Почему именно здесь? Что за тайна в том, что Господь избрал место столь тихое, в сущности, неяркое, для Руси, пожалуй, обычное, для Своего благодатного пребывания? А Он, когда проводил земную жизнь, и был во всем прост, иногда до бедности, – Младенцем лежал в яслях для сена, ходил пешком по каменистым дорогам, утолял жажду из колодца… Потом, по образу страстей Господних, Оптина – и ее Скит также – пережили суд неправый и Голгофу. А затем настало и чудесное воскресение Божьей обители, перечеркнувшее все сатанинские потуги победить православное монашество.

В мае 1908 года инок Николай (в недалеком будущем иеромонах Никон, ныне преподобный) записал: «Теперь очень хорошо в Скиту: все распускается, зеленеет, аромат… Утешает нас Господь, нас, живущих среди природы, нас, бежавших от мнимых удобств, суеты и зловония городской жизни. У нас на вратах, на стороне, обращенной к Скиту, к церкви, написано: “Коль возлюбленна селения Твоя, Господи”, – и воистину так». А вот что пишет он зимой: «Вьюга, мороз. Но в келлии все равно тепло. Стены не пропускают холода, только слышно, как в трубе воет ветер. И появляется какое-то невольное чувство радости… С этого внешнего чувства я перехожу на духовное, внутреннее, и думаю: весь Скит с его плохонькой деревянной оградою есть теплая уютная общая келлия, где все мы греемся и радуемся, что мы не в миру, ибо там мороз, там веют вихри ложных, пагубных учений, унося из души бедного неопытного юноши все хорошее, все святое. Там всякому грозит опасность замерзнуть духовно… Там слепнет человек. Там буря зла».

Вот, в конце сентября 1909 года, о. Николай, как обычно, пришел вечером «на благословение» к старцу Варсонофию. «Батюшка сказал мне, – записал потом о. Николай в дневнике, – что ему хотелось бы пройтись по Скиту. Хорошо бывало тогда у меня на душе, отрадно и покойно. Похожу по Скиту и возвращаюсь потом в келлию свою. А в келлии у меня было всегда чистенько, перед иконами сияет лампадочка, а в окно смотрит поющая и ликующая ночь, наполняя мою келлию синим светом… Да, бывают в жизни иногда такие минуты, что их никак нельзя передать на словах. Я не могу передать вам то блаженство, какое я тогда испытывал…

Я пошел от батюшки с каким-то тихим, хорошим настроением… Остановился взором на кресте перед колокольней, облитой лунным светом. Я залюбовался этой картиной. Дубы и сосны стояли неподвижно, получив от лунного света какую-то особенную красоту. Все молчало, в безмолвии своем поя хвалебную песнь Вседержителю Богу».

Господь открывал о. Николаю ту высокую истину, которая была заключена в словах, обращенных старцем к молодому иноку: «Какое блаженство – иноческое житье». То же говорил в свое время о. Варсонофию старец Амвросий, на вопрос: «Что такое монашество?» – коротко ответивший: «Блаженство». 8 февраля 1909 года о. Николай записал: «Недавно батюшка сказал мне про монашество: “Монашество есть блаженство, какое только возможно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ к внутренней жизни. Блаженство внутри нас, надо только открыть его. Полное блаженство – на небе, в будущей жизни, но нижняя ступень его – на земле”».

Однажды, еще послушником, о. Варсонофий вышел прогуляться после заката солнца. Был июль. Скит был освещен звездами небесными. «Подхожу к большому пруду и вдруг вижу одного нашего схимника, отца Геннадия, проведшего в Скиту 62 года. Последние годы он совсем не переступал за скитские врата и позабыл про мир. Стоит неподвижно и смотрит на воду. Я тихо окликнул его, чтобы не испугать своим внезапным появлением. Подошел к нему:

– Что делаешь ты тут, отче?

– А вот, смотрю на воду.

– Что же ты там видишь?

– А ты ничего в ней не видишь? – в свою очередь спросил отец Геннадий.

– Ничего.

– А я, – сказал схимник, – созерцаю премудрость Божию. Я ведь полуграмотный, только научился Псалтирь читать, а Господь возвещает мне, убогому, Свою Волю. И дивлюсь я, что часто ученые люди не знают самого простого относительно веры. Видишь ли, все это звездное небо отражается в воде, так и Господь вселяется в чистое сердце».

