После ухода графа Дорина вошла в крохотную гостиную и, сев на стул, вгляделась в портрет матери, висевший над камином. Он был написан вскоре после свадьбы родителей местным художником, который хотя и не мог считаться большим мастером своего дела, тем не менее сумел каким-то образом запечатлеть радость, счастье и доброту, всегда исходившие от миссис Стенфилд.

— Может, мне следовало сказать ему, мама? — тихо спросила Дорина. — Кажется, он не поверил мне и решил, что я все сочиняю.

Ответа не было, и Дорина продолжала сидеть в кресле, вспоминая странную историю, случившуюся после похорон старого графа. В доме собрались родственники, и после того как гроб засыпали землей, всех пригласили на второй завтрак. Потом большинство приехавших издалека гостей, немного побеседовав с родными, которых не видели много лет, разъехались, и вскоре дом почти опустел.

Дорина и ее отец встречали приезжавших, поскольку были единственными членами семьи Ярдов в Литл Содбери. Девушка подумала, что, будь ее мать жива, она, конечно, взяла бы на себя роль хозяйки, особенно теперь, когда прямых наследников титула не осталось, а Оскар Ярд еще не вернулся из Парижа. Граф умер через пять месяцев после битвы при Ватерлоо, когда война уже шла к концу. И люди одновременно радовались и печалились, потому что слишком много жизней молодых воинов унесли кровавые битвы, и не только фермеров, но и остальных людей постигли нужда и разорение.

Дорина знала: старый граф призывал смерть. Он был слишком болен, чтобы справляться с бесчисленными проблемами повседневной жизни, а потеряв обоих сыновей, окончательно утратил интерес к жизни.

Стоя в церкви, Дорина гадала, каким будет новый граф, достоин ли он занять место дяди, будут ли его уважать и почитать, как Уильяма.

Но тут внезапно, сама не понимая почему, девушка остро ощутила присутствие кузена Джарви-са, которого с самого детства терпеть не могла. Он всегда словно презирал отца Дорины за то, что тот предпочел стать священником. Кроме того, Джарвис вообще свысока смотрел на всю их семью, считая слишком бедными, ничтожными, чтобы удостаивать их своим вниманием.

Понимая, что ведет себя не по-христиански, Дорина все же не могла избавиться от неприязни к Джарвису. И сейчас, увидев его на первой скамье через проход от нее, девушка была уверена, что тот втихомолку издевается над заупокойной церемонией, которую служил ее отец, и каким-то образом привносит в церковь дух ненависти и злобы.

И хотя она настойчиво уговаривала себя, что такие мысли просто смехотворны, однако помнила и о том, что интуиция ее никогда не подводила, помогая верно судить о людях.

Попрощавшись с последней гостьей, престарелой кузиной, рыдавшей во время службы, но, насколько могла вспомнить Дорина, не появлявшейся в Ярде вот уже десять лет, девушка решила идти домой, но сначала поднялась наверх за своей черной накидкой, в которой была на похоронах.

Накидка лежала в одной из спален, на огромной постели с четырьмя столбиками. Во время обеда здесь было сложено множество других пальто и накидок, дорогих и красивых и таких же старых и вытертых, как ее собственная. Дорина взяла накидку и поплотнее закуталась: на улице значительно похолодало, а до дома не так уж близко. Но тут она услыхала странный звук, сначала показавшийся ей жужжанием пчелы, но потом превратившийся в нечто вроде декламации. Девушка долго не понимала, в чем дело, и лишь через несколько минут сообразила, что странный шум доносится из дальней комнаты. Кто бы это мог быть? Ведь все гости разъехались…

Слуги наверняка уже вернулись на кухню и доедают то, что осталось от завтрака.

Девушка вышла из спальни и поняла, что непонятные слова могут доноситься только из хозяйской спальни, где умер старый граф. Она подошла к двери и отчетливо расслышала имя, повторенное несколько раз:

— Нисрок… Нисрок…

Дорина подумала, что ошиблась, ведь Нисрок — это бог ненависти. Но неизвестный произнес еще два имени:

— Молох… Андрамалех…

Дорина знала, что первое принадлежало ужасному божеству, пожиравшему детей, а второе, если она не ошибалась, — богу убийства.

