь на минуту, внимание! — на правах заместителя Рустам стянул группу возле себя. — Полина опаздывает. Это не в первый раз, обычно она покупает билет на следующий рейс и догоняет нас в воздухе или на месте. Берём свои вещи и быстренько на посадку." Словно по команде все бросились к сумкам. Все, кроме Инны, которая продолжала стоять и смотреть в щель между разъезжающимися стеклянными дверями. "Я никуда не полечу!" — сказала Рустаму, а он, усвоив однажды тождество её слов и дел, спорить не стал. Она долго-долго потом благословляла взглядом самолеты, сердцем веря, что не в этот раз, но когда-нибудь полетит в Париж обязательно.
9.
Папу Гию Инна увидела на церемонии прощания с гробом, перед кремацией. Он устроил Полине пышные похороны и, пожалуй, единственный плакал искренне, как ребенок, не пряча слёз и не стесняясь боли. Рядом с ним, крепко-крепко держась за большую ладонь, стояла прелестная крошечная девочка — Манана, любимая дочь Полины Бодло и Георгия Цхеладзе. Инна помнит, как незадолго до смерти, Полина завела с ней странный разговор.
— Это хорошо, очень замечательно, что ты — журналистка, — выпалила она. — Придет время и ты напишешь обо мне всю правду, ну, про все мои злоключения. Ой, как здорово иметь личного библиографа!
— Биографа, — поправила тогда Инна.
— Да какая разница! Главное, своего. Моя биография будет маленькой бомбой. Сенсацией. Люди почему-то думают, что мне всё падало с неба…
— Падает!
— В смысле?
— Времена ставь правильно у глаголов. Я с удовольствием напишу о тебе мемуары, но не некролог.
Тогда это прозвучало милой шуткой.
Пришло время исполнить обещанное. Вернувшись с Сашей в свой город, Инна засела за написание книжки. Слова складывались в предложения, предложения в главы. Творила на одном дыхании. Простота выражений, минимум витиеватых эпитетов отразились на архитектонике всего произведения, сделав его аскетичным и сжатым, а главное — понятным любому здравомыслящему человеку.
…В суете снующих пассажиров огромного тюменского вокзала Полина затерялась с лёгкостью. Не имея ни малейшего представления, куда себя девать, одно она знала твердо — необходимо держаться подальше от милиции. Тётка обязательно объявит её в розыск. Причин — сто, даже больше. Пропавшие деньги, иссякнувший вмиг доход белошвейки, вина перед погибшей старшей сестрой, или из школы явится кто-нибудь выяснять, где злостная прогульщица Поля Бодло. На вокзале оставаться было опасно, и сметливая пятнадцатилетняя девчушка отправилась бродить по городу. Голод и холод загнали Полину в открытый подвал пятиэтажного дома, краем глаза она усекла там тень лохматого мальчишки. Пробравшись по тёплому песку в третий отсек с загогулистыми трубами, обмотанными жёлтой стекловатой, нашла обитателя сидящим на потёртом старом ковре и жующим батон. Ел он его целиком, не отламывая, а, запихивая в рот как можно дальше, затем кусал, быстро пережевывал и тяжело сглатывал. Мальчик, на вид лет десяти-двенадцати, тоже заметил Полину, но решил сперва доесть постную трапезу, а затем оказать даме знаки внимания.
— Ты че тут ошиваешься? Я тута живу, — прозвучало миролюбиво, словно "проходи, располагайся, гостем будешь…" Она подошла поближе, глазам не веря, как быстро он умял батон. В животе, урча, проснулся голод.
— Мальчик, а можно я с тобой поживу? Мне деваться некуда и очень кушать хочется.
— Пожить можешь, места хватит, — рассудил мальчик, но предостерёг, — жрать себе сама добывай и спать будешь, одним ухом прислушивайся. Вдруг облава. А бывает, что и извращенцы всякие повадютса.
— Ладно, — Полину уговаривать не было нужды, она знала, кто такие извращенцы и, если милицию боялась, то их — ненавидела всеми фибрами поруганной души.