Природа Скита для боголюбивой молитвенной души – страница священной книги, созданной Богом. Страница весьма содержательная. Недаром, например, владыка Трифон (Туркестанов), некогда начавший путь свой послушником в Оптинском Скиту, в 1906 году едет на отдых сюда и живет здесь два с половиной месяца – конец осени и начало зимы. Он трапезует с братией, вместе с иноками сажает яблони, служит в скитском храме. Как он вспоминал потом, у него были долгие беседы со старцем Варсонофием. Однажды они сидели у самовара. О. Варсонофий посмотрел в окно и сказал:

– Да, хорошо у нас, даже немного как бы походит на рай. Вот какое сравнение подсказало ему сердце… А в другой раз, уже ночью, глядя в окно на звездное небо и темные деревья, он сказал о. Николаю, что теперешняя природа – остатки рая. И это опять о Ските, родном для него.

Однажды выдалось свободное время, и о. Варсонофий приглашает инока Николая на краткую прогулку. «Мы гуляли как отец с сыном, – записал тот. – Разговор был самый простой, искренний, что на уме, то и на языке. Ни малейшей натянутости не было между нами, но батюшка не терял своего старческого достоинства, а я своего почтения и уважения к нему».

За оградой Скита со всех сторон высятся могучие деревья, в основном, сосны. Случалось, налетала буря с громом и молниями – и падали иные великаны, с треском ломая ветви… Потом скитяне, убрав бурелом, делали посадки, возобновляя порушенное… А в Скиту умирали старые подвижники, но Скит не пустел. Новая монашеская поросль являлась в нем – а у Бога все живы: скитяне на земле, скитяне у Престола Господня…

«Мне часто приходится теперь зимою, – писал К. Н. Леонтьев (в биографии Оптинского монаха Климента (Зедергольма)), – когда я приезжаю в Оптину Пустынь, проходить мимо той дорожки, которая ведет к большому деревянному распятию скитского кладбища. Дорожка расчищена, но могилы занесены снегом. Вечером на распятии горит лампадка в красном фонаре, и, откуда бы я ни возвращался в поздний час, я издали вижу этот свет в темноте». Более семидесяти могил на скитском кладбище.

Счастливы были скитяне тем, что благословил их Господь подвизаться здесь в духовном деле спасения, в покаянии, посте и молитве. Но вот и благочестивые миряне часто так прилеплялись душой к этому святому месту, что оно становилось для них необходимым, – оно роднило их с иноками и между собой – в Боге. Некоторые из таких мирян оставили свои записи, в которых выражено благоговейное любование уже одним видом этого места. Высказывания эти, написанные в разное время, сливаются как бы в духовную поэму, восхваляющую Дом Господень. Они с любовью замечали каждую черточку здешней природы, вместе с тем невольно улавливали дух молитвы и мира, разлитый здесь… Пройдем с ними по дорожке, ведущей из монастыря в Скит, и внимательно рассмотрим Святые врата, устроенные весьма мудро.

«Скит построен в самом лесу, очень близко, впрочем, от монастыря, всего минутах в десяти ходьбы, – писал там же К. Н. Леонтьев. – К нему идет усыпанная щебнем дорожка в тени великолепных деревьев. Главная дорожка случайно, или по верному художественному чувству распорядителей, идет не совсем прямо, а чуть заметно уклоняясь в сторону, от этого Скит долго не виден, но потом вдруг из чащи предстают вам скитские ворота. Они имеют вид как бы небольшого храма, с одною белою главой наверху. Самый выбор этих цветов чрезвычайно удачен. Это так тепло и красиво: и летом – в густой зелени леса, и зимой – в снегу, из которого поднимаются суровые ели и сосны… По обеим сторонам дверей, под этими воротами, на стене изображены почти все главные подвижники и учители монашества: Антоний Великий, Нил Сорский, Исаак Сирин и другие. Все с развернутыми свитками, на которых славянские надписи, изречения их. Если кто-нибудь захочет тут остановиться и внимательно подумать при чтении этих свитков, он найдет уже в них всю основную, так сказать, азбуку монашеской жизни. Внутри, со стороны Скита, на этих розовых, как бы мирно-радостных и приветливых воротах изображена икона Знамения Божией Матери. Под иконой есть подпись: “Все упование мое на Тя возлагаю, Матерь Божия! Сохрани мя под кровом Твоим”… Кто, войдя в ворота Скита, обернется, тот непременно прочтет эту подпись, и она на многих действует с особенной силой. Отец Климент (Зедергольм) говорил мне сам, что как только увидал он эти ворота, как вошел в этот просторный, тихий и цветущий Скит и посмотрел на все вокруг себя, так и сказал себе в сердце своем: здесь тебе кончить жизнь».