Я впервые увидел своими глазами мертвых судаков с меня ростом, окуней до трех килограммов весом, огромных лещей и сазанов. Вылезали на берег лягушки — в какой-то слизи — и даже вьюны.

Люди тащили рыбу ведрами, сумками, набивали ею кастрюли, бочки. Но от нее, как и от речки, шел неприятный запах. Вода в реке текла коричневая. Несло липкую взвесь. Она оседала затем на дно и губила живших там миног, моллюсков, малоподвижных раков.

Мой друг детства Николай Романович Вернигоров написал тогда строки:

Опустела река.

Рыба вымерла вся

И плыла в мертвом сне

Вниз по Тихой Сосне.,.

Река опустела лишь на время. Рыба, большей частью верхоплавающая — голавль, красноперка, щука, — вновь зашла в Тихую Сосну с Дона. Но травля стала повторяться каждую осень. Присоединились вскоре к этому варварству и некоторые сельские хозяйства — стали сбрасывать в реку навоз! Рыба после такой “подпитки” становилась и вовсе непригодной для еды, ею брезговали даже коты. Шли в невиданный рост водоросли, засоряя реку, делая ее мелкой, но, правда, и очищая воду от мерзости. Появились постановления “О мерах по предотвращению загрязнения бассейнов Черного и Азовского морей” (травили не только у нас) — увы, бездейственные, как многие подобные в бывшем Союзе. Никто из руководителей заводов и хозяйств-отравителей не был наглядно наказан. Отработанные воды шли отнюдь не на удобрения полей и не очищались, как предусматривалось бумажными указаниями многочисленных служб по охране окружающей среды. После сильных дождей отстойники обычно прорывало, а может быть, кое-кто и специально открывал шлюзы.

Увиденное потрясло меня и болезненно запечатлелось на всю жизнь в памяти.

Только во время “перестройки”, то есть всеобщей остановки и приостановки работы промышленных и сельских предприятий, перестали было попадать в реку удобрения, жом, прочие отходы. В реке снова появились рыба и раки. Но, видимо,  те же отравители, а может, прибавившиеся новые, стали тайно открывать шлюзы и сбрасывать нечистоты зимой под лед — поди разберись, чьи они? И все живое (ему и без того зимой трудно выжить) вымирало полностью — дно бродов белело от мертвой рыбы, от реки разило отходами. Весной рыба всплывала в промоинах, плыла вниз по течению, река после этого долго оставалась ядовитой — даже для птиц. И все сходило с рук. Чиновники получали хорошую зарплату и сверх того — зачем им было заниматься расследованием или хотя бы предотвращением подобных преступлений? И они в упор продолжают не видеть, что творится на реке — государственной, а значит, ничейной. Отвечать за ее гибель было некому. А что такое наше государство — и раньше, и теперь каждый хорошо знает. Продаются, кроме всего прочего, в открытую и на каждом шагу разные сети, “флажки”, “пауки” и прочие “дуры”. И... ничего, кроме формальных запрещений ловли рыбы во время нереста, в защиту реки не делалось. Не диво, что и браконьеров развелось больше, чем рыбы, благо асфальт подошел к самой реке. И если и осталась еще рыба, то как бы из истории об алексеевском вьюне. Рассказывают, будто в центре города Алексеевка возле бегущих в реку “условно чистых вод” поймали как-то маленького вьюна. Но опытный рыбак-старожил определил, что вьюну этому — лет эдак тридцать с гаком. Живет, питается под стоками и... не растет.

Отраву продолжают сбрасывать в Тихую Сосну зимой до сих пор!!!

Вместе с обитателями реки хиреют, вымирают многие прибрежные растения и деревья. Раньше у Тихой Сосны стояли тут и там старые вербы — в золотом пчелином звоне и медовом запахе, под ними росли зеленые мягкие травы-муравы;  заливные луга захлестывало разноцветье.  Вспоминаю,  как потомственный крестьянин Сергей Иванович Бузулукин вместе с однофамильцем Василием Михайловичем много лет назад посадили у реки за Панским мостом возле бывшей птицефермы вербы. Теперь там, в память о них, вырос густой лесок — дает тень реке, притягивает воду, предохраняет берега от размыва, а реку — от попадания в нее размытой дождями земли. Напротив своих огородов посадили у ерика таким же образом деревья — воткнули ветки верб в берег, и они укоренились, выросли — земляки Н. Е. Скрипников, Н. С. Бузулукин, К. С. Бузулукин и некоторые другие. Но сколько их было, таких рачительных односельчан. Другие теперь сбрасывают в реку кочерыжки капусты и подсолнечника со своих огородов, запахивают тридцатиметровую прибрежную охранную травяную полосу, спиливают посаженные не ими деревья, то есть губят реку, из которой пьет воду их же скотина, пользуются водой тысячи жителей прибрежных сел.

