Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

У И. Штокмана всё не так.

Во-первых, Штокман писательски и художнически не рисуется и не кокет­ничает: он не скрывает, что две повести его — “Дворы” и “Путём зерна” — да, автобиографичны. То, что он пережил, взрослея, в 50-е и 60-е годы, в преображённом его писательской фантазией виде превратилось в две сюжетные повести, герои которых не взирают оттуда на нас нынешних с этакой надменностью — мол, смотрите, через что пришлось пройти нам, чтоб вы жили в свободе; нет, его герои просто живут той тогдашней действительной, а не выдуманной жизнью, и это “просто живут” (на самом деле, как понимает любезный читатель, их “простая жизнь” выстроена умной волей автора) бесконечно богаче и поучительнее, чем все загромождённые “деталями времени” сюжеты модных ныне А. Геласимова, А. Дмитриева, И. Клеха, Д. Рубиной и других, имя которым поистине легион.

Вместе с его героями мы погружены в тогдашнюю атмосферу бытия — и следуя за ними под водительством автора, живя их жизнями, как бы повторяя их опыт, постепенно за непритязательными картинами, которые с мастерской пластичностью разворачивает пред нами И. Штокман, начинаем понимать, что в той жизни было что-то живое, что начисто утеряно нами сегодня; вернее, не утеряно нами, ибо нет нашей в том вины, а — напрочь отсутствует. Я долго искал определения этому “живому”; что это за качество, которое не сразу ухватываешь? И в один прекрасный миг понял: органич­ность . В той жизни была органичность — со всей сложностью общественных отношений в ней было то, что не позволяло нарушиться связи времён; да, несмотря на трагедию октябрьского переворота 17-го года, когда в России всё переворотилось и пошло не так, как раньше — но, странным образом, тем не менее не прервалась до конца шекспировская связь времён в русской жизни. Теперь-то это видно, кажется; и видно, результатом чего, каких духовных процессов, какой духовной работы со всеми её ошибками и провалами был кровавый Октябрь. — Вот за то, что И. Штокман дал нам почувст­вовать органичность той жизни, ему спасибо.

Может быть, автор и не ставил пред собой такой творческой задачи. Но художник не всегда волен в результатах своего художества. Тем художник и ценен, что он прозревает нечто в своих образах — то, что никогда не выливается в прямой, в лоб, речи.

То, что И. Штокман художественно анализирует сегодняшнюю жизнь через призму прошлого, конечно, не случайно. Он человек зрячий и видит процессы . В одном из своих стихотворений он пишет: “Нам не дано собрать / Что разметать сумели. / Что будет — знает Бог, / неясен пока жребий...”. Эти строчки написаны в самое глухое и глупое время так называемого “застоя”, в 1983 году, и по-видимому, вызваны каким-то сугубо личным пережи­ванием — но как это личное наложилось на то, что произошло в стране, что уже происходило в те годы в стране, что зрело в ней подспудно, “под глыбами”! Воистину, личная судьба моя неразрывна с твоею, родина моя Россия!

И в рассказах И. Штокмана постепенно, шаг за шагом, раскрывается тот самый “жребий”, который автор почувствовал в глухом восемьдесят третьем году. В рассказах время уже приближается к нашему, с каждым рассказом мы всё больше узнаём сегодняшний день, приближаемся к нему — и, владея ключом к его повестям, открывающим книгу (“повести об органич­ной жизни”), мы уже раскрываем подлинную суть происходящего с героями его “современных” рассказов: они живут жизнью, в которой происходит постепенная, но неотвратимая утрата органичности бытия . И понимаем, что герои И. Штокмана в этой утрате не виноваты. Они-то ищут подлинное в жизни, они анализируют, они пытаются удержать то, что никак уже нельзя удержать (рассказы “Встреча”, “Не верю”, “О март-апрель, какие слезы!..”, “Дальнее облако”, “Килька плавает в томате...”, “Игрун”, “Пирос — долгое эхо” и др.) — да ведь “распалась связь времён”! Воистину — распалась! И ни черта тут поделать уже нельзя. И не собирается ничего.