Мне все это грезится! Такого просто не может быть! — твердила она себе, но тут заметила, что дверь чуть приоткрыта и голос становится громче. Девушка неожиданно испугалась. Она в жизни не боялась ничего в этом доме, который был для нее почти родным, но теперь почему-то ощутила, как страх, подобно ледяному ветру, охватил ее с такой силой, что тело затряслось в ознобе.

И тут странный, истерический голос отчетливо вскрикнул:

— Вельзевул, Андрамелех, Люцифер, придите ко мне! Властитель Тьмы! Заклинаю тебя, сатана, появись! Я твой раб! Приди! Приди! Почти меня своим присутствием!

Дорина затаила дыхание. Только теперь она узнала голос говорившего, и сквозь щель в двери, увидела, что занавеси на окнах спущены и комната погружена в полутьму, а кузен Джарвис стоит у изножья широкой кровати. И теперь он повторял заговорщически, словно беседуя с кем-то невидимым:

— Уничтожь его, Люцифер! Убей, как убил Уильяма и Чарльза! Не дай ему вернуться в Англию, и клянусь, что буду твоим рабом навсегда и принесу тебе достойную жертву за все, что ты для меня сделал! Выслушай меня, Люцифер! Я дам тебе все, что ни потребуешь — новорожденного младенца или чистую невинную девственницу. Они будут твоими, если Оскар умрет!

Голос Джарвиса звенел, эхом отдаваясь в пустой комнате. Воздев руки к небу, молодой человек упал на колени.

— Сатана, я твой раб! Исполни мою просьбу, и я никогда не отрекусь от тебя!

Словно испугавшись, что в ответ на мольбу Джарвиса в комнате немедленно появится дьявол, Дорина повернулась и, ринувшись к лестнице, в мгновение ока очутилась во дворе. Она хотела лишь одного — поскорее оказаться подальше от отвратительного, ужасного, гнусного зла. Трудно было поверить, что это не игра воображения! Или ей снится кошмар, настолько странный и ужасный, что она никак не может проснуться?

Только оказавшись в тишине и покое родного дома, девушка почувствовала, что может дышать нормально и страх прошел. Она поднялась в свою спальню и, бросившись на постель и зарывшись в подушку, попыталась уверить себя, что все это не могло произойти наяву.

Но, несмотря на все старания, девушка не могла забыть голос Джарвиса, в котором звучало настоящее безумие, и в ушах ее постоянно повторялись призывы к врагу рода человеческого.

Она долго лежала, когда, наконец, услышала, как ее зовет няня, — скорее всего обед почти готов, и нужно идти вниз и помочь накрыть на стол.

Поскольку отец считал, что Розабелл и Питеру ни к чему тяжелые впечатления, дети не ходили на похороны, а вместб этого провели день на соседней ферме, где фермер и его жена позволили им покататься на пони и играть в стогах сена. Дорина была рада, что дети не присутствовали на печальной церемонии, которая могла напомнить им о смерти матери.

Спустившись вниз, Дорина собралась было рассказать обо всем отцу, пока не вернулись брат с сестрой, но почувствовала, что предпочла бы забыть о только что пережитом ужасе.

Несомненно, отец, узнав, что кузен служит черную мессу и поклоняется злу, скорее всего сочтет своей обязанностью прочитать Джарвису наставление, а тот наверняка ответит грубостью и попытается отомстить ей.

Мне стыдно оттого, что я его боюсь, подумала девушка, но было что-то зловещее и невыразимо страшное в том, что он призывал сатану. Если Джа-рвис возненавидит Дорину, то, хотя Господь, конечно, ее защитит, кузен непременно попытается навести на нее порчу.

К тому времени как девушка добралась до кухни, где ее ждала няня, все было решено: она не скажет никому ни слова.

— Забудь об этом! Забудь! — повторяла она, хотя понимала, как трудно это сделать. И теперь она не на шутку испугалась за Розабелл. Дорина не могла позволить, чтобы сестра даже мимоходом виделась с этим человеком.