Литмир - Электронная Библиотека
A
A

 

Текстологическая вседозволенность

При решении научной задачи исключена эта необъяснимая озлоблен­ность, которой пронизана работа 3. Бар-Селлы, который переходит пределы не только научной корректности, но и элементарных человеческих приличий. Даже “антишолоховеды” Макаровы указали своему коллеге на “недопустимый тон, который сколь невозможен и неприемлем в научном исследовании, столь же и опасен”. Эту опасность Макаровы видят прежде всего в том, что “рядового читателя, воспитанного на “Тихом Доне”, любящего это произве­дение, его героев, взятый по отношению к Шолохову ернический тон не только оттолкнет от повествования, но и определит стойкое негативное отношение к любым другим попыткам разрешить проблему авторства”.

Макаровы не понимают, что “опасность”, о которой они пишут, прежде всего в том, что “антишолоховеды” глубоко оскорбляют тех, кто считает Шолохова великим национальным русским писателем, а “Тихий Дон” — национальным народным достоянием.

В мире сегодня в ходу термин “политкорректность”. О какой “политкор­ректности” может идти речь, когда книгу о русском гении 3. Бар-Селла, забыв о презумпции невиновности, называет “Текстология преступления”. Отрывки из нее публикуются в разных периодических изданиях и пестрят перлами вроде обвинений Шолохова в “зверином невежестве”; без предъявления хоть сколько-нибудь серьезных доказательств в ней делаются заявления: “пришло время назвать вора вором, а “Тихому Дону” вернуть имя настоящего автора”, или же: “Только бесстыдство водит рукой подонка, вставляющего в блистательную прозу свой “идеологический” мусор”...

Такого рода вседозволенность по отношению к великому русскому писателю свидетельствует, как правильно заметил Г. Хьетсо, только об одном: о полном бессилии аргументации “антишолоховедения” и о его поражении. И, конечно же, о крайне низкой культуре оппонента, позволяющего себе дискуссию на таком запредельном уровне.

Если Медведева-Томашевская, Р. Медведев, Солженицын выдвигали идею “соавторства” Крюкова и Шолохова в отношении “Тихого Дона” как гипотезу , которую, по собственному их признанию, они так и не смогли доказать, то для Бар-Селлы авторство В. Севского (Краснушкина) — непре­ложный факт. В своей аргументации он исходит все из того же гипотетического тезиса о мифическом “протографе”, “прототексте” некоего “автора”, который неумело “переписал” Шолохов. Только Бар-Селла считает таким “автором” “протографа” “Тихого Дона” не Крюкова, а Краснушкина.

В своей антишолоховской позиции он заходит настолько далеко, что вообще отрицает факт существования рукописей Шолохова. В статье “Рукописи не бомбят!” (“Окна”, Тель-Авив, 6 июля 1995 г.) Бар-Селла в совершенно непозволительном, кощунственном тоне пишет о том, как был разбомблен дом Шолоховых в Вешенской и во время бомбежки погибла мать М. А. Шолохова:

“Представьте себе на минуту — приезжает человек забирать мать, а тут бомбежка. Он в канаву — прыг. А как немец отбомбился, в машину — скок. Только его и видели. А тут же, на том же самом дворе, у сараев мамаша убитая, Анастасия Даниловна. А вроде как за мамашей приезживал...

Стоило Шолохову отъехать, — продолжает фантазировать Бар-Селла, — как на дом с мезонином и без хозяйки налетели соседи (сгорел дом позже), разнесли ящики (знал Шолохов свой народ, знал, что делал, когда посуду в землю зарывал), разбросали все бумаги... А в НКВД вскрыли несгораемый ящик и увидели, что за архив там лежит...”.

В нравах желтой прессы Бар-Селла продолжает ёрничать:

“... В железный ящик (т. е. в сейф) Шолохов сложил не рукописи и не письма коллег по литературному цеху, а ценности нетленные — вовсе не бумажные (дензнаки уж больно сильно подешевели), но золото и бриллианты, этот ящик он и сдал на хранение в НКВД, чекистов об этом, естественно, в известность не поставив. После чего ценности эти были украдены, видимо, самими чекистами, заявившими, что ящик пропал в спешке и неразберихе срочной эвакуации. Шолохову оставалось скрежетать зубами. Но тогда Шолохов понял, что ему выпала редкая удача — разом покончить с неприят­ными вопросами относительно авторства “Тихого Дона”: все рукописи, все черновики, все подготовительные материалы погибли! А на нет и суда нет!”.

