В 1829 году прибыл в Скит и поселился в келлии на пасеке старец Леонид (в схиме Лев). Там находился тогда и послушник Димитрий (в постриге Игнатий, потом святитель, епископ Кавказский и Черноморский), который позднее писал об этом времени: «Когда прибыл туда старец иеросхимонах Леонид с несколькими учениками своими и настоятель предал ему Скит в духовное управление – тогда Скит начал населяться… Число жившей в нем братии простиралось до тридцати человек». Другой Игнатий, иеросхимонах, поселившийся в Скиту в 1830 году, сообщает, что там был установлен следующий распорядок: «Утреннее правило начиналось в 2 часа. Читали полунощницу, а перед ней утренние молитвы, затем 12 псалмов, поучение из Пролога и Первый час. Братия расходилась затем по келлиям. В 6 часов становились в келлиях на правило – читать 3 и 6 часы, главу из Евангелия и две главы из Апостола. После сего шли на послушание… Все скитяне составляли тогда одну духовную семью – мир и любовь царствовали в ней. Все отличались глубоким смирением, каждый старался превзойти другого в этом отношении. Даже взглядом боялись друг друга оскорбить, испрашивая прощения при малейшем оскорблении брата. Все сохраняли безмолвие. По келлиям друг к другу не ходили… Чай пили только по праздничным дням, субботам и воскресеньям. Собирались для сего у старца Льва на пасеке, самоваров братия по келлиям не держали… На откровение помыслов вся братия ходила ежедневно к о. Льву на пасеку после вечерней трапезы и у него же в келлии выслушивали молитвы на сон грядущим». В 1834 году прибыл в Скит из Площанской пустыни ученик старца Льва иеромонах Макарий, будущий его преемник.

В то время в быту почти не было разницы между простым монахом и скитоначальником. Был у о. Антония келейник, но у этого келейника было еще много и других послушаний – и привратник, и садовник, и он же хлебопек. «Как самый бедный бобыль, – писал о. Антоний в 1832 году, – живу в келлии един: сам и по воду, сам и по дрова… Чином священства почтенных теперь у нас в Скиту собралось пять человек, но все они престарелы и многонемощны почему и тяготу служения за всех несу один». Мало того – о. Антоний, скитоначальник, учредитель неусыпаемого чтения Псалтири, сам же и читал ее днем два часа и ночью столько же. А жил он в маленькой келлийке при храме, где потом обитали пономари. С середины 1830-х годов у него начали болеть ноги – этот крест он нес до конца жизни с неизменным благодушием, в трудах, молитве, чтении Священного Писания и Отеческих книг.

В октябре 1827 года поселился в Скиту один из старцев, подвизавшихся в пустыне в Рославльских лесах, – отец Досифей, которому тогда было семьдесят четыре года (из них пятьдесят он провел в монашестве). Прожил он в новоустроенном Скиту под началом своих бывших учеников – настоятеля монастыря о. Моисея и скитоначальника о. Антония – год с небольшим и скончался 22 декабря 1828 года.

Монах Сергий, сельский пономарь, был двоюродным братом пустынника схимонаха Иоанникия, жившего возле пруда на пасеке, в последнее время с двумя учениками – монахами Мисаилом и Феофаном. Здесь и поселился о. Сергий спустя десять лет после кончины о. Иоанникия, последовавшей в 1815 году. Всего пять с половиной лет подвизался он в иноческом житии – ухаживал за пчелами, пел и читал в храме, во всем стараясь подражать подвижническому житию своего приснопамятного брата. Около года прожил он на пасеке при старце Льве и скончался шестидесяти пяти лет в сентябре 1830 года.

Из тех же Рославльских лесов, что и старец Досифей, прибыл в Скит вместе с отцами Моисеем и Антонием о. Савватий, тоже монах-пустынник, принявший участие в трудах по устройству Скита. Когда стал скитоначальником о. Антоний, монах Савватий назначен был к нему келейником. Свое хлопотливое послушание он нес с великой добросовестностью, стараясь при этом исполнять и всякие дела в Скиту, так как братии тогда было еще мало. Пятидесяти двух лет он скончался в 1833 году от холеры, от которой одновременно с ним почил и молодой послушник Георгий.

