– Да, мадемуазель, ошибки нет, это в самом деле я!

Говоря это, Бастьен смотрел на Зефирину с вежливой улыбкой, и никакое чувство не отражалось на его лице.

– Так что же, мы поцелуемся?

С этими словами Зефирина с очаровательной непосредственностью бросилась на шею другу детства. Прежде чем он успел помешать ей, она звучно расцеловала его в обе щеки.

– А знаешь, ты изменился, Бастьен! – сказала Зефирина.

– Вы тоже, мадемуазель!

Бастьен отступал, его щеки внезапно вспыхнули.

– По твоему виду не скажешь, будто ты доволен, что видишь меня вновь! – с упреком сказала Зефирина.

– Вы ошибаетесь, мадемуазель. Я очень рад. Надеюсь, ваше возвращение в замок принесет вам много счастья. Чем я могу вам сейчас служить? Не хотите ли, чтобы я оседлал для вас Красавчика?

– Что с тобой такое? – вскричала Зефирина. – Прекрати называть меня мадемуазель. Да, я хочу поехать прогуляться… Оседлай и себе коня, мы вместе поскачем галопом в имение Поссонньер.

– Сожалею, мадемуазель, у меня есть работа, это невозможно.

Бастьен вновь взял соломенный жгут, чтобы обтирать гнедого коня.

Зефирина топнула ножкой:

– Черт бы побрал твою работу! Я сейчас же поговорю об этом с папой.

Зефирина направилась к дому. В два прыжка Бастьен догнал ее и схватил за руку:

– Простите меня, мадемуазель, будет лучше, если вы не станете ни о чем просить. Госпожа маркиза дала распоряжение… Мы уже не дети… Оставайтесь на своем месте, и все будет хорошо… Крепостной есть крепостной, а господская дочка…

– Папа, я хотела бы, чтобы вы освободили Бастьена от крепостной зависимости!

– Какая любопытная идея, дитя мое! – раздался мелодичный голос доньи Гермины.

Зефирина влетела как вихрь в «низкий зал» своего отца – нечто вроде охотничьего кабинета, в котором по стенам были развешаны оленьи рога, поводки, шляпы и оружие. Она вздрогнула, заметив мачеху, укрытую высокой спинкой кресла. Роже де Багатель отложил в сторону аркебузу, которую чистил.

– Ваша мать права, Зефи! Что это за каприз?

– Папа, я против всякого рабства.

– Какие громкие слова, дитя мое! – вздохнула донья Гермина.

– Ваша мать права, Зефи…

Почти потеряв надежду, Зефирина повернулась спиной к мачехе, чтобы обратиться только к Роже.

– Послушайте, папа, брат Франсуа в монастыре объяснял нам, что рабство безнравственно. Я знаю, что он прав.

– Безнравственно! – воскликнул Роже де Багатель.

– Именно так, папа. Человек создан для того, чтобы быть свободным и…

– Тсс, тише! Моя дорогая, будьте осторожны! Это еретические идеи! Не так ли, друг мой?

Говоря так, донья Гермина выпрямилась. Она, казалось, была искренне огорчена словами своей падчерицы.

«Еретичка, схизматичка, каталептичка…» Слова из сна громко зазвучали и потрясли Зефирину. Она на короткое мгновение замерла, внимательно разглядывая донью Термину. Чувствуя на себе взгляд этих зеленых глаз, маркиза отвернулась, тогда как Роже де Багатель заговорил в своей черед:

– Ну да, Зефирина, ваша мать права, у вас опасные мысли, дорогая… это лютеранские идеи… Итак, они достигли вас, даже в вашем монастыре, хотя вы не отдаете себе в этом отчета. В крепостной зависимости нет ничего безнравственного, напротив, жаль, что в семьях сервов становится все меньше детей. Бастьену очень хорошо, он счастлив и доволен своей участью… У него есть крыша над головой, он накормлен, одет, чего еще можно желать? Деревенский кюре даже научил его читать и писать!

– Но, папа, Бастьен не свободен! – воскликнула Зефирина.

– Это как посмотреть! – прошептала донья Гермина, поднимаясь и шурша платьем.

– Ваша мать права, Зефи. Многие из наших вольных крестьян были бы рады вновь стать простыми сервами. Мы ответственны за их участь. У этих мужланов всегда есть работа, пища, крыша и очаг; они не должны платить ни подать, ни налог на соль; у них нет никаких забот. Что же они должны взамен? Работать, повиноваться, жить на наших землях… Что они будут делать в другом месте, Зефи, я вас спрашиваю? Нет, ваша мать права…

Выйдя из «охотничьего кабинета», Зефирина прикинула, что отец, должно быть, по меньшей мере, десять раз, сказал: «Ваша мать права».