Что касается хранящихся в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) РАН рукописей частично третьей и четвертой книг “Тихого Дона”, две страницы из которых были переданы Академией наук СССР в дар Нобелев­скому комитету, то этот вопрос тель-авивский литературовед решил просто: это — “подложная рукопись. Когда она была изготовлена, Бог ведает”.

Правда, в 1989 году, сообщает Бар-Селла, появилась информация, что Львом Колодным найдены “уже не огрызки рукописей III и IV книг романа, а полностью и целиком две первых... Туману он напустил вокруг своего открытия изрядно, но кое-что удалось выяснить в ходе личной беседы, состоявшейся года два назад в Иерусалиме. На вопрос, почему так тщательно скрывается место нахождения рукописи, Колодный ответил, что хранится она у одной старушки, а объявлять имя старушки он не хочет по причине понятной: убьют старушку, если узнают, и рукопись украдут”.

Практически ничего не зная об этой рукописи (так же, впрочем, как и о шолоховской рукописи, хранящейся в Пушкинском Доме), Бар-Селла ничтоже сумняшеся заявил:

“Рукопись того, что известно как две первые книги романа, пока не опуб­ликована. Сказано только, эта вторая исполнена рукой шолоховской супруги, Марии Петровны (?!).

Но ясно уже сейчас: чья бы рука ни изготовила данную рукопись, доказать авторство Шолохова она не может. И вот почему: человек, переписавший от руки “Войну и мир”, — не Лев Толстой. Для того, чтобы стать Львом Толстым, нужно “Войну и мир” не переписать, а написать. А что касается рукописного “Тихого Дона”, то разве у кого-то возникала мысль, что Шолохов до того обнаглел, что поленился чужой роман собственной рукой переписать? Так прямо чужую рукопись со всеми ерами и ятями в редакцию принес?

Нет, претензии к Шолохову иные — и главная та, что он не только чужую рукопись перекатал, но и не понял того, что перекатывает. А он не понял...”.

Исходные позиции Бар-Селлы настолько необъективны и предвзяты, а тон дискуссии настолько неуважителен, что возникает вопрос: стоит ли вступать в научный спор с таким оппонентом? Но, вполне возможно, именно на это — на нежелание опускаться до спора с ним — Бар-Селла и рассчитывает, дабы с помощью эпатажа сохранить, — как пишут Макаровы, — “монопольное положение среди исследователей шолоховской (антишолоховской. — Ф. К. ) темы”. Как видим, Бар-Селла считается монопольным лидером современного “антишолоховедения”, и этот факт лучше, чем что-либо другое, говорит о его состоянии.

Л. Кацис значительную часть своей статьи “Шолохов и “Тихий Дон”: проблема авторства в современных исследованиях” посвящает именно 3. Бар-Селле, которого защищает от критики Макаровых и соглашается с А. И. Сол­женицыным в том, что им проведен “очень убедительный текстологический анализ”. Л. Кацис дает развернутую характеристику “принципов” этого “анализа”: “На основе анализа ошибок и несообразностей в “ТД” он показывает, что изготовители (или изготовитель) книги настолько боялись отказаться от самых малых кусков Авторского текста, что использовали даже черновики, написанные скорописью. Использовали, не замечая, что те же события или сведения есть и в пространных вариантах.

В своих работах израильский исследователь пытается также понять, какие свойства Авторского почерка привели к ошибкам посмертных расшиф­ровщиков”.

Если такой “исследователь”, как Бар-Селла, сумел занять “монопольное положение” в “антишолоховедении”, значит, его кризис и в самом деле зашел очень далеко. Для более ясного представления о характере этого кризиса и постижения методики и методологии работы современных “антишолохо­ведов”, степени доказательности их аргументации полезно — при всем неприятии тона статей Бар-Селлы — внимательно всмотреться в них.

66
{"b":"135108","o":1}