Чтение новой поэмы

“Сошествие...” Юрия Кузнецова 2 декабря 2002 г.

В Большом Союзе на Комсомольском проспекте был юбилей Станислава Куняева (70 лет), куда был приглашен и ваш покорный слуга. Вокруг все достойные люди: Личутин, Зюганов, Распутин, Бондаренко, Бурляев. Не хватало только Поликарпыча. Он на юбилей не пошел, сказав мне, что все будут пить водку, а ему опять только минеральную воду (на это время в который раз уж он боролся с зеленым змием, как Лаокоон).

После юбилея Юрий Поликарпович попросил меня приехать к нему домой и сильно не напиваться у Стаса. Больше ничего не сказал. Да я и сам не лыком шит — догадался. Кузнецов закончил недавно свою самую серьезную поэму “Сошествие в ад”, и она должна была вот-вот выйти в двенадцатом номере “Нашего современника”. Так свежо еще было впечатление от работы, что хотелось поделиться этим еще с кем-то, выбор пал на меня...

Юбилей Куняева шел своим русским ходом. Мне дали слово, и я прочел стихи, посвященные могучему юбиляру. Потом, накушавшись водки, мы с Владимиром Личутиным этажом ниже пили зеленый чай у Владимира Бондаренко.

Когда я приехал к Учителю, он сказал, как всегда, с очень серьезным видом:

— Удивительно, Игорь, что ты еще тверёз!

— Ну я же тебе обещал, Юрий Поликарпович, — заметил я в ответ.

— Ну мало ли что вы обещаете...

Поэму он читал часа 3—4 с комментариями и обсуждением ее “забойных мест”, которых в поэме немало. Вернее, Кузнецов читал и говорил о системе образов, возводящих поэму, а я слушал почти безмолвно, как манекен. Правда, иногда подвякивал.

— Запоминай, что говорю, а то ведь опять всё извратите, — вздыхал мэтр.

Кто-то из московских поэтов сказал мне, что нужно было взять диктофон, чтоб не пропустить бесценных реплик и замечаний Кузнецова. Но вряд ли Поликарпыч был бы так откровенен тогда со мной...

Когда я позднее рассказывал москвичам патриотической ориентации, что Юрий Кузнецов сам читал мне всю ночь еще не опубликованную поэму — зависть была неимоверная. Он же, как гениальный поэт, предполагая эти заморочки, сказал: “Ты, Игорь, говори, если спросят, так: что просто оказался в нужное время в нужном месте. Скажи им, что в этом ты не видишь своих больших заслуг. Просто так вышло. И это правда” .

Данте писал свою поэму 8—10 лет, а Кузнецов закончил ее за полгода!

Как говорил Юрий Поликарпович: “Когда работа над поэмой была в самом разгаре, я стал бояться выходить на улицу, чтоб, не дай Бог, что-нибудь не случилось. Так хотелось дописать ее до конца. Ведь если я не закончу поэму — ее никто уже не закончит. В поэме мощный образный строй. Глыбы-образы. Например, Иаков и Исав, они были близнецами, но Исав родился раньше, чем Иаков, и поэтому считался первенцем. Помнишь, когда мать Исава Ревекка, любившая Иакова больше, чем брата, вместе с Иаковым обманывают Исаака?

В итоге подлога первородство перешло от Исава к Иакову. Что из этого выходит? Да то, что 12 колен Израилевых стоят на подлоге и многие оказались в аду” .

И все же, как считал поэт, что если человек долго испытывал муки за свои грехи, то Господь делает ему послабление — кто-то горит по пояс, кто-то по грудь.

Например, одни из героев кузнецовской поэмы Сталин и Иван Грозный. А чего стоит обрывок карты неба, отпечатанный на ладони поэта, спустившегося в ад вместе с Христом.

— Я не пошел по пути Данте, где Вергилий был экскурсоводом.

Под утро, по завершении читки поэмы, мы все-таки выпили полбутылки “Столичной” (в основном пил я) за два наших с ним миниатюрных сборника стихов, только что вышедших из печати. Про мою миниатюрку он сказал: “Вот эту книжку ты можешь дарить, не стыдно”.

