Ужасное было зрелище! Душа была во мне, но, казалось, вне тела. Вскоре, впрочем, начало и мне казаться, что я только чрезмерно изнемог, но душа моя во мне. Болезнь стала умеряться, и вдруг не стало слышно и следов ее.

Мгновенно открылись глаза мои, но я ничего более не ощущал кроме того, что я на кресте. Сердце мое бедное восхищено было и преисполнено толикою сладостью, что того неизобразимого веселья ни тысяча великих умов, ни сам я, испытавший, выразить не в состоянии. Сладость эта, думаю, есть чаша предложения сладостей премирных от пресладкого Мироправителя, Господа нашего Иисуса Христа. Ему только свойственно иметь такого рода стамну манны и, по непостижимой тайне милосердия Его, даровать смертным. Но что я начинаю говорить, безумный, о том, что выразить всей жизни моей недостаточно! Простите! Возвеселилось сердце мое неизреченно, и тогда пламенеющие в мирном духе глаза мои опустились вниз. Я видел себя всего в крови, пригвожденного на кресте. Сладость восхитила мой дух, в сердце остались следы какого-то изумления, которое меня и пробудило от сна».

Это было написано по благословению духовного отца в назидание другим, чтобы ведали, какие неизреченные тайны приоткрывает Господь за иными снами, – но не до конца открывает их, а лишь умножает в душе верного Ему праведника силу молитвенного пламени. А тогда, около часу ночи, Павел вскочил, проснувшись, со своих досок, покрытых войлоком, и помолитвился у дверей старца: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!» За дверями послышалось ответное «Аминь». Павел вошел к о. Леониду, который сидел с четками в руках на своем ложе. Выслушав рассказ ученика и помолившись, он сказал:

– Преподобный Варсонофий Великий пишет, что Самого Иисуса Христа Господа, Ангела и другое лицо бесы могут представить не только во сне, но и наяву… Но Креста Господня, на силу которого, как поет Святая Церковь, диавол не смеет взирати, трепещет бо и трясется, немогий взирати на силу его, он представить не может. Итак, крест, виденный тобою во сне, предзнаменует величайшую какую-то скорбь, а сладость – заступление… Чем ты готовее будешь, тем и легче можешь переносить, яко уготовихся и не смутихся, – восклицает св. Давид. Если же ты поколебался в скорби, держись правила: смутихся и не глаголах. Если же скорбь твоя чрезмерна, помни следующее: терпя потерпехГоспода, и внятми… Воля Господня да будет! Иди, не беспокойся. Верен Бог!

Двадцать пять лет с небольшим прожил инок Павел Тамбовцев на свете, – только юность. Но это была юность, умудренная духовно при руководстве великого старца. А был Павел из лучших его воспитанников, поистине Божье чадо. По его духовной силе Господь и испытание послал ему.

В феврале 1836 года старец Леонид был переведен из Скита в монастырь. При этом получился как бы небольшой крестный ход: взяв свою келейную святыню – Владимирскую икону Божией Матери, которой некогда благословил его наставник его схимонах Феодор, он с пением тропаря «Достойно есть…» прошел по дороге из Скита в обитель, а два его ученика (монах Макарий Грузинов и послушник Григорий Лавров) несли за ним некоторые монашеские предметы из имущества старца: войлок, несколько книг и икон, ветхий сундучок…

Кое-кто после этого высказал неудовольствие во поводу «притеснений» старца. Но он, в частности, ответил однажды так.

– Вы по своей неограниченной благорасположенности возмалодушествовали о моем положении и ошибкою сочли, яко притесняемого, но я почитаю себя спокойным от сих мнимых неприятностей… Ничего не может со мною последовать, чего не допустит Бог, а когда что угодно послать Ему за грехи мои, должен я то принимать с покорностью. Ежели бы все говорили обо мне с похвалою, то горе бы мне было, по словам Самого Спасителя: горе, егдарекут вам ecu человецы добре… Истинно Господь творит все к пользе нашей!

Келлия старца в обители была в мезонине, куда вела весьма крутая деревянная лестница. Трудновато было старцу восходить всякий раз к себе наверх, но, поднявшись и отдышавшись, он с веселым видом говорил:

– Да, крутенько… Зато тут-то тепло какое! А мне и все ничего, лишь бы не мерзнуть… Слава Тебе, Господи!

