– О, а я… я сказала Раймондо… ты не будешь со мной таким любезным, как его светлость с княгиней!

– О, я слышу, как отъезжают повозки! Его светлость скоро придут!

– Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Пфф…

Зефирина была готова убить этих глупых гогочущих гусынь!

– Где моя дуэнья? – сухо спросила Зефирина, пытаясь остановить этот поток глупостей.

– Бедная мадемуазель Плюш крепко выпила, ваша милость. Она храпит где-то в кресле. Паоло приказал ее отнести наверх, в кровать!

Гро Леон, должно быть, тоже отсыпался после попойки где-нибудь на сундуке на первом этаже. Решительно, Зефирина оставалась одна трезвой в этом дворце пьяниц.

Освободившись от тяжелых фижм и корсета, сжимавшего ее талию, она глубоко вздохнула. В одной короткой сорочке она отправилась в туалетную комнату, где в одиночестве освежила лицо и тело розовой водой из кувшина.

В зеркале она увидела свое отражение: роскошный медальон сверкал у нее на груди. На Зефирину снизошло вдохновение: она взяла в руку большой изумруд и хорошенько его рассмотрела. А затем, поддев ногтем, раскрыла изумруд. Как и у предыдущего украшения, камень был полый, но в отличие от изумруда, зажатого в когтях орла, в этом была заключена пластинка из странного металла с фиолетовым отблеском. Зефирина вытащила ее из тайника и поднесла к свече. Разглядывая ее, она прочитала две строчки, выгравированные на металле:

«Утомленный на небе леопард слышит свой глаз… Парящий вокруг солнца орел видит, что резвится со змеей…»

Слова Нострадамуса!!! Разве возможно подобное? Зефирине казалось, что у нее в ушах еще звучит успокаивающий голос Мишеля де Нотр-Дама: «Прежде чем минут три луны, вы будете носить корону на голове, Зефирина!»

Рассмотрев получше пластинку из драгоценного металла, Зефирина заметила, что с другой стороны вместо таинственного текста нанесен геометрический рисунок. Это были три треугольника, наложенные один на другой и пронзенные посередине стрелой. Это был, несомненно, какой-то талисман, или план, содержащий только часть тайны Салладина… Чтобы понять смысл загадочных слов, надо было, вероятно, иметь все три пластинки…

Через полуоткрытую дверь до Зефирины доносился шепот горничных.

– Какой туалет желаете надеть, ваша милость, голубой или зеленый? – спросила Эмилия.

– Сейчас иду! – ответила Зефирина.

Она быстро закрыла изумруд, сняла тяжелый медальон и положила его на столик с благовонными мазями. Зажав в руке пластинку с таинственными словами, она поискала надежное место, куда бы ее можно было спрятать. Увидев чуть сдвинутую дощечку на паркетном полу, она засунула под нее пластинку. Затем попробовала вытащить ее обратно при помощи пилочки для ногтей. Ее хитрость полностью удалась. Для большей надежности она подтащила ковер и положила его туда, где была щель: он скроет, если в этом будет необходимость, металлический блеск пластинки от пытливого взгляда.

Приняв эти меры предосторожности, она вернулась в спальню.

Эмилия предложила ей на выбор два ночных туалета из газа, воздушных и прозрачных. Зефирина вздрогнула от возмущения. И речи быть не может о том, чтобы надеть один из этих обольстительных туалетов! На кого она будет похожа? На телку, которую ведут к быку?!

– Я надену этот туалет! – сухо приказала Зефирина и указала на строгое платье из черной саржи с наглухо закрытым воротом. Не обращая внимания на ошеломленные лица своих горничных, Зефирина с удовольствием натянула это одеяние старой святоши.

– Могу ли я распустить волосы вашей милости? – спросила Эмилия, уже приготовившаяся расчесывать роскошные золотисто-рыжие косы.

– Мне и так хорошо, Эмилия. Вы все мне больше не нужны… Благодарю вас за услуги… – сказала Зефирина более мягким тоном.

– Спокойной ночи, ваша милость! – хором ответили девушки.

Приведенная в отчаяние многозначительными улыбками горничных, она повернулась к ним спиной и приблизилась к открытому окну.