– У тебя довольно разочарованный вид, рыжая лягушка!

При звуках этого насмешливого голоса Зефирина опустила глаза. Это был Каролюс, и, как всегда, она не услышала его шагов.

– Не обращайся больше ко мне, грязный карапуз, или я выпущу из тебя кишки! – свирепо предупредила его Зефирина.

На тот случай, если карлик окажется непонятливым, пнула его сапожком в лодыжку, чтобы подчеркнуть весомость своей угрозы.

– Уй!.. Уй!.. Злая тварь!

Каролюс, не заставив просить себя дважды, со всей скоростью, на которую были способны его короткие ножки, удрал в вестибюль.

Зефирина несколько раз вздохнула, чтобы успокоиться, потом вернулась назад, решив по крайней мере попросить разрешения у отца, чтобы Бастьен с сегодняшнего дня имел бы право оставлять работу и сопровождать ее на прогулках. Дверь кабинета оставалась приоткрытой. Зефирина замерла. Донья Гермина проговорила серьезно, с торжеством в голосе:

– Вы видите, друг мой? Разве я не была права?

– Я считал, что она слишком молода, но девочка действительно превратилась в настоящую женщину. Нельзя позволить ей бегать по полям вместе с этим сервом.

– Не говорила ли я о ее счастье и о интересах?

– Вы изумительны, друг мой.

– Итак, Роже, когда же вы примете решение?

– В ближайшее же время я переговорю об этом с королем, но вы правы, Гермина, чем раньше, тем лучше.

Шорох шелка возвестил о том, Что донья Гермина направляется к выходу из кабинета. Зефирина проворно спряталась в другой темной комнате. Через щели между панелями она увидела, как промелькнула тень мачехи и в ноздри ударил колдовской запах доньи Гермины. Зефирина подождала еще мгновение. Уверившись, что ее не заметят, она на цыпочках вышла из своего тайника, не зная, стоит ли опять обращаться к отцу. Ее беспокоила очевидная его слабость перед лицом жены. Зефирина поднялась в свою комнату, чтобы основательно поразмыслить и обдумать услышанное.

Что же хотел сказать Роже де Багатель этими словами: «Вы правы, Гермина, чем быстрее, тем лучше!»?

– Это вам, Зефи! – крикнули в один голос Франсуаза, Жизель и Луиза де Ронсар.

Зефирина схватила шар, чтобы бросить им в кегли.

Вот уже целый месяц после возвращения Зефирина, в сопровождении Ла Дусера, приезжала каждый день после полудня к своей подруге. У нее была тайная надежда увидеть еще раз Гаэтана, но молодой Ронсар был на королевской службе: по поручению короля он пересек Ла Манш, дабы отвезти важные бумаги советникам его величества короля Англии Генриха VIII.

Зефирина пока еще не была представлена ко двору. Отец заверил, что Франциск I хочет назначить ее, когда ей исполнится пятнадцать лет, фрейлиной к доброй королеве Клод. Почти каждый день Роже и донья Термина, сверкающая шелками и драгоценностями, отправлялись к королю в Блуа или Амбуаз, но Зефирина быстро поняла, что «эта Сан-Сальвадор» совершенно не торопится отвезти туда падчерицу.

В сущности, Зефирине это было безразлично. Ей нравилось бывать у Ронсаров. Атмосфера у них была спокойная, простая, веселая и добродушная. Кроме Гаэтана, у Луизы были еще и старшие сестры, Жизель и Франсуаза, обе очаровательные и искренно полюбившие Зефирину. Старший брат, которого Зефирина видела мало, тоже был на службе у короля. Он недавно женился, и его жена только что родила крупного толстощекого младенца – маленького Пьера. Уже способная ощутить материнские чувства, Зефирина любила брать малютку на колени, укачивать его, нежить и холить, ласкать нежную кожу, от которой приятно пахло молоком.

– Маленький Пьер будет таким же хорошим солдатом, как и его отец! – напевала Зефирина.

– О, Зефи, война, вечные битвы… нет… – восклицала молодая мать. – Я бы предпочла, чтобы мой сын стал поэтом! Пусть сочиняет рондо и утренние серенады, а благородные дамы и красивые кавалеры пели бы их при королевском дворе!