Вот сюда стал приходить вместе с другими и Павел Трунов. Придет и станет на колени позади других, уже пришедших. Постоит, постоит и заперхает… кашель находил. Хочет сдержаться, а не может. О. Леонид и подзовет его к себе:

– Ну что ты? Дай покрещу…

И уймется грудное раздражение, дышать станет свободнее. Расспросит его старец, наставит и отошлет, дав небольшую бутылочку с «горькой водой». Многих старец пользовал этим своим загадочным лекарством, и оно помогало, пока старец был жив, а потом перестало. Не была ли это у него обычная святая вода для прикрытия его дара целительства?

Однажды вышел вот так Павел из келлии старца, а тот, послушав, как его шаги затихли, удаляясь, на лестнице, сказал:

– Вот и другого Павла скоро возьмет к Себе Господь… И это будет по его праведности на Светлой седмице.

– А в который день, батюшка? – спросили его. Но он промолчал, – и без того много сказал.

Павел же на пятой неделе Великого поста слег и больше уже не имел сил вставать. На лице его не было видно никакого беспокойства, не было и страдальческого выражения. Он молился по четкам и иногда призывал к себе духовного отца. Старец Леонид, приходя, исповедовал его и причащал Святых Христовых Тайн. По нескольку раз в день заходили братья – Ермоген и Симеон, часто и друг его послушник Петр Григоров.

– Терпи, Павел! – сказал как-то Петр. – Вот настанет Пасха, Светлый праздник Христов, а там скоро и весна… Свежий воздух укрепит тебя. А летом пойдут и плоды, и целебные травки… Дождись! Старец Леонид молится о тебе. Да и все мы тоже… Павел кротко и с любовью посмотрел на него:

– Нет, Петр… я скоро умру.

– Можешь ли ты знать?

– Знаю.

«Господь известил его», – подумал Петр.

В Лазареву субботу пришли вместе со старцем Леонидом настоятель Оптиной игумен Моисей и брат его, иеромонах Антоний, скитоначальник С ними еще несколько иеромонахов и певчие. Была принесена монашеская одежда – власяница, ряса, мантия и клобук, а также параман с крестом, – и начался чин пострижения в ангельский образ. Почти не помня себя от духовной радости, Павел давал обеты, отвечая на вопросы постригающего. Умилительное пение возносило душу его – казалось ему – в самые небеса… Наречен он был тем же именем, но в честь другого святого. Он как бы забыл о своей болезни, – и будущее увиделось ему бесконечным, да оно и было таковым. Но – надо быть готовым. Он вспомнил слова преподобного Ефрема Сирина, запавшие ему в душу, как и множество других словес этого блаженного отца, при чтении рукописной книги: «Каждый день ожидай исшествия своего и готовься к сему пути: ибо в который час не ожидаешь – придет страшное повеление, и – горе не готовому!» Проживешь ли всего, может быть, день – да вдруг падешь… Падешь, да не успеешь восстать! «Как невозможно морякам навсегда остаться на корабле, а путнику, остановившемуся в гостинице, не выйти из нее, – так и нам невозможно вечно пребывать в жизни сей, – писал святой Ефрем. – Как там они называются моряком и путником, так и мы здесь – странники и пришельцы. Взирая на сие мысленными очами, будем готовиться к преставлению из жизни сей».

Что откроется там, за дверью гроба? Кто встретит? Страшные ли черные лицом бесы, заявляющие свое право на душу грешную, или Ангелы светлые, посланные Господом за душою праведника? А иных и Сама Пречистая Матерь Божия… Нет-нет, – все на милость Божию, все! Что может монах, не могущий встать с постели, умирающий? Много может: Иисусова молитва испепеляет темные мысленные приражения, очищает сердце, только бы не дать места губительному унынию.

И вот настала радостная Пасха – Праздник праздников, Светлое Христово Воскресение. После светлой заутрени пришли к болящему отцу Павлу многие из братии похристосоваться, принесли красные яички. Он сидел, прислонившись к подушкам, в монашеской одежде, каждого встречал улыбкой, но по щекам его текли слезы.