Сейчас Полина, вспомнив мамины слова, прямиком направилась в большой и единственный магазин самообслуживания в самом центре города, красиво именуемый «Супермаркет». Он был не только новым и красивым, но и удобным для определённых манипуляций с карманами. Своими, конечно же, своими, у неё рука не поднимется шарить по чужим! А если с широкой полки и пропадёт две шоколадки, разве от магазинщиков убудет? Раньше у неё получались эти трюки, но сегодня что-то не заладилось. У кассы сработала сигнализация, пронюхала, гадина, штрих-код на шоколадках, спрятанных под полой тонкой болоньевой курточки. Запоздало обругала себя за жадность: чтобы не тягаться сюда опять, запаслась шоколадом впрок. Как там болтают? Жадность фраера сгубила. Нет, Полина – не фраер, она – грязная, голодная девочка-подросток.

Чья-то здоровенная волосатая ручища впилась в рукав, но удара не последовало. «Куда спешишь, дарагая? Ох уж эти дети! – одновременно со звуками странного голоса другая рука проникла к ней за пазуху и извлекла две импортные плитки «Фазер» с изюмом и орехами, три высококалорийных продукта в одном – ну неужели она плохая хозяйка? – Пробейте с остальным, это дочка моя, вечно торопится…»

На выходе из магазина рука отцепилась. Первой мыслью было – бежать, но любопытство пересилило. Одним глазком взглянув на спасителя, она застыла, парализованная страхом. Огромный дядька в расстёгнутом дорогом пальто навис над ней и смотрел очень уж строго. Пушистый свитер лопался на толстом животе, а горбатый орлиный нос разоблачал нерусскую национальность.

– Тебе кто-нибудь говорил, дарагая, что воровать плохо? Почему молчишь?

Полина не проронила ни слова.

– Когда ты последний раз мылась? Кто твои родители?

Он слегка тряхнул её за костлявое плечико:

– Не молчи, докажи дяде Георгию, что умеешь говорить.

И она решилась бескровными губами слово молвить:

– Скажите, пожалуйста, вы не извращенец?

– Что?!! – теперь он превратился в соляной столб. Но вскоре ожил. Сначала погрузил толстую пятерню в черную с проседью бороду, потом качнулся раза три, с носка на пятку и с пятки на носок. Затем наклонился к её лицу близко-близко: – Я не извращенец, девочка. Я – грузин. У меня есть мать, жена и две дочери. Я никогда не был извращенцем и не буду. Ты мне веришь? – Полина кивнула. Он погладил тёмные спутанные волосы и улыбнулся по-доброму. – Где ты живёшь, я отвезу тебя домой.

– В подвале дома номер двадцать три на улице Первомайской…

– А чем занимаются твои родители?

– Они утонули в полынье.

– Но кто-то из родных у тебя есть?

– Нет.

Дядя Георгий усадил девочку на заднее сиденье вместительной иномарки, сам сел рядом с шофером:

– Всё, Валера. Вези нас домой. Я устал, а Тамрико приготовила на ужин чахохбили, – и подмигнул широкой щекой Полине, – ручаюсь, ты никогда такого не кушала. Пальчики оближешь!

Дописав последнюю страницу, Инна вывела на титульном листе крупными буквами давно придуманное название: «Белый жемчуг на черном бархате». Всё. Дело сделано, пухлая рукопись срослась с жизнью намертво. Надо рубить швартовы и отпускать её в свободное плавание. О том, что какой-нибудь издатель заинтересуется и выпустит книгу на свой страх и риск, Инна даже мечтать боялась. Не говоря уж о гонораре! Она реально смотрела на вещи: тираж может не разойтись и убытки покрывать будет некому. Оставалось рассчитывать на собственные скромные возможности и кой-какие сбережения, накопленные во времена фанфар и подиумов. Слава богу, за ней сохранилось место спецкора в газете и гарантированная заработная плата. Благодаря журналистской смекалке плюс лояльности редакционного руководства, Инна, дефилируя в сногсшибательных нарядах перед обалдевшей публикой, мысленно сочиняла статьи, чтобы затем посылать их в рубрику «Мир моды» родной газеты. Мода не чужда людям всех возрастов – а тут новости из первых рук и пишет местная журналистка-«манекенщица», это вдвойне интересно.

