— Старший мичман Сергей Чернышов попросился у меня на “Курск” сам. Говорил, пустите, хочу сходить на боевую, хоть концы с концами свести. Пустил. Кстати, у него старший брат, капитан 1-го ранга, в штабе флота. Сергей был первоклассным связистом. На корабле при нем и командир БЧ-4 не требовался. Он умел и знал все досконально. Безумно жалко и Володю Свечкарева. Он тоже с БЧ-4, и тоже старший мичман. Пошел на “Курск” в командировку всего на один выход... Капитан-лейтенант Сергей Кокорин тоже из моего экипажа. Прошел все боевые, в девяносто седьмом ходил с нами на боевую службу под Англию, офицер и специалист исключительно надежный... Что касается боцмана Саши Рузлева, то он был моим любимцем. Я давно знаю его отца. Он всю жизнь проплавал на подводных лодках боцманом. Подошел он ко мне однажды и говорит: “Возьми сына к себе, хороший парень, не пожалеешь!” Я взял и на самом деле ни разу не пожалел. В первый же выход в море Саша на рулях. Лодку держал и чувствовал так, будто сто лет на рулях сидел. Гены боцманские, наверное! И умелец был на все руки, и человек отзывчивый и надежный. Я к нему относился, как к сыну. Мне теперь каждую ночь снится “Курск”. Будто я открываю аварийно-спасательный люк, а там внизу мои ребята: головы, головы, головы... И вижу я своего боцмана. Смотрит он на меня снизу вверх, а в глазах немая мольба о помощи. Просыпаюсь и до утра уже не могу больше заснуть...

* * *

Их, счастливо избежавших гибели, членов экипажа “Курска”, осталось всего несколько человек. Судьба ли смилостивилась над ними, ангелы ли хранители оказались сильнее рока, этого нам знать не дано. Но то, что, благодаря Господа за свое спасение, эти люди все свои оставшиеся годы будут жить с чувством невольной вины за то, что именно на них указал перст Всевышнего, это уж точно.

Капитан 2-го ранга Михаил Казогуб должен был, вернувшись с классов, идти на боевую службу вторым командиром “Курска”, чтобы после планировавшегося вскоре ухода Геннадия Лячина на пенсию принять от него корабль. Опоздание на два дня спасло ему жизнь. Если бы успел на “Курск”, обязательно пошел бы в море. Михаила я увидел в доме офицеров, где он руководил встречей и отправкой родственников погибших. Позже, когда в одной из семей мне показали его на фотографии экипажа, я в первый момент не поверил своим глазам. С фотографии на меня смотрел молодой улыбающийся парень, в ДОФе же я видел почти старика. Горе сильно меняет людей. Спустя несколько дней мы с Михаилом переговорили накоротке.

— С “Курском” из моей жизни ушло все, — говорил он мне, куря сигарету за сигаретой. — Ушел навсегда мой мир, ушли навсегда мои друзья. Теперь я остался совсем один.

Судьба уберегла и старшего мичмана Ивана Андреевича Несена. На “Курске” он служил акустиком, а внештатно исполнял обязанности финансиста. Когда корабль уже отдавал швартовы и матросы убирали трап, Лячин внезапно вызвал его наверх и приказал остаться на берегу, чтобы за время отсутствия корабля в базе получить деньги на экипаж, иначе все могли остаться без получки. Мичман Несен едва успел сбежать с уходящего в вечность корабля. Полученные деньги он раздавал уже вдовам...

Штурманского электрика мичмана Николая Корнилова невольно спасла его мать. Незадолго до этого она попала в автокатастрофу и в тяжелом состоянии была помещена в реанимацию. Николая отпустили к ней на побывку в связи с телеграммой. К счастью, мама осталась жива. Сегодня она, наверное, одна из счастливейших матерей на севере, ибо своими страданиями и муками подарила сыну вторую жизнь. Сколько матерей с “Курска” мечтали бы оказаться на ее месте! Увы, жребий выпал только ей!

Несколько человек: связист мичман Владимир Семагин, старшина 1-й статьи контрактной службы Олег Сухарев и еще два молодых матроса лежали в госпитале с гайморитом.