На месяц судьба соединила две беспризорные жизни — Полинину и Митькину. Спали на изъеденном молью ковре, согретом трубами теплотрассы, кормились податями жалостливых прохожих. Особенно сытно поесть удавалось у ресторана "Черное золото", в котором банкетничали богатые нефтяники. Они оставляли щедрые чаевые, и хозяину не было нужды пичкать отбросами своих зажравшихся собак. Его собаки хавали "Педи-гри", компетентный в еде Митрий хвалил эту Гри — очень вяленое мясо напоминает. Два больших глубоких таза с кусками разнокалиберной недоеденности выставляли на внутреннем дворике. За пять секунд тазы пустели, не успев даже остыть. Но счастье отобедать у "Черного золота" было редким, детей гоняли взрослые бомжи. Полина с Митькой не унывали, ведь нормальные люди тоже в ресторан нечасто ходят. По праздникам, да в день зарплаты…
— Когда вырасту, поваром буду, — мечтал Митька. — И пайка готовая, и бабки лопатой.
— На повара учиться надо.
— А я коком на какое-нибудь судно устроюсь. Там и выучусь, можа и в загранке побываю…
Дядя Федя, хахаль Митиной мамки, плавал на судне за границу. Последний раз уплыл в Анголу. Открытку им прислал из Луанды. Но не приплыл назад — его убили, потому что он служил морским десантником и носил черный берет. Перед сном Митя любил рассказывать, как это случилось и каждый раз у него выходило по-новому, скоропостижная смерть Фёдора плотно обросла замысловатыми легендами. Конечно, он больше выдумывал, но одно было правдой: после гибели десантника мать Митьки спилась, а теперешние её хахали хвастали топором и кулаками вместо героической биографии.
— Чтоб они поздыхали все, козлы! — в сердцах жалел мать блудный сын.
Два раза они ходили за едой на кладбище. Отправлялись туда в сумерки с субботы на воскресенье. У Митяя и здесь всё было схвачено — и лаз в заборе, и тропка к нужным могилкам. Он выверенно ориентировался по крестам и ангелам безо всяких зарубок на деревьях.
— Суда иди, да под ноги смотри, раззява! Тут девчонку два месяца обратно схоронили, так часто навещают. Конфетки, яблочки кладут. Ты обери, вы девчонки сласти любите, а я вон туда пойду, к деду под крестом. Там хлеб покрошен.
У свежих могилок Митяй крутился особенно тщательно, любил трофеи не по возрасту — сразу после похорон или на дни — девятый и сороковой — близкие умерших оставляли стаканчик с водкой, накрытый чёрствой корочкой, иногда сигарету рядом с оплавленной свечой.
— Покойнику водка ни к чему, это родственники тешатся. А мне в самый раз согреться! — авторитетно заявлял Полинин спутник. Но уважение к тем, с чьей смертью пока не смирились, старался блюсти: не топтал свежевскопанную землю, опрокинув стакан в рот, аккуратно ставил на место, хлебом занюхивал хмельную горечь, но принципиально не ел. Полина соглашалась, пусть родные думают, что выпить приходила душа покинувшего их человека.
Свободная жизнь закончилась внезапно. В конце августа резко похолодало, вылезать из подвала с теплой насиженной трубы стало совсем неохота, но место жительства рано или поздно пришлось бы менять — их с Митрием пару раз заприметил дворник и матом предупредил, что на зиму подвал заколотят. "Чтоб не шляндались тут всякие и тепло не выпускали." Дети разделили обязанности: Митя прочесывал другие подвалы, а Поля добывала пропитание. Когда она была маленькой, мама Лида рассказывала ей о пищевой ценности различных продуктов — чем можно быстрее наесться, проще говоря. В число таких продуктов входил шоколад, его плитки спасали солдат от голода во время войны, их брали с собой экспедиции на Северный полюс. Кроме того, в шоколаде есть волшебный порошок счастья, он поднимает настроение. Только плитка должна быть обязательно тёмной и горьковатой на вкус. "Другие — химия", — добавляла мама.