Инна сто раз поблагодарила небо за предприимчивость Полины Бодло, создававшей не только эксклюзивные коллекции, но и целые серии одежды прет-а-порте, то есть для всеобщего употребления. Употреблялись они на ура, их было за что хвалить, и Инна восхваляла. В первую очередь – за оригинальность, носкость, удобство. Нестабильность модных течений на пересечении последних десятилетий двадцатого века, метания от роскоши и буйства красок к минимализму, сдобренному унисексом, обошли творения Бодло, которые стояли себе в сторонке, пленяя поклонников своей этнической первозданностью.

***

Когда страсти, связанные с Полининой помывкой, откормкой и новым гардеробом улеглись, Георгий Давидовидович вызвал девочку к себе в «малый» кабинет. Усевшись в мягкое кожаное кресло, Поля растерялась от обилия трофеев. На одной стене висели странные картины, похожие на раскраски в черно-белом цвете. Позже она привыкнет называть их гравюрами. На другой блестели сабли и гнутые ножи, у третьей до потолка возвышался стеллаж с книгами. Правда, она не уверена, на самом ли деле это книги – на нынешние не очень смахивают, толстые, как сам хозяин, фолианты в обтёршихся линялых переплётах.

– Тебе удобно, девочка? Ну и сиди так, поговорить с тобой хочу.

Полина продолжала озираться, переключив внимание на громадный письменный стол, уставленный множеством фигурок из камня, стекла, дерева и металла. Изумрудный телефон с трубкой-башенкой скромно притулился в уголке.

– Ты оказалась одна в незнакомом городе, без родственников, документов. Что собиралась делать дальше?

– Не знаю, – она пожала костлявыми плечиками. – Жить.

Дядя Гия почесал бороду и взял со стола горбатого деревянного старика-гоблина: – Жить. Я понимаю, ты молодая и неопытная. Но без документа, в твоём случае – свидетельства о рождении, в этой стране тебя не существует.

– Нет, существую! Свидетельство у тётки в Ханты-Мансийске, но я к ней не вернусь…

– Значит, тётя тебя ищет? – он вернул гоблина на место, выдернув из общей массы серебряного кентавра. – И милицию задействовала?

– Да, наверно, ищет. Я деньги её взяла, когда сбежала.

– Она обижала тебя, девочка? Била? Не скрывай ничего от дяди Гии, я помочь тебе хочу. И закон на твоей стороне.

Кентавра сменил бронзовый звездочёт.

– Не била. Один раз только по щеке ударила, когда я за Пульку заступилась…

– Кто такой Пулька?

– Собака наша. Её сёстры мои мучают, – девочка погладила пальчиком грозного малахитового Цербера. – А назвали так, потому что быстро носится.

– Так от кого же ты сбежала?

– От тёткиного хахаля, то есть мужа её нового, Бодуна.

– Не слышал такого имени, а ведь давно живу на Севере.

– Так это и не имя вовсе. Кличка, как у собаки. «С бодуна», выражение есть, слыхали поди. Он выпивает часто, почти всегда пьяный.

Полин собеседник откашлялся и замялся, подбирая слова поделикатнее для непростого вопроса. На всякий случай переставил местами белого Единорога и огненно-красного Люцифера, словно обдумывая сложную шахматную партию:

– Чем обидел тебя, девочка, этот Бодун?

Полина вмиг вся сжалась, втянув голову в плечи и плотно сдвинув худые коленки.

– Он… он меня… – робко заглянула в добрые глаза Гии, ища спасение, и уже спокойнее сказала: – Я уже не могу туда вернуться, правда.

А у хозяина в тот момент скрытые порослью желваки разрывали кожу на скулах, он чуть не заскрипел зубами от чудовищной догадки, но вовремя сдержался. Всё понял и ужаснулся, представив, как грязный, разящий смрадом нелюдь насилует девственно нежное тельце.

– Ты никогда туда не вернёшься, девочка. Это тебе обещаю я, Георгий Цхеладзе!

В тот вечер на втором этаже Полина укладывалась спать в уютной комнате с золотистыми обоями и настоящим телефоном. Она не слышала разговора внизу – толстые стены и автономная телефонная линия сделали её неуязвимой. «Виполни так, как скажу, дарагой и я твой должник. Никому не могу поручить это дело, тебе могу. Найди женщину и мужа её найди. Я дам тебе денег – ты дай ей столько, сколько она скажет. Больше не давай. Будет торговаться – уходи. Главный козырь у меня на руках, но его не стану использовать, ради малышки не стану. С мужем её разберись по-мужски и помни – он не мужчина для меня. Всё, дарагой. Буду ждать твоего звонка».