Вот такой вот неожиданный “выход на Шекспира” ожидает читателя в современной книге современного автора. Вот здесь — результат всего “завоёванного” нами, всей “демократии” нынешней, велеречивой по-шустеровски “свободы”, обернувшейся всего лишь новой несвободой. Прочтя книгу И. Штокмана, понимаешь с кристальной ясностью — не вперёд, к свободе, ступили мы от коммунистической тирании, а всего лишь куда-то вбок, на тропки, исхоженные ещё в Древней Греции и уже поросшие чертополохом. И бродят герои И. Штокмана по этим тропкам, ищут выхода, ищут всё разрешающей встречи всем пылом жаждущей и томящейся души (Плужников в изумительно точном и поэтичном рассказе “О март-апрель, какие слезы...”). Но встречают только — одиночество, неизбывную усталость и непреходящую скорбь.

 

К книге прозы И. Штокмана приложена “тетрадка” стихов.

Стихи эти писаны автором давно, более двадцати лет назад. С той поры целая эпоха минула, и, читая их, всё время об этом думаешь. Да, пожалуй, главный герой всей книги И. Штокмана — время, как ни штампованно это звучит. И в стихах оно тоже присутствует — в интонациях, которыми сегодня уже не говорят, в штришках, на которые сегодня уже не обращают внимания. Кому-то, быть может, стихи эти вообще покажутся устаревшими — мол, надо было их печатать тогда, когда они писались: в 64-м, в 67-м, в 80-м, в 83-м... Но в них есть то, что и сегодня нам нужно: понимание сложности отношений человека со временем, человека с человеком, человека с обществом:

 

Люди сходятся — на небесах,

Да земля их вглухую разводит...

В потаённых тёмных лесах

Счастье их сиротливое бродит...

 

...Оно плачет — зови не зови,

Рвётся то, что вскормлено кровью,

И тяжёлые, чёрные дни

Подступают тогда к изголовью.

 

Эти строки, написанные в 1983 году, перекликаются со стихами 2002 года:

 

Где вы, минувшие годы?

Дней золотое кольцо?

К ночи своей небосводу

Я поднимаю лицо.

 

Выстоять, не оступиться,

Прошлому верность хранить,

С нищею почвою слиться,

Не потерять свою нить.

 

Мера отмерит земное,

Близок последний предел...

Кто там ступает за мною?

Кто там ещё уцелел?

 

...И постепенно проясняется, оседает хаос, о котором говорилось в начале статьи. Грустная книга И. Штокмана проясняет главное в нашей жизни: мы понимаем себя, мы начинаем видеть себя в тех жизненных реалиях, которые зачастую скрыты от нас внешней каждодневной суетой.

А это — очень много.

Игорь БЛУДИЛИН-АВЕРЬЯН

 

Сергей ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВ • Величие русской души (Наш современник N10 2004)

 

ВЕЛИЧИЕ РУССКОЙ ДУШИ

 

Рогов А. П. Мир русской души, или История русской народной культуры. —

М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2003. — 352 с.: илл., 64 с.: илл.

 

Когда я начал читать новую книгу Анатолия Рогова “Мир русской души”, то почему-то сразу же вспомнил одно событие из собственной биографии. Было это ровно четверть века назад в Новгороде Великом. Мне, тогда студенту исторического факультета, довелось принимать участие в новгородской археологической экспедиции. Те три недели, проведенные в одном из древней­ших русских городов, более того, в прямом смысле слова — в недрах Новгорода, запомнились на всю жизнь. Именно с той поры мне очень дороги и близки новгородская церковная архитектура и иконопись, уклад северно-русской жизни, холодные воды Ильменя и Волхова... Конечно, нас, студентов, использовали, в основном, на подсобных работах — нашим главным оружием были лопата и носилки. Уж сколько земли мы перево­рочали! Тем более что тогда пришлось открывать новый раскоп — на каком-то заброшенном огороде, где до нас почти что утонул трактор. Но до слоев XV века мы за три недели все-таки докопались...

36
{"b":"135116","o":1}