– И я буду замужем за человеком, которого ненавижу! Настолько безобразным, что он велел снять свой портрет, чтобы я его не увидела! – возразила возмущенная девушка.

– Вздор! Князь Франелло из благородной ломбардо-сицилийской семьи и…

Довольно долго Зефирина вынуждена была выслушивать своего отца, превозносившего преимущества этого брака.

– Вы, кажется, забыли, отец, что даже мертвого, я все еще люблю Гаэтана!

– Дитя мое, надо думать о живых. Ну-ну, успокойтесь! Однажды вы поблагодарите меня за то, что я воспользовался своей отцовской властью! И так как хорошая весть никогда не приходит одна, я имел счастье вчера вечером получить послание от моей дорогой супруги Гермины, которая ожидает меня в Сен-Савене. Как только будет отпразднована ваша свадьба, я поеду к ней во Францию.

– В Сен-Савене! Как странно! – не смогла удержаться от иронического восклицания Зефирина. – У меня были все причины верить донье Гермине, которую некоторые называют Генриеттой, не так ли? Еще совсем недавно, когда я оказалась в Салон-де-Провансе, в нашем аббатстве, где я остановилась, я могла ей верить, отец! Да, кстати, аббатиса уверяла меня, что принимала и вас тоже в прошлом месяце…

Здесь Зефирина пришла в ужас от того, как изменилось лицо Роже. Обычно улыбающееся и приветливое, оно было искажено гримасой бешенства, почти ненависти.

Глядя на него с недоверием, девушка вдруг поняла, что ее отец стал похож на ненавистную «Сан-Сальвадор».

– Если вы проделали весь этот путь для того, чтобы вести себя со мной вызывающе, чтобы восставать против моей воли, чтобы, как всегда, поступать так, как вам того хочется, то уезжайте немедленно! Позвольте, не испытывая угрызений совести, князю Фарнелло отдать вашего отца в руки испанцев. У вас есть все причины «верить», сказали вы? Ну так мне остается сделать только одно с непокорной, глупой, неискренней, скудоумной дочерью! С дочерью, капризы которой, злоба и самые сумасбродные выдумки должны были оттолкнуть от нее мою дражайшую супругу, если бы та ни была настоящей святой!

Когда Зефирина выслушала этот невероятный поток желчи, в ней вновь зародилось ужасное подозрение. В этом язвительном и желчном человеке она не узнавала своего отца.

Да он ли это? Она в этом сомневалась. Жесткие и блестящие глаза Роже де Багателя как-то странно-пристально смотрели на нее. Питал ли он какое-либо отцовское чувство к своей дочери? Отдавал ли он себе отчет в том, какой жертвы он от нее требовал?

Не использовал ли он Зефирину, руководствуясь чудовищным эгоизмом, только для того, чтобы достичь своих целей? Не был ли этот богатый брак выгоден для него, разорившегося ради «этой Сан-Сальвадор»? Или, быть может, как «увидел» Нострадамус, Роже де Багатель уже много лет был пленником «магического квадрата»? В этом случае Зефирина хотела бы помочь своему отцу избавиться от проклятого влияния. Но каким образом могла бы она этого добиться?

Находясь в одном из уголков библиотеки, девица Плюш и Ла Дусер замолкли, онемев от изумления.

Зефирине стало стыдно, что эта сцена происходила на глазах других людей, пусть даже таких близких. Однако, проглотив обиду и бессильную ярость, она гордо сказала: – Успокойтесь, отец! Вы – господин! Я уважаю вашу клятву, хотя она и была дана Леопарду вынужденно и может иметь лишь относительную ценность. Как покорная дочь, я подчиняюсь вашей воле!

Все это было сказано коротко и резким тоном. Зефирине пришлось сделать огромное усилие над собой, чтобы, выходя, не хлопнуть дверью.

Для Роже де Багателя дело было сделано. Вновь став очаровательным, легкомысленным и совершенно беззаботным, он осыпал свою дочь тысячами любезностей и ласк, но она оставалась напряженной и равнодушной. Он делал ей комплименты, восхваляя ее изящество, красоту, восхищался ее образованностью, радовался (правда, немного поздновато) встрече с ней. Он играл с Гро Леоном и смеялся над его воплями. Когда, наконец, на колокольне старинной часовни в парке пробило пять часов, он велел Зефирине пойти в ее апартаменты и переодеться к ужину, который вскоре будет подан в ротонде. Ла Дусер остался с маркизом.

