Но это все больше относится к физическим характеристикам организма и прямо вытекающим из них особенностям характера и мыслительных способностей. А вот что касается социального поведения, то оно, как мы выяснили, поддается регулировке. И северный человек с солнечным дефицитом, склонный к меланхолии, и темпераментный южанин, которому солнце заменяет водку, будучи поставленными в одинаковые социальные условия, покажут одинаковые реакции. Несмотря на разность менталитетов, и русский, и поляк, и китаец, и женщина отчего-то не суют пальцы в розетку. Если человеку показать, что за определенные действия он будет с гарантией жестоко наказан, этих действий он не совершит, несмотря на менталитет. То же и с положительным подкреплением: если человеку объяснить, что для успешного зарабатывания бабок нужно улыбаться клиенту и предлагать ему кофе, человек станет работать на поощрение, а не на наказание. Он будет улыбаться. Это понятно. Но не всем!

Многие продолжают верить в изначально, свыше данный «национальный менталитет». Который при ближайшем рассмотрении таинственно исчезает. Возьмем Францию. Там живут бретонцы, нормандцы и прочие нацмены, бывшие когда-то просто племенами. По идее, у всех должен быть свой менталитет. Так что же имеется в виду под «менталитетом француза», если никакого «француза» не существует? Но в такие тонкости обычно не вдаются либо отвечают, что вся эта племенная мелкота давно уже перемешалась, переплавилась в единый «французский народ». Который и обладает-де отдельной ментальностью.

Французы, мол, заносчивы, не любят англичан, очень сильно защищают свой родной, умирающий язык и французскую культуру. Все это так. Но при чем тут ментальность?

Какое отношение нелюбовь к англичанам имеет к генетике? Она имеет отношение к истории. Какое отношение протекционистские законы о защите французской культуры имеют к менталитету? Они имеют отношение к юриспруденции страны и к глупости человеческой.

В одной из своих книг я писал, что разница между жителями Москвы и Нью-Йорка меньше, чем разница между москвичом и жителем российской глубинки. Мешалка глобализации и урбанизация делают свое дело… У меня есть добрый приятель, его зовут Мартин, он француз. Обычно, в силу расстояния, мы общаемся по «мылу». Но вот несколько лет тому назад занесла его служебная надобность из Парижа-города к нам в Москву. Мог ли я не пригласить его в гости на бутылочку-другую? Конечно, не мог. Конечно, пригласил. Так и состоялась встреча на высшем уровне (пятый этаж моей новостройки) двух представителей двух народов с разными ментальностями. Но при этом — яркими представителями глобального среднего класса.

…Наверное, такое не только со мной происходит — когда приглашаешь к себе иностранца, всегда мысленно оглядываешь окружающую обстановку и прикидываешь: а как все это выглядит на чужой глаз? И приходишь к неутешительному для родины выводу: не вельми хорошо. Забегая вперед, скажу, что когда после застолья жена повезла слегка пьяного Мартина к метро (французы тоже любят побухать), я попросил ее не ехать по короткой дороге: уж больно страшная она — вся в ямах да заплатках. В общем, неудобняк за державу. Хорошо хоть в квартире самому прибраться можно, чтоб порядок был!..

Убрав пылесос и оглядев наведенный вокруг немецкий орднунг (даже игрушки в кои-то веки оказались не разбросанными) я возрадовался. Но, как оказалось, зря переживал: творческая интеллигенция во всех странах одинакова — обозрев квартирный аккуратизм, Мартин покачал головой:

— Как хорошо! А у меня дома такой бардак…

Дальше пошло легче: намешали мы по русскому обычаю изрядно — вино, перцовка, бальзам. Не обошлось и без национальных изысков: у меня дома Мартин впервые попробовал дикие (лесные) грибы и russian kvas — с хреном и обычный. Квас с хреном Европе решительно не понравился! Мне же, как закоренелому русичу, он более люб. На этом вся разница менталитетов кончилась.

Да и откуда ей взяться, если горожане мировых мегаполисов живут в однотипном офисно-кредитном мире, выбирают автомобили одного и того же класса, одних и тех же международных концернов, смотрят одни и те же голливудские премьеры в одно и то же время. И никакой принципиальной разницы между разговором двух «среднеклассных» русских и русского с французом нет. У нас все общее! Одни проблемы, одни развлечения.

Однако не надо думать, что нам, заядлым глобалистам, совсем плевать на трогательную старину. Вовсе нет! У меня дома на полке на видном месте стоит старинный, практически антикварный утюг. С крышкой. Угольный. Я его из деревни привез.

— У нас раньше тоже такие были, — ностальгически вздохнул Мартин. — До сих пор, наверное, на сельских чердаках кое-где валяются.

Теперь и у него, и у меня дома утюг фирмы «Braun». Наши жены ездят на одинаковых автомобилях. У нас в домах стоят одинаковые телевизоры и стиральные машины одной фирмы. Зимой мы ездим на одни и те же горнолыжные курорты или в Таиланд. А летом — в Турцию или Испанию.

Даже отношение интеллигентов к своим странам во всем мире похожее. Как российские интеллигенты поносят «эту страну», всем известно. Вот и Мартин во время разговора жаловался на Францию. Хотел насовсем уехать в Штаты. Во Франции ему не нравилось «традиционное хамство» и прочие штуки, который наметанный глаз интеллигента всегда умеет отыскать на родине.

В том году, когда состоялась эта беседа, нам обоим было далеко за тридцать. Каждый из нас недавно приобрел собственное жилье. Я на окраине Москвы, Мартин — в предместьях Парижа. Потому что не в центре дешевле. И у него, и у меня площадь «апартамента» — 80 «квадратов». Правда, планировка разная, у меня маленькая 8-метровая кухня, но зато есть кладовка размером почти с кухню, а у него большая кухня, но вместо кладовки — большой балкон-терраса. На котором Мартин (по русскому обычаю!) и хранит всякое барахло.

Зато предместья Москвы гораздо зеленее парижских! Спальные районы столицы и подмосковные городки буквально утопают в зелени, практически представляя собой парки, шумящие толстыми пятиэтажными деревьями. Но и это не от ментальности.

— В Париже гораздо меньше зелени, — сообщил Мартин, глядя в окно на зеленую кашу, среди которой там и сям возвышались двенадцатиэтажки. — Потому что там земля слишком дорогая, чтобы ее растениям отдавать — все застраивают.

— Да, здесь мы пока отстаем от цивилизованного мира, — кивнул я.

Однако кое в чем Москва превзошла Париж! Одна вещь на моей кухне так взяла Мартина за сердце, что он подробно расспросил, где такое можно купить, и заявил, что купит этого побольше, привезет в Париж и это будет для его жены самым лучшим подарком из России!

Угадайте, что привело его в такой восторг?

Обычная клеенка, лежащая на моем кухонном столе!

— Красиво и практично! — как ребенок радовался Мартин. — Не намокает, моется!.. Как это называется по-русски?..

— Неужели в Париже клеенка не продается?

— Нет. У нас только тканые скатерти. Непременно куплю.

Когда Мартин уехал, я сел в кресло-качалку и глубоко задумался: что будет, когда железный каток глобализации докатится до русской клеенки? Разнесет ли он ее по всему миру, как это произошло с итальянской пиццей, или, напротив, закатает в небытие? Это важный вопрос! Потому что менять клеенку на тканую скатерть я совершенно не собираюсь. Должно же быть и у русских глобалистов что-то святое! Какая-то, черт побери, самоидентификация…

А почему это в книге о дураках и оружии я столько внимания уделяю менталитету? Да потому что на этот самый загадочный менталитет ссылаются леваки всех стран, где встает вопрос легализации огнестрела. В том числе в России.

— Нельзя нашим людям давать оружие. Перестреляют друг друга! Менталитет у нашего народа такой быдляцкий, — говорят либералы-демократы и прочие социалисты — страдатели за дело народное и лютые защитники его быдляцких интересов. Они всегда лучше знают, что этому дитяти неразумному — народу — нужно. И всегда готовы за него решать. Опекуны! Отцы нации! Добрые и сердечные, в отличие от народа.