Автор помещенных в жизнеописании старца Льва, изданном Шамординским монастырем в 1917 году, «Вопросов ученика и ответов старца» рясофорный монах Павел поступил в Скит в 1829 году. Юный инок был одним из самых ревностных учеников старца. Жизнь его окончилась рано – в двадцать шесть лет. Борьба инока с горькими помышлениями, невольная меланхолия сломили не дух его, а здоровье. За несколько дней до рокового известия о смерти отца он видел сон, поразивший его, о котором он рассказал старцу Льву, разбудив его в час ночи. Монаху Павлу снилось во всех подробностях, как бы происходящее наяву, что его, как Христа, распинают на кресте, вбивая гвозди в руки и ноги. «Можно ли верить такому сну?» – спросил он старца. Тот отвечал, что можно, так как если бесы могут показать не только во сне, но и наяву как бы Христа, то креста Господня они показать никак не могут, и такого никогда не было, ибо трепещут и теряют всякую силу перед священным орудием их уничтожения.

За год до смерти монаха Павла принят был в Скит иеромонах Исаакий (Малиновский; позднее в схиме о. Иоанн), бывший сначала старообрядцем. Будучи сборщиком средств на строение храма, он обошел много православных обителей, беседуя там с иноками, испытуя их, – наконец, пошатнулись его гибельные заблуждения. Стал он читать книги святых Отцов, особенно те, где пишется против еретиков и раскольников. Пять лет он, находясь еще среди староверов, делал попытки убедить бывших собратий в правоте Православной Церкви. По благословению владыки Филарета, митрополита Московского, он составил и издал пять противораскольнических книг (в 1839–1849 годах). Отошел он ко Господу во время болезни, посреди мирного разговора с навестившими его монахами. Это было 4 сентября 1849 года.

В том же году скончался игумен Варлаам. По поводу кончины отцов Иоанна и Варлаама скитоначальник старец Макарий сказал: «Жаль старичков! Особенно отца Варлаама. Без них как будто пусто. Молодые хороши при старичках».

В сане иеродиакона и иеромонаха о. Варлаам подвизался на Валааме в скиту, – в то самое время, когда там находились старцы Феодор и Леонид (позднее Оптинский старец). Затем он был назначен игуменом Валаамского монастыря. Спустя несколько лет он был по жалобам братии на его суровое и резкое обращение снят с этой должности и перемещен в Скит Оптиной Пустыни под начало уже знакомого ему по Валааму старца Льва. Он до конца жизни вспоминал Валаам, но и Оптинский Скит полюбился ему. Все имущество его было – тулуп и жесткая подушка. Жил он на пасеке и келлии своей не запирал.

Нельзя не вспомнить и такого скитского подвижника, как схимонаха Вассиана, вступившего в Оптину Пустынь в 1812 году. В 18-м он был пострижен в мантию, а в 20-м – в схиму, самим святителем Филаретом, епископом Калужским. Когда рославльские отшельники начали строить Иоанно-Предтеченский Скит, он, бывавший у них в лесах и хорошо их знавший, стал им помогать. Когда в сентябре 1857 года он скончался, в скитской Летописи появилась пространная запись, где, в частности, говорилось: «Кончина сего преутружденного старца была, согласно церковной молитве, безболезненная, мирная, тихая. Посему уповаем, что ждет его ответ непостыдный на Страшном Христовом Судилище».

Иоанно-Предтеченский Скит Оптиной Пустыни знаменит своими преподобными старцами. Череда этих духоносных мужей протянулась от первого из них – иеросхимонаха Льва (Наголкина) – на сто лет вперед. Ими направлялась вся жизнь Оптиной и Скита, и не только духовная. К ним обращались с откровением помыслов и со всяким вопросом не только рядовые монахи, но и начальствующие, в том числе и настоятели. За редкими исключениями старцы жили в Скиту. Ради них в это тихое место устремлялись жаждущие духовного исцеления люди со всех концов Святой Руси. Старцы основывали монастыри, и иногда один скитский старец был духовным отцом и наставником нескольких окружных обителей, в особенности женских. Скитские старцы не только давали разумные советы – они чаще всего определяли для человека весь его будущий жизненный путь, непременно долженствовавший совпасть с путем вечного спасения. Мало того, они имели и сверхъестественные дары от Господа, дары апостольские: прозрение будущего, исцеление душевных и даже телесных недугов. Нередко они, не спрашивая о том наперед, называли незнакомого человека по имени, напоминали забытые ими грехи, иногда относящиеся к далеким временам детства…