Поскольку ряд издательств для оправдания легализации печатного сквернословия ныне прибегает к авторитету А. С. Пушкина, приписывая ему поэму “Тень Баркова”, следует хотя бы кратко ознакомить читателей с доводами против авторства Пушкина. Во-первых, сам поэт в лицейской поэме “Монах”, хотя и довольно фривольной, выразил свое отношение к Баркову так:
А ты поэт, проклятый Аполлоном,
Испачкавший простенки кабаков,
Под Геликон упавший в грязь с Вильоном,
Не можешь ли ты мне помочь, Барков?
С усмешкою даешь ты мне скрыпницу...
Сулишь вино и музу пол-девицу:
“Последуй лишь примеру моему”. —
Нет, нет, Барков! Скрыпницы не возьму...
И все же редакция журнала “Литературное обозрение” самоуверенно ставит перед поэмой имя Пушкина! Отвечая критикам на обвинения в безнравственности “Графа Нулина”, Пушкин осенью 1830 года пишет: “Стихотворения, коих цель горячить воображение любострастными описаниями, унижают поэзию, превращая ее божественный нектар в воспалительный состав”. Известно, что Пушкин скупо отдавал в печать свои стихи, а некоторые не отдавал вовсе, поэтому невозможно представить Пушкина, бравирующего сквернословием в печатном виде. В конце жизни Пушкин уничтожает известные ему списки куда более пристойной “Гавриилиады”, в то время как об уничтожении списков “Тени Баркова” ничего не известно. А если это так, если умудренный жизнью поэт стыдится своей юношеской легкомысленной поэмы, то не является ли массовая публикация сомнительной “Тени Баркова” под авторством Пушкина оскорблением памяти поэта? Ведь что может вызвать эта публикация, кроме хихикающего восторга “черни”, “смеха толпы холодной”, не знающей другого, благородного облика поэта, гениально воспевшего любовь к женщине? Спрашивается, какую вообще цель преследовал этот кичащийся своей “смелостью” эротический номер журнала? Чтобы оправдать право современных “новаторов-сквернословов” эпатировать читателей таким, с позволения сказать, “художественным приемом”? Надо сказать, что достойную отповедь ему на общем фоне несущественной, к сожалению, критики дал известный пушкинист Валентин Непомнящий. Анализ феномена сквернословия на русской почве и его отношения к русскому религиозному сознанию заслуживает, на мой взгляд, особого внимания российского читателя (“Наш современник”, № 5, 1993).
Журнал “Литературное обозрение”, можно сказать, дал “зеленый свет” печатному сквернословию. Публикуются Эдуард Лимонов, Виктор Ерофеев, Юз Алешковский, Владимир Сорокин. В середине 90-х годов издается антология с красноречивым названием “Русский мат”. (При этом издательством “Лада М” движет явно коммерческий интерес: книга предназначается якобы “для специалистов-филологов”, но издается тиражом... 30 тыс. экземпляров.) Снова публикуется “Тень Баркова”, безапелляционно приписываемая Пушкину. На сей раз кругозор читателей расширяет непечатная лексика из русского эротического фольклора. Здесь необходимо вкратце остановиться на связи непечатной лексики с устным народным творчеством.
Первоисточником непечатных выражений является, как известно, так называемая “низовая” культура (“материально-телесный низ”, по выражению Михаила Бахтина). В русской культуре (как, впрочем, и во всякой другой) можно различить, по крайней мере, два пласта или уровня: уровень духа и уровень плоти. Уровень духа — элитарная культура, которой присущи честь, достоинство, стыд, религиозность. Такая культура формирует путем воспитания механизмы стыда и страха (не всегда это слово имеет отрицательный смысл), окружает интимную жизнь рядом условий, запретов и предписаний. Отличительные черты русской литературы этого уровня — поиски идеала, смысла жизни, богоискательство, одухотворение плоти; сюда относится, например, вся русская классическая и святоотеческая литература.
