«Естественное познание начинается с опыта и остается в опыте».

Что значит «естественное познание»? Если это познание животных, то оно начинается с априорного знания, или инстинкта, а вовсе не с опыта. И там остаётся. А приобретённое в опыте знание неизвестно где остаётся. Может быть в детёнышах, если их обучают родители? Но нет, мы простодушно ошибаемся: оказывается, речь идёт о «теоретической установке», называемой «естественной»; и вот, те, кто исходит из этой установки, совершают акты естественного познания:

«в той теоретической установке, какую мы называем „естественной", совокупный горизонт возможных исследований обозначен одним словом — мир».

Корректно ли вообще говорить о «естественной» теоретической установке? Разве это не оксюморон? Возможно, Гуссерль сразу родился теоретиком. Бывают аномалии!? Мир как «горизонт исследований» – это поэзия на темы науки; романтизм первопроходцев; но никак не серьёзная философия. Здесь нечего обсуждать. Гораздо интереснее его высказывания о мире в другой работе: «Кризис европейского человечества и философия»; там Гуссерль пишет: «Историк всегда имеет среди своих феноменов и физическую природу, в нашем примере природу Древней Греции. Однако эта природа - не природа в естественнонаучном смысле, а то, что считали природой древние греки, что стояло у них перед глазами как природная реальность окружающего мира. Иначе говоря, исторический окружающий мир греков - это не объективный мир в нашем смысле, но их картина мира, т.е. их собственное субъективное представление со всеми входящими сюда значимыми для них реальностями, среди которых, например, боги, демоны и т. д. Окружающий мир - это понятие, уместное исключительно в духовной сфере. Что мы живем в нашем нынешнем мире, которым определяются все наши труды и заботы, - это чисто в духе совершающийся факт. Окружающий нас мир - это духовное явление нашей личной и исторической жизни. Поэтому подстраивать под науки о духе, желая сделать их якобы точными, естественнонаучный фундамент - абсурдно».

Может быть, он хочет подвести нас именно к такой критической установке, свободной от иллюзии существования «объективного мира»? Посмотрим.

Пока что он занимается отделением сущности от акциденций: «Индивидуальное бытие любого рода, если говорить совершенно общо, — „случайно". Дело обстоит так, что по своей сущности оно могло бы быть и “иным”. (...)Если мы говорили: каждый факт мог бы „по его собственной сущности" быть и иным, то тем самым мы уже выразили следующее: от смысла всего случайного неотделимо обладание именно сущностью, а тем самым подлежащим чистому постижению эйдосов». Как умно!Позволительно спросить, с кем мы вообще имеем здесь дело, с неоплатоником? И что здесь нового? Заранее известно, что, заговорив о случайном, мы тем самым подразумеваем необходимое; и, говоря об акциденциях, тем самым говорим о сущностях.

То, что Гуссерль откровенный платоник, подтверждается следующим пассажем: «Всем относящимся к сущности такого-то индивида мог бы обладать и другой индивид». Аристотель с этим никогда бы не согласился.

Здесь мы находим голое утверждение, аксиому, личную убеждённость Гуссерля в способности ума к сущностному созерцанию, или усмотрению сущности; каковое свойство ума само является существенным или сущностным. То есть, способность усмотрения сущности это как бы собственная универсальная потенция ума, которую можно открыть в себе и научиться активировать. Гуссерль пишет:

«Постигающее в опыте, или индивидуальное созерцание может быть преобразовано в глядение сущности (идеацию)…» И далее: «Каким бы ни было индивидуальное созерцание, адекватным или нет, оно может обратиться в сущностное глядение, а последнее, будь оно соответственно адекватным или нет, обладает характером акта, какой дает. А в этом заключено следующее: Сущность (эйдос) — это предмет нового порядка. Подобно тому как данное в индивидуальном, или же постигающем опытным путем созерцании есть индивидуальный предмет, так данное в сущностном созерцании — есть чистая сущность».

Я прозрел твою сущность, Варвара, ты – самка! Наверное, такие акты «сущностного усмотрения» имеют место в нашей жизни, – когда за масками и покровами лжи мы усматриваем подлинный этос имярека. Может быть, это имеет в виду Гуссерль? Но если мы станем утверждать, что созерцаем сущность стола или стула, то это будет, скорее всего, самообманом. Что может быть предметом сущностного созерцания? Эйдос? Не всякая вещь имеет эйдос. Мыслителям знакомо напряжённое размышление над феноменом, зачастую безотчётная и непрерывная медитация, непрекращающаяся даже во сне, и дающая раскрытие тайны феномена, решение проблемы, усмотрение порядка в кажущемся хаосе…. Но, пытаться описать эти сокрытые от наблюдателя акты личности – скользкая стезя! Мы окажемся ближе к пониманию, если будем держаться аналогии искусства. В этом случае, Гуссерлианское различение естественного и сущностного восприятия мира есть отображение двух направлений нового искусства: наивного и концептуального. Художник наивного стиля как бы имитирует восприятие мира неиспорченным простолюдином, ребёнком, а концептуалист изображает мир мыслителя, математика, проникающего своим умозрением за простую видимость вещей.

То, что «опыт» Гуссерля есть опыт эстетический, доказывается простым мысленным экспериментом. Представим себе научный опыт, опосредованный прибором (инструментом). Здесь «редукция» феномена осуществляется в самой конструкции прибора. Так, цветной фильтр пропускает свет только одной длины волны, отсеивая другие; тем самым полихромный белый свет редуцируется до монохромного, и сложный волновой пакет редуцируется до простой волны, или до простой сущности света, – если пользоваться метафизическим дискурсом. Интенсивность этого простого света обнаруживается отклонением стрелки амперметра, получающего ток от светодиода. Это последнее отклонение фиксируется наблюдателем с записью соответствующей цифры в журнал. Так что весь феномен опыта для наблюдателя сводится к фиксации отклонения стрелки амперметра, которое легко может быть автоматизировано – самописец сам будет записывать показание амперметра. Где тут место феноменологической редукции, чистому сознанию и чистому переживанию?

Не то в опыте эстетическом. Здесь нет опосредования прибором, сам человек есть прибор. Поэтому феномен включает в себя всего человека: его психофизическое состояние и ментальную установку. Кроме того, эстетический опыт есть опыт общения с другим человеком, художником. Его сообщение несёт печать индивидуальности, личности художника. Понимание сообщения требует соответствующего настроя, герменевтического, так сказать, подхода. Эта настройка на другого может заключаться в редукции целого восприятия до «чистого переживания» только в том случае, если художник заявляет о своём творческом акте, как о чисто эстетическом, лишённом какого-либо «идейного» содержания. Тогда и восприятие такого акта (принятие сообщения) требует от созерцателя освобождения от всех культурных установок (идеологем, ценностей, правил, законов, привычек и т.п.), – с тем, чтобы его переживание события искусства было чисто эстетическим. Если же акт искусства является идейным, имеющим рациональное содержание, тогда требуется не редукция, а преобразование восприятия, в соответствии с культурными реалиями творческого акта. Чтобы понять произведение иной культуры, необходимо проникнуться этой культурой, усвоить её символику и образовать в себе искусственную установку, имитирующую установку создателя. Точно так же, как при прочтении сообщения на ином языке, нужно усвоить этот язык.