Еще он говорил мне, что хочет когда-нибудь уйти из журнала, где он, генерал, работает на месте солдата. А сейчас уйти не может, потому что в ответе за многих поэтов, которых без него в журнале печатать не будут.

Вдруг он сказал:

— А теперь о тебе, брось политикой увлекаться! (В те времена я действительно баллотировался в Госдуму и состоял в политической партии “Духовное наследие” — будучи ее региональным председателем. – И. Т. ) Повышай к.п.д. своих стихотворений. Перечитай Брянчанинова, Сергия Радонежского. Чтоб посмотреть под другим углом на те же самые вещи. Чтоб не буксовать на месте. Есть у тебя образы резкие, но поверхностные .

Замечания Кузнецова не казались мне обидными, наоборот. Важно, что учителю не безразлично творчество бывшего ученика своего, а советы ему он готов давать и сейчас.

Я ему сказал о поэме, что это его лучшая вещь из того, что он уже написал. Кузнецов согласно кивнул и добавил, что все предыдущее творчество лишь подготовило эту поэму.

Поздней, когда поэма была уже напечатана в журнале, Поликарпыч сетовал, что москвичи ни черта в ней не поняли или не доросли до нее, ему было обидно, что до сих пор не вышло ни одной серьезной критической статьи о ней.

О быте

— Ты сам, Игорь, видишь, как у меня в быту, — заметил Поликарпыч после небольшого семейного скандала. — Меня ничего не держит на свете — ни семья, ни быт. Только поэзия! Деньги нужны, чтоб содержать их (кивнул он из кухни в сторону комнат, где находились две дочери и жена). И если не смогу больше писать — ничто меня в этой жизни не удержит. Я уже написал свою лучшую вещь “Сошествие в ад”. Равную ей уже не напишу. О рае написать не смогу, потому что время в стране как раз для ада, а не для рая. — И на мое несогласие с ним: — Ну, это сейчас говорю, а там посмотрим...

Я думаю, что и рай Кузнецов бы осилил.

Поликарпыч при очередной встрече в “Нашем современнике”, будучи в добром расположении, сказал мне:

— Станислав мало чьи стихи читает в своем журнале, но твои читает всегда, можешь этим гордиться .

Юрий Поликарпович при мне разговаривал с кем-то по телефону:

— Да что ты говоришь, кто такой? (Здесь можно поставить имя любого литчиновника.) Что это такое? Пустое место! У них один пишущий (в руководстве СП) — Сегень, да и тот без должности.

На “Путь Христа” я бросил все силы, а их у меня немало. Все стихи я писал вполсилы! А здесь бросил все, что у меня было. Напрягся, жаль, что почти никто не заметил, какое эпическое произведение я написал... Александр Пушкин только к этому подступался в “Вещем Олеге”. Пока я писал поэму, я был чист перед Богом, полтора года не пил. А ты хочешь читать поэму с похмелья, но это же Христос!

— Игорь, а ведь ты еще не нашел свою точку соприкосновения с Богом? — говорил он мне в те дни. И тут же советовал прочитать беседы с Серафимом Саровским, записанные Мотовиловым.

Геннадий Морозов

Письмо из города Касимова

Дорогой Станислав Юрьевич!

Обидно, горько и больно. Душа моя скорбит и вспоминает до мелочей все недолгие встречи с Юрой Кузнецовым.

О его смерти я узнал случайно из письма Коли Алешкова, моего друга и сокурсника по Лит. институту. Я до сих пор не знаю, что случилось с Юрой.

Летом он прислал мне коротенькое письмишко — тёплое, сердечное, сообщая, что подготовил цикл моих стихов. И вот стихи вышли, а Юры нет. Стасик, как мне жалко его! Жалко, как Рубцова, Шукшина, как Передреева, Кожинова, Селезнева и многих наших русских братьев, именно так я их всегда чувствовал, воспринимал и любил.

Все эти дни перечитываю Юру, все, казалось, уже знаю чуть ли не наизусть, а всё равно — тянет и тянет к его изумительным стихам, к его чистой душе. Царствие ему Небесное! Да будет земля ему пухом!

Первая моя встреча произошла с ним в Москве. В то время я учился в Лит. институте. Приехал на сессию.

Помню, за столиком в писательском кафе сидели: Передреев, Кузнецов и ещё кто-то, возможно, Виктор Кочетков.