Итак, все кончено. Она стала княгиней Фарнелло. Зефирина прижалась пылающим лбом к цветному витражу. Мгновение, которого она так опасалась, наступило… Она осталась одна… совсем одна лицом к лицу с тираном и, что бы там ни говорили, со смертельным врагом Франции…

Звук хлопнувшей на первом этаже двери заставил Зефирину вздрогнуть. Она вышла на увитую цветами террасу. Сделав несколько шагов, она оперлась об искусно украшенную каменную балюстраду. От находившихся внизу зарослей рододендрона поднимались волны одурманивающего запаха. Пахло сиренью, гвоздикой; запах цветов смешивался с запахом перегноя. Легкое облачко тумана виднелось около рожка месяца в небе. Внезапно от набежавших слез у Зефирины защипало глаза.

– Медовый месяц… Говорят, англичане недавно придумали это выражение, Honey Moon, чтобы называть так дни, которые следуют за свадьбой…

Услышав эти слова, произнесенные теплым голосом, Зефирина быстро вытерла глаза и обернулась. Опять она не услышала, как он подошел к ней.

Леопард стоял, прислонясь спиной к ажурной колонне террасы. Он снял тяжелый расшитый серебром и золотом камзол и, должно быть, второпях надел эту рубашку с длинными рукавами, вышитыми серебряной нитью. Рубашка была небрежно стянута широким поясом с золотыми заклепками, из-под рубашки виднелись короткие коричневые штаны. Широко распахнутый ворот рубашки позволял видеть его мускулистую шею и черные волосы на широкой груди. Одетый таким образом, он казался теперь намного моложе, совсем не надменным, более доступным, почти человечным. Лицо его стало спокойным, черты разгладились; он улыбался и внимательно смотрел на Зефирину своим единственным глазом, в котором горел какой-то иной огонек, чем простая насмешка.

Ощущая на себе этот жгучий взгляд, Зефирина быстро опустила глаза. Он, возможно, догадался о том, что она плакала, и она не хотела ему показать свое смятение.

– Англичане, которым не откажешь в уме, ваша светлость, несомненно хотят этим выражением сказать, что брак – это такое же тяжкое бремя, как и горшок с медом…

Она вложила в свои слова всю ироническую холодность, на какую только была способна.

Ее слова были встречены легким смехом.

– Теперь я спокоен. А то, видя, что вы молчите, я на какое-то мгновение испугался, что брачная церемония превратила вас в покорное создание!..

– На этот счет можете не беспокоиться, ваша светлость!

– Так значит, вы намерены навсегда сохранить ваш восхитительный характер? Я в восторге!.. Ну-же, божественная Зефирина, согласитесь по крайней мере выпить вина с вашим злейшим врагом, и, клянусь честью, мы отправимся спать каждый на свою половину…

Услышав столь откровенные слова, Зефирина замерла, озадаченная. Князь Фарнелло спокойно открывал усыпанный драгоценными камнями графин, который она прежде не заметила. Графин, оказывается, стоял вместе с лакомствами и конфетами на столике из розового мрамора.

– Вы не считаете, что уже выпили слишком много? – бросила Зефирина, на этот раз очень неприятным тоном.

– О, моя дорогая! – князь совсем не обиделся на оскорбительный тон. – Поднимем наши кубки в честь любви, чье биение и трепет ваше ледяное сердце не слышит сквозь это строгое платье…

Зефирина машинально взяла кубок, который ей протянул Фульвио. Выпив несколько глотков хмельного напитка, она с вызовом сказала ему:

– Если вы думаете, что вам будет достаточно заставить меня выпить вина для того, чтобы я все забыла, вы очень ошибаетесь!

– О, вы мне приписываете на самом деле самые низменные намерения! – проговорил князь преувеличенно огорченным тоном.

– Чья же в том вина? Вы купили меня. Вы унизили меня. Вы принудили меня силой… Вы…

Зефирина прервала свое жалобное перечисление. Князь Фарнелло протянул руку, и эта рука, властная, ласковая и нежная, опустилась на ее волосы, погладила и распустила несколько рыжих кудрей.

– Чья же в том вина, сударыня? Вы соблазнили меня! Вы очаровали меня! Вы околдовали меня!

Продолжая говорить, он взял у нее кубок из рук. Зефирина лишилась дара речи. Несмотря на чуть шутливую нотку, прозвучавшую в его ответе, она не ожидала таких слов. «Я погибла!» – подумала Зефирина. Вдруг она произнесла очень громко: