– Ну что, Шурик, бросаешь Родину, – печально пошутил Зорькин, обнимая внука, – уезжаешь в Англию.
– Папа говорит, там образование лучше, – серьезно доложил Саша. – А сейчас без образования никуда.
– Конечно, там лучше, – кивнул Зорькин. – Там учителя свою профессию не бросают, в бизнес не уходят.
– Папа, перестань, – попросила дочь. – Сколько можно?
– А чего мне переставать? – удивился глава семьи. – Зачем пацана от дома отрывать? Частных школ, если деньги девать некуда, и у нас полно!
– Да не в школе дело, папа, – махнула рукой дочь. – Страшно у нас жить стало. Боюсь я за него. Смугленький он у нас, чернявый, и фамилия, сам знаешь, не Иванов.
– Это да, – хмыкнул Петр Максимович. – И даже не Зорькин. А мог бы и деда фамилию носить.
– Моя фамилия ничуть не хуже вашей, – спокойно сказал зять. – Гехтманы при Петре тут обосновались. А потом, на наших улицах давным-давно бьют не по фамилии, как вы знаете...
– Жалко Шурика-то, – вступилась жена. – Как он там один? Маленький еще. Может, через годик бы, через два...
– Через год-два поздно будет, – пояснил зять, – у него уже и так от нашего образования мозги набекрень. Чем дольше живу, тем больше соглашаюсь с Марией Кюри, что детей лучше сразу топить, чем отдавать в современные школы.
– А что же вы, Валерий, там не остались, чтоб изнутри систему образования подрихтовать? – ехидно воззрился на зятя Зорькин. – На большие деньги потянуло? И как, помогает? Сына приходится за границу отправлять.
– Это запрещенный прием, Петр Максимович, – нахмурился зять. – Вы же знаете, почему я ушел.
Конечно, Зорькин знал, правда, никогда не относился к доводам зятя серьезно, считая их гнилой либеральной блажью. И вдруг...
Что сказала дочь? Его внук смуглый и черноволосый – и что? Зорькин и сам, пока не поседел, был как цыган из табора, даром что чисто русский.
– Таня, что ты такое говоришь? – подался вперед он. – Сашку кто-то обижает?
– Как сказать, – пожала плечами дочь. – В школе уже пару раз старшеклассники жиденышем назвали, предложили в Израиль сматываться.
– П-почему в Израиль? – глупо заикаясь, спросил Зорькин. – Он же не...
– Кто там разбирается, пап? – отмахнулась Татьяна. – Это же как чума, в городе что ни день либо драка, либо убийство. А Сашкин лицей не на Луне находится.
– Папа-то это самое дело расследует, – похвасталась жена. – Ну, убийство девочки.
– Зачем ты? – укорил ее Зорькин, но две пары внимательных глаз – дочери и зятя – уже вопросительно уставились на него. Хорошо, внук увлеченно болтал по мобильнику и ничего не слышал.
– И как? – наконец, спросил зять. – Кто убийцы? Скинхеды? Подростки? Лет шестнадцати-семнадцати?
– Точно, – кивнул Зорькин. – Откуда такая проницательность?
– Вы, Петр Максимович, наверное, и не помните тот наш спор, после которого мы больше года не разговаривали? – Зять взглянул на него серьезно и грустно. – А я вас еще тогда предупреждал, что лет через пять—семь в стране вырастет поколение фашистов. Вы мне тогда за эти слова в лицо компот плеснули, точно как Жириновский Немцову.
Зорькин вспомнил. И тот страшный, чуть ли не до мордобоя, спор, и крики жены с дочерью, пытавшихся растащить сцепившихся мужчин, и плач перепуганного внука, и тот самый вишневый компот, выплеснутый в лицо зятю от бессильной злости. Так ясно вспомнил, будто это случилось вчера.
Именно тогда зять сообщил о своем решении уйти из школы. И сказал он... Зорькин даже испариной покрылся. Да, именно так и сказал, что не хочет участвовать в реабилитации фашизма на государственном уровне...
Зять приводил примеры из новых школьных учебников, в которых Советский Союз, победивший во Второй мировой, называли агрессором и ставили знак равенства между Сталиным и Гитлером.
– Почему, – кричал зять, – почему учителям рекомендуют разоблачать преступления Сталина и замалчивать зверства фашистов? У педагогов крыши сносит! Как детей учить? Из генерала Власова, отщепенца, убийцы, делают главного героя войны, спасителя нации! Это из человека, который сказал, что Россия может быть побеждена только русскими! Гиммлер – понимаете, Гиммлер! – назвал его «подмастерьем мясника», Деникин, злейший враг Советов, отказался служить у него начальником штаба, обозвав его предателем, а мы должны убеждать детей, что Власов – герой?
Зою Космодемьянскую объявили психически больной, потому, дескать, она и не стала служить немцам! Про Курскую битву и Сталинград – в учебниках два слова, о сражении под Москвой – полстрочки. Кто Вторую мировую выиграл? Американцы? А Советский Союз – поработитель европейских демократий? Как вы не понимает, – неистовствовал Валерий, – мы же сами, собственными руками, создаем моду на фашизм! Что вырастет из тех детей, кто сегодня по этим учебникам историю изучает?
Конечно, Зорькин тогда зятю не поверил. Более того, обвинил в клевете и злопыхательстве, закончилось все тем самым компотом...
– Валера, – поднял голову Зорькин, – ты прости меня за тот срыв. Стыдно. Сам-то следишь, что сейчас в школе преподают?
– Слежу, – насупился зять. – Потому и Сашку в Англию отправляю.
– Ну не все же так плохо, – почти обреченно промямлил Зорькин. – Над этим моим убийцей показательный процесс будет, скрывать опасность скинхедов никто не собирается. Наоборот, на государственном уровне...
– Не верю я в это, Петр Максимович, – ясно поглядел ему в глаза Валерий. – На государственном, как вы говорите, уровне религиозного философа Ильина цитируют! И кто? Генеральный прокурор!
– Ну цитируют, – кивнул Зорькин, совершенно не зная, кто такой Ильин. – Православие возрождают, вот и цитируют.
– Да при чем тут православие? – Зять вскочил, нервно заходил по комнате. – Ильин, когда жил в Германии, открыто поддерживал нацистов! И именно с точки зрения православия оправдывал уничтожение евреев! Про «Лигу Обера» слышали, наверно? Так вот, «Русский институт» Ильина в ней состоял! То есть философ не гнушался и сам в терроре участвовать. А мы его за государственный счет да с почестями перезахораниваем в России! Это – что?
– Ну... – Зорькин растерялся, – ошибки у каждого могут быть...
– Ошибки? Даже большевики черносотенцев расстреливали, а мы их теперь героями представляем! Вам-то, наверное, такие имена, как Михаил Меньшиков и Иоанн Восторгов, ничего не говорят?
– Нет, – согласился Зорькин, – а кто это?
– Вожди и идеологи черносотенцев, теперь герои нашего времени.
– Ну, знаешь, у вас, историков, как и у них, юристов, на два ученых три мнения, – попыталась разрядить обстановку хозяйка дома.
– При чем тут историки? – горько вздохнул зять. – Романы Виктора Суворова такими тиражами издаются, что никакому Ключевскому не снилось! А в них очень убедительно доказывается, что Гитлер – правильный пацан, практически повзрослевший Мальчиш-Кибальчиш. Книги Гитлера и Муссолини – на каждом лотке. Гуру наш от кино, Сокуров, фильм о фюрере снял – «Молох», – не смотрели? Так после этой эпопеи несчастного Адольфа даже пожалеть хочется. Случайность? Спросите у своих скинхедов, смотрели ли они это кино, увидите, слюной от восторга брызгать будут, наверняка в план теоретической подготовки входит!
– Спрошу, – мрачно и холодно пообещал Зорькин. – Не хочешь ли ты сказать, что фашизм в стране насаждается сознательно?
– А вы меня голосом не пугайте, Петр Максимович. Я не зря в Копенгагене филиал фирмы открыл. В любой момент могу вернуться на родину предков. Мне в Четвертом рейхе жить как-то не хочется.
– Это ты о России так? – У Зорькина даже дыхание перехватило.
– Именно, – кивнул зять. – Или вы действительно считает, что вся эта нечисть сама собой наружу повылезала? Да ее за уши тянут! Это же азбука! Социальное расслоение в стране гигантское, рванет – никому мало не покажется! Значит, надо сделать этот взрыв растянутым по времени, чтоб не разнес все к чертям, и, главное, строго направленным. Самое простое и действенное – показать реального врага. Кавказца, таджика, мусульманина, иудея. Вот он, изверг! Вот кто мешает вам жить богато и счастливо! Вот из-за кого все ваши беды! А почему он враг? Да потому, что не такой, как ты! Носом не вышел. Или цветом кожи. Как с первой чеченской началось, так и катится.
