Бобби предложил свою помощь, в ответ на что ему велели взять пример с меня и не мешаться под ногами. Мы обосновались у подножия лестницы в передней, откуда могли наблюдать за происходящим, не боясь, что нас опять погонят прочь.

Только мы сели, как вдруг весь дом содрогнулся от жуткого вопля. Кровь от него леденела в жилах, внутренности буквально выворачивало, сердце разрывалось, пульс останавливался, барабанные перепонки лопались и стекла в окнах звенели.

Я бросился было в кухню, решив, что вопль летит оттуда.

Но я ошибся.

Он раздавался в гостиной прямо напротив нас.

За полуоткрытыми дверьми гостиной полыхало оранжевое сияние, и именно там кто-то кричал. Мы с Бобби подбежали к дверям и распахнули их.

Это было действительно страшно.

Посреди комнаты Альфред плясал какой-то невообразимо дикий танец, тщетно пытаясь сбросить лизавшие его языки пламени. Один из санитаров оттолкнул нас, кинувшись на помощь. Но было слишком поздно. Альфред упал с глухим стуком, прежде чем санитар успел добежать до него. В воздух поднялось зловонное облако серого дыма.

Скинув халат, санитар стал гасить с его помощью пламя. Вбежала Макмерфи в сопровождении второго санитара. Вместе они потушили огонь, но первый санитар, пытавшийся прощупать пульс у Альфреда, покачал головой. Он сказал, что Альфред перед тем, как упасть, схватился за сердце, и они заключили, что это был сердечный приступ.

Нас опять оттеснили в сторону.

На этот раз полиция.

Они прибыли одновременно с Винсентом и Хеленой. Винсент, начисто забыв о своей слепоте, бросился прямо в дом.

Непростительная оплошность.

Один из полицейских загородил ему дорогу.

Винсент остановился и посмотрел полицейскому прямо в глаза.

— Дайте мне пройти, молодой человек! — крикнул он. — Я живу здесь. Вот мой сын, — указал он на Бобби, стоявшего рядом со мной в прихожей.

— Вот черт! — вырвалось у Хелены.

— Вот черт! — воскликнул Винсент, осознав, что ведет себя совсем не как слепой.

«Вот черт!» — выругался я про себя, поняв, что теперь вся правда о шантаже выплывет наружу и Бобби предстоит пережить еще один удар.

Один из санитаров вдруг ринулся к «скорой» и так сильно толкнул нас с Бобби, что Мы повалились на пол.

— Господи боже! И старуха туда же! — воскликнул он.

Попутно он толкнул и полицейского, разговаривавшего с Винсентом, и тот непременно скатился бы по ступенькам, если бы Винсент вовремя не поймал его, инстинктивно протянув руку.

— Что происходит?! — закричала Хелена.

— У старушки разрыв сердца, — ответил санитар.

— У Маргарет?! Не-ет! Нет-нет-нет-нет-нет!!!

Хелена бросилась вверх по лестнице мимо Винсента, мимо полицейского, мимо меня, мимо Бобби, прямо в гостиную. Винсент, опомнившись, быстро последовал туда же, за ним — санитар и полицейский.

Я тоже хотел побежать за ними, но тут мне на глаза попался Бобби. Он стоял, спокойно отряхиваясь и постукивая пальцем себя по носу.

И криво ухмылялся.

О господи, господи! Черт, черт, черт, черт!

Это Бобби.

Это он все подстроил.

Это было ужасно.

Действительно ужасно.

Я знал, что в следующий раз он убьет меня.

И очень скоро.

Он наверняка боится, что я выдам его. Не может не бояться. Он знает, что я ненавижу его. Никто не знал имени поджигателя — ни Хелена, ни Винсент, ни остальные.

Я знал, конечно, что теперь мне — полная жопа.

Я не хотел умирать.

Но кому я мог рассказать об всем этом?

Никому.

В эту ночь Бобби хихикал в своей постели.

Он спросил, не считаю ли я, что Винсент и Хелена выглядели очень смешно, когда увидели, что он наделал.

Хелена страшно плакала.

Точно так же, как я, когда погибли мои мама и папа, только еще сильнее.

Мне было тошно.

Надо было рассказать о Бобби кому-нибудь, но я дрожал от страха, представляя, что он сделает со мной, узнав, что я настучал на него. Убьет на месте. Не задумываясь.