Покинув библиотеку вместе с шедшей за ней по пятам девицей Плюш и с Гро Леоном на плече, Зефирина вспомнила, что она даже не заговорила о послании регентши. С ужасом Зефирина осознала, что не питает никакого доверия к своему отцу. Она, разумеется, его жалела, но, что было еще хуже, она его презирала!

Проснувшись на следующее утро, Зефирине показалось, что она продолжает спать и видеть сон. Что это за кровать, в которой она лежала между тонких посеребренных колонн, поддерживавших балдахин из венецианского шелка с изумрудно-зеленой бахромой? Что это за комната с белоснежными стенами, украшенными золоченой лепкой? Что это за будуар с бледно-голубыми с сиреневым оттенком стенами, в котором через приоткрытую дверь она видела сундуки из черного дерева и кресла кораллового цвета?

Понемногу к ней вернулась память, а вместе с ней – протест, тоска и чувство одиночества.

Приглушенный шум долетал до нее из примыкавшего к ее комнате кабинета. Зефирина прислушалась. Никаких сомнений: кто-то перешептывался как раз за перегородкой. Не обращая внимания на Гро Леона, дремавшего в складках балдахина, Зефирина тихо встала. Она накинула поверх рубашки домашнее платье с алансонскими кружевами, надела мягкие сафьяновые туфельки на тонких каблучках и немного резко открыла дверь в кабинет. Молодая камеристка ходила по кабинету, раскладывая мягкие простыни и мази, в то время как двое крепких лакеев приносили кувшины с горячей водой, которую они выливали в настоящую оловянную ванну, что было верхом роскоши.

Увидев Зефирину, юная служанка сделала изящный реверанс:

– О, ваша милость уже проснулись!

«Конечно, проснешься при всей этой вашей возне!» – едва не ответила Зефирина надменным тоном.

По знаку ломбардки оба высоких парня поклонились и вышли.

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Из-под полуопущенных ресниц Зефирина с недоверием наблюдала за девушкой. Горничная, возможно, была смущена высокомерным, если не сказать более, выражением лица невесты князя. Она молча занималась своим делом.

Эта юная ломбардка была не старше Зефирины. У нее было милое, веселое и честное лицо, кожа красивого абрикосового оттенка, живые глаза блестели из-под накрахмаленного чепца. Зефирина признала, что девушка симпатична и даже очаровательна. В конце концов бедняжка не виновата в том, что Франциск I проиграл битву! В том, что Карл V одержал победу! В том, что герцог де Бурбон предал! И в том, что ее господин, князь Фарнелло, всего лишь… бандит! Не будет ли лучше, если она постарается найти союзников в этом доме, вместо того чтобы замыкаться в своем ледяном презрении?

– Я не видела вас вчера вечером? – спросила вдруг Зефирина, приняв решение улыбнуться и заговорить на очень хорошем итальянском языке. Такое внимание, казалось, тронуло юную ломбардку.

– Ваша милость очень хорошо говорят на нашем языке, – восхищенно сказала девушка. Затем продолжила с лукавым видом: – Я, как и вся прислуга в замке, видела вас во время ужина и восхищалась вами, но ваша милость меня не видели! Возможно, вы были слишком утомлены путешествием и удалились очень рано в ваши апартаменты!

Ужин подавали на эмалированной посуде. В соседстве с Плюш и Роже де Багателем Зефирине было очень тоскливо, и она постаралась сократить пребывание за столом.

– Как вас зовут? – спросила Зефирина, снимая кружевное утреннее платье, чтобы погрузиться прямо в рубашке в оловянную лохань.

Тонкая ткань сморщилась у нее на теле и собралась складками. Зефирина с наслаждением вытянулась в горячей воде, слушая, как юная горничная отвечает на ее вопросы:

– Мария Эмилия Джулия Бенедикта Романа, но все зовут меня Эмилией. По приказу его светлости князя Фульвио я приставлена в качестве прислуги к вашей милости, и я надеюсь, что…