Раньше заливные луга украшались копнами, скирдами сена. Делали там по три укоса за лето. Теперь луга оскудели. На них растут, в большинстве своем, бодяки, крапива, осока, чертополох, появились кочки — от неправильного выпаса скота: поедает съедобные травы, а оставшиеся сорняки с деревянными стеблями, аллергической пыльцой безмерно размножаются, изменяют структуру почвы. Скашивать их до цветения некому и нечем — как и кочки срезать. Уровень реки весной и летом резко падает, берег поднимается над водой, обрушивается в реку и засоряет ее. Летом межень поднимается только после ливневых дождей. Речка не разливается, как раньше, весной, и меньше питает луга. Тихая Сосна остается бесхозной, и не с кого спросить, почему она опустела, заросла, обмелела.

Сейчас по реке, особенно на ерике, почти на всем ее протяжении, стоит стеной трехметровый камыш — где его никогда не было. А другие водоросли, растения и кустарники давно пора уже заносить в Красную книгу — желтые и белые кувшинки, водокрас, стрелолист прибрежно-водный, ежеголовки, омежник, сусак с его бело-розовыми зонтиками, прибрежную калину. Всюду река зарастает ряской и тиной — летом негде забросить удочку. Хорошо одним уткам и прочим водоплавающим птицам. Вывелись напрочь ракушки-перловицы — и створок от них не осталось. Нет на дне чистого песка, даже глины, мела — один ил от смываемого из оврагов и с дорог чернозема (берега реки оголены — отсюда ее загрязнение, быстрый сход паводковых вод, исчезновение родников, размножение водной растительности), да коричневые заводские и прочие отбросы. Не увидишь на дне пескарей, ходивших раньше на отмелях огромными стаями. Вывелись пескоройки-миноги, а также донные лини, лещи, сазаны, вьюны, налимы, караси, обитавшие в чистой воде судаки, язи, жерехи.

В 2000 году я не поймал в Тихой Сосне ни одного рака — обитателя глинистого дна (раки живут до 25 лет, а размножаются только с 5 лет), — вытравили совсем их к началу нового тысячелетия; еще в 1998 году они попадались на бродах. А ведь рак, повторяю, санитар реки. Как видно, уйму нечисти не под силу оказалось переработать и ракам. После ливневых дождей летом 2000 года вода вышла из берегов, залила их на десятки метров. Дно было усеяно дождевыми червями. Сначала рыба искала этих червей, хорошо брала на удочку на быстринах. Но сколько ее осталось, той рыбы! Раков, как уже говорил, совсем не было. Черви задохнулись под водой в огромных количествах и тоже отравили воду. Рыба после долго болела и не ловилась... Исчезли и налимы, опустели и заилились их норы.

Что будет дальше? Как известно, человек живет без еды 5 недель, без воды 5 дней, без воздуха — 5 минут. Что будет дальше при повсеместном нынешнем отравлении всех сред? Не это ли:

Будут плавать в воде

Электронные рыбы,

Электронные люди —

Ходить по земле.

Так зачем же тогда

Настоящие люди,

Настоящие рыбы

В настоящей воде?

И приходится только мечтать о благоустроенных вокруг реки территориях — с лесонасаждениями, школьными и прочими патрулями; уроках природы в местных учебных заведениях — с действительно полезной для всего окружающего практикой учащихся; о том, чтобы каждый рыболов вытащил бы на своей приваде и близ нее из реки тину, почистил дно, закопал валяющийся мусор; купающийся — принес бы песку на место своей лежки, выдернул не дающие ему покоя сорняки, воткнул в берег ветку вербы — выросло бы дерево с тенью. Но... места купания, отдыха тоже пора заносить в Красную книгу — так они редки и так ленивы отдыхающие там.