Старшего боцмана Николая Алексеевича Мизяка спасла его собственная семья. Дело в том, что в это время из отпуска возвращалась его жена с тремя детьми, и Мизяк, чтобы привезти семью, договорился с боцманом с “Воронежа” Александром Рузлевым, что тот заменит его. Командиры “Воронежа” и “Курска” эту замену разрешили. О том, что произошло, он узнал, вернувшись в Видяево.

Теперь каждое утро боцман прибывает в свою казарму. Там, закрывшись, он в одиночестве проводит свой день. Поливает цветы (“Здесь все должно жить!” — говорил он мне), моет палубу, протирает пыль. Он все еще ждет своих и не верит, что их уже нет:

— Я служу на “Курске”, пока не получу в руки приказ о расформировании экипажа!

— Как вы держитесь, не больно ли находиться одному в казарме?

— Нет, я хожу и мысленно с ними со всеми разговариваю, прошу прощения, что жив вот остался. Первые дни пробовал пить, но водка никак не берет, хоть убей. Чем больше пью — тем больше трезвею. И легче не становится. Сейчас бросил. Если бы лодку подняли, я бы сразу смог сказать, что с ней случилось, ведь я ее, родную, всю на ощупь помню.

Боцман опускает голову. Я смотрю поверх его головы. Там стенд с передовиками корабля. Веселые и красивые, они улыбаются мне с фотографий.

— Что будете делать дальше?

— Пока не решил точно! — говорит Николай Алексеевич. — Возможно, пойду на “Воронеж” вместо Саши Рузлева. Жена, правда, кричит, что теперь море на замок, едва ведь трех детей сиротами не оставил, но, я думаю, еще послужим Родине! Если Михаил Юрьевич Козагуб возьмет к себе на “Нижний Новгород”, то пойду к нему. Мы же с ним “куряне” испытанные, а значит, сработаемся.

— Вы уж держитесь! — говорю, пожимая на прощанье руку боцману.

— Да я-то что, — машет он рукой, — вдов да сирот — вот кого жалеть теперь надо!

Уходя, оборачиваюсь. Николай Алексеевич закрывает за мной тяжелую металлическую дверь, словно задраивает кремальеру, отделяющую мир живых от мира мертвых...

Москва — Видяево. 2000 г.

Валерий Ганичев

ФЛОТОВОДЕЦ И СВЯТОЙ

В начале августа в Санаксарском монастыре Мордовской Епархии произойдет духовное прославление великого воина-христианина, адмирала Федора Федоровича Ушакова. Русская Православная Церковь отметит его как ревностного служителя Бога, народа и православного Отечества, явившего собой пример воинской доблести, милосердия и христианского благочестия.

Валерий Николаевич Ганичев, писатель, председатель Союза писателей России много лет занимался изучением жизни, духовных и воинских подвигов Великого адмирала Федора Федоровича Ушакова. Его книги “Адмирал Ушаков” (ЖЗЛ), “Флотоводец”, “Росс непобедимый” рассказывают о жизни и деятельности великого флотоводца. В 1995 году он, собрав многочисленные факты о воинской и духовной доблести, милосердии и благочестии Федора Ушакова, обратился к Святейшему Патриарху Алексию II с просьбой рассмотреть предложение о причислении Ф. Ф. Ушакова к лику святых Русской Православной Церкви.

После длительного и тщательного изучения подвигов, деяний и чудес, сопровождающих жизнь адмирала Федора Федоровича Ушакова, он прославляется Русской Православной Церковью в Санаксарском монастыре. У нашего флота, у воинства, всего православного народа утверждается новый Святой!

Поздравим всех нас с этим важным духоносным событием!

К этому событию выходит в издательстве ИТРК книга “Флотоводец адмирал Ушаков”. Две главы из нее “Его Бог” и “Последние годы” Валерий Ганичев предоставил нам для публикации.

Его Бог

Вся жизнь великого флотовождя прошла под благотворным осенением Господним. Он стойко нес Веру, проявлял терпение, великодушие, чистоту. Он был всегда готов положить свою жизнь за други своя, за царя, за христианское Отечество.