Уровень плоти — “низовая” культура простонародья, где исключительное значение придается нижней части человеческой природы: плоти, чреву, гениталиям. И как следствие этого — бесстыдство, присущее толпе, черни. (Справедливости ради надо отметить, что относить слово “чернь” ко всей низовой среде неправомерно, ибо именно среди простонародных низов, среди душ, просветленных православной верой, есть свои ограничения, здесь родилось слово “срам”, осуждающее языческое бесстыдство. Надо также отличать крестьянский “низ” от городского, люмпенизированного “низа” с большей свободой нравов.) Сквернословие, причем устное, царит в “низовой” культуре. Проникая в печатном виде в элитарную культуру, оно ведет к оскудению ее духовности, к снижению уровня писательского мастерства, которое подменяется эпатажем, стремлением таким примитивным способом “шокировать” читателя.
К “низовой” культуре простонародья можно отнести, например, русские заветные сказки, густо замешанные на “генитальной” тематике, “срамных” словах. Относящиеся к устному (подчеркиваю) народному творчеству и собранные исследователем фольклора А. Н. Афанасьевым с целью изучения быта крестьянских низов, заветные сказки предназначались собирателем для научного издания небольшим тиражом, но вовсе не для массовой публикации. Важнейшее свойство фольклора (не только сказок, но и песен, частушек, басен) в том, что он предполагает определенного исполнителя и адресован определенной аудитории. Часто он приурочен к определенным обрядам и календарным датам (масленица, купальские дни), исполнение в другое время табуировалось и даже наказывалось. Вырванный из органической крестьянской среды и напечатанный в книге эротический фольклор в условиях современного города принципиально меняет свою природу и превращается лишь в средство для разжигания низменной страсти. Тем более пагубно его издание массовыми тиражами. Широкое распространение обсценных элементов “низовой” культуры, массовое акцентирование внимания на них ведет лишь к деградации культуры в целом. Культура жива, пока живы ее сакральные основы, опирающиеся на заповеди и запреты.
А что же происходит в нашей культуре на протяжении последнего десятилетия?
Уделяется гипертрофированное внимание как раз обсценным элементам низовой культуры, насаждается их массовое распространение в печати. Запрет сменяется “беспределом”. Так, в начале 90-х годов упомянутые заветные сказки были изданы три раза массовыми тиражами в 50, 100 и 30 тыс. экземпляров, причем последний тираж (издательства “Мирт-Париж”, “Русь”) — с изощренными порнорисунками и “приличной” (в отличие от содержания) ценой, так что капитал от таких сказок, пользуясь спросом на “запретный плод”, издатели нажили поистине “сказочный”.
Методически настойчиво пытается легализовать матерную лексику зеленоградское издательство “Ладомир”, регулярно выпускающее серию книг “Русская потаенная литература”. Надо отметить, что в некоторых томах серии научно-исследовательские статьи по русской эротической культуре действительно представляют научный интерес, изданы они небольшими тиражами. Но в то же время массовыми тиражами опубликованы все гнусно-непристойные сочинения Баркова и его подражателей, стихи “не для дам” из архивов русских писателей, непристойный фольклор и т. д. Как ни странно, издательство при этом уверяет читателей, что оно преследует только научные цели, а вовсе не коммерческие. В книге “Русский школьный фольклор” издательство, кажется, переступило не только границы приличия, но и оскорбило гражданскую совесть читателей, опубликовав похабные пародии на популярные стихи русских поэтов и любимые народные песни, в том числе песни времен Великой Отечественной войны. Причем особый интерес у собирателя фольклора М. Лурье вызывает то, что матерные слова принадлежат школьникам. Филолог М. А. Гаспаров, отвечая на обвинения, адресованные издательству в оскорблении общественной нравственности, признает, что сочинения этой серии не отличаются высокими художественными достоинствами, но привлекают всеобщее внимание “просто тем, что в них печатаются всеми буквами слова общеизвестные”, это, дескать, “скоро наскучит”, и “волнение вокруг таких публикаций успокоится”. Другими словами, общество понуждают “привыкнуть” к такого рода словам в печати. Хотелось бы спросить уважаемого филолога и других защитников “теории привыкания”: зачем культурному человеку привыкать к тому, что сами же издатели серии назвали “антимиром” русской культуры, то есть ее “изнанкой”? Зачем цинизм делать нормой?