Я сказал ему, что, может быть, мистер Гудли умер просто от сердечного приступа, и это вывело его из себя. А когда я добавил, что одновременная смерть Альфреда и Мэгз — случайное совпадение, он пришел в неописуемую ярость, стал прыгать на постели, потрясая кулаками и вопя, как он счастлив, что такой безнадежный тупица не родной его брат. Потом он прыгнул на мою постель и придвинул свое лицо вплотную к моему. Он сказал, что это он убил их всех, и повторял это снова и снова.

Он сказал, что дьявол научил его, как это сделать.

Он сказал, что убивать на самом деле очень легко.

Сказал, что очень доволен собой.

Но он не скажет мне, как он все это подстроил.

Я не мог уснуть, гадая, как же все-таки это у него вышло.

Как он убил мистера Гудли?

Мне не приходило в голову никакого объяснения.

Он сказал, что объяснит это мне когда-нибудь.

Но я понимал, что он говорит это просто для того, чтобы подразнить меня, так как знает, что я умираю от любопытства.

Я ответил ему, что меня это нисколько не интересует.

Соврал, конечно.

Никто не знал правды, кроме меня.

И я, черт побери, совсем не хотел быть беззащитной букашкой, которую вот-вот должны прихлопнуть.

Спустя несколько недель, когда все немного успокоилось, Бобби сказал мне, как он это сделал. Все мы были в шоке — посттравматический стресс, как теперь это называют, — и даже Бобби, хотя он-то. я думаю, вовсе не испытывал каких-либо угрызений совести, а просто не мог поверить, что ему все сошло с рук.

У меня было ощущение, что это моя вина. Я думал, что, может быть, я от природы обладаю дефектом или нахожусь во власти каких-то злых чар. А что, если я заколдованный рассадник всяческого несчастья, навлекающий на людей порчу, сглаз и вечное проклятие, смертельный водоворот, затягивающий в свою воронку всех окружающих? Я уже всерьез начинал верить во весь этот удручающий суеверный вздор.

Мне позарез надо было высказать это все кому-нибудь — хотя бы для того, чтобы услышать в ответ, что это полный абсурд. Я умирал от желания излить душу, а тут однажды вечером Бобби отозвал меня в сторонку и рассказан, как было дело.

— Я использовал тебя, Алекс. Ты ничего не мог поделать. У меня все было точно рассчитано.

— А почему…

— Заткнись и слушай, что тебе говорят.

— Это я во всем виноват. Я приношу несчастье.

— Когда ты наконец вырастешь, Алекс? Я пытаюсь объяснить тебе, как все произошло. Не хочу возиться с тобой, если у тебя крыша поедет, — пока, во всяком случае, мне это ни к чему.

— Но как ты мог рассчитать все это с Гудли?

— Крысиный яд. Старый осел так и не понял, от чего загнулся… Ты будешь слушать или нет? Все оказалось очень просто…

Мы с Бобби были на месте преступления, в кухне. В доме стояла гробовая тишина.

— Ты слышишь меня, Алекс?

— Что? Да-да, я слушаю.

— Признаюсь, что смерть Альфреда и Маргарет я не планировал. Просто повезло. Вдохновение нашло, инстинкт подсказал, что пора действовать. Обстоятельства сложились удачно. Да, черт побери, я был на высоте.

— Ты же убил трех человек… — Я был не в силах поверить, что сижу и как ни в чем ни бывало разговариваю с хладнокровным семилетним убийцей. Наблюдая, как он уплетает кукурузные хлопья, я не мог представить, что он действительно сотворил все это.

— Я случайно пролил немного бренди из стакана Альфреда на пол и хотел вытереть лужу, но тут заметил, что в гостиной, кроме нас двоих, никого нет. Ты, очевидно, был на кухне с другими. Я уже взял бутылку, чтобы налить ему еще, но вдруг подумал, как будет забавно, если у Альфреда загорятся ноги. Может, это будет встряска, которая вернет его к реальности, в мир живых людей. Думая об этом, я наполнял его стакан, но, отвлекшись, не заметил, как перелил через край. Немного бренди попало ему на брюки, но ему, похоже, было наплевать. Я извинился, хотя особой вины не чувствовал. Я представлял себе, как он сидит у огня — в одной руке тлеющая сигара, в другой пустой стакан. Я еле удержался, чтобы не расхохотаться. Разве это не смешно? Как по-твоему, Алекс?