Чтобы еще точнее определить значение рассматриваемой нами грамоты, необходимо обратить внимание на то, кем она послана к папе и подписана. Грамота адресована к папе, как гласит ее заглавие, «от духовенства, и княжат, и панов руских з Вилни», и в самой грамоте они говорят, по-видимому, от лица всех православных, живших под властию литовско-польского короля. Но подписались под грамотою со стороны духовенства только три лица: избранный на митрополию епископ Смоленский Мисаил и два архимандрита митрополичьей епархии – киево-печерский Иоанн и виленский свято-троицкий Макарий, а из прочих иерархов-епископов не подписался никто, и из архимандритов, и вообще из духовенства их епархий также никто – обстоятельство чрезвычайно важное. Из светских же подписалось тринадцать особ: два князя, родственники короля Казимира, Михаил слуцкий и Феодор бельский; князь Димитрий Вяземский; Ян Ходкевич, наместник витебский, великий гетман и маршал великого княжества Литовского; брат его Павел, наместник каменецкий; Роман из Киева, староста путивльский; брат его Иван из Киева, строитель замковый и посол «до поганов»; Евстафий Васильевич из Полоцка, высший сенатор; Якуб, главный писарь великого княжества Литовского и ключник виленский; Михаил Александрович из Загорова, честный сенатор земли Волынской; брат его Андрей из Попортеи, сын подскарбия (вроде министра финансов) Александра; Солтан Александр, славный рыцарь и подскарбий короля Казимира, и младший брат Александра Солтана Иван, избранный также в земского подскарбия великого княжества Литовского. Что же отсюда следует? Прежде всего то, заметим мимоходом, что Городельский декрет 1413 г., запрещавший допускать православных на высшие государственные и общественные должности в Литве, при Казимире не соблюдался, потому что вот пред нами на высших служебных местах столько лиц православных, хотя и выражавших теперь, по-видимому, наклонность к унии. А по отношению к грамоте, нами разбираемой, следует, что ее никак нельзя признать писанною от лица всех православных Литовско-Польского государства. Если желали послать грамоту к папе от имени Западнорусской Церкви, в таком случае надлежало созвать Собор всех ее архипастырей и знатнейшего духовенства и написать грамоту от Собора, хотя с участием и светских людей, или если даже не созывать Собора, то по крайней мере следовало бы собрать на грамоте подписи всех иерархов и их более знатного епархиального духовенства во свидетельство их согласия, между тем этих подписей под грамотою нет. Грамота, вероятно, была делом лишь одной партии, хотя и весьма сильной, судя по тому, что подписана преимущественно светскими лицами высшего круга, близкими к королю. Король Казимир по воле папы с назначением митрополита Григория сделался главным покровителем и поборником унии в Литве, и близкие к нему лица из православных, как мы уже замечали, могли, из одного лишь желания быть ему угодными, показывать пред ним свою склонность и расположенность к унии в то время, когда жив был Григорий. А теперь, когда Григорий скончался и король был озабочен, как бы поддержать унию в Литве, еще с большим, по видимости, усердием могли предложить ему как лучшую для того меру готовность с своей стороны послать к папе грамоту об унии от имени всех православных Литовского княжества. Почему не согласились участвовать в этом литовские православные епископы, можно догадываться. Пока держался унии митрополит Григорий, они открыто не восставали против него и наружно ему подчинялись и покорялись, потому что такая покорность была для них легка и не насиловала самой их совести. Лично сноситься с Григорием приходилось им весьма редко, а большею частию они жили вдали от него, в своих епархиях, где среди своей православной паствы свободно могли содержать и исповедовать родное православие. Но теперь, когда от них потребовали обратиться к папе и подписать к нему грамоту, касавшуюся унии и наполненную такими подобострастными величаниями ему и такими унизительными пред ним просьбами, дело уже не могло обойтись без насилия совести, и неудивительно, если епископы, как и подведомое им духовенство, не захотели принести такой великой жертвы. Правда, епископы в 1473 г. подписали послание к папе, как свидетельствует грамота, но то послание могло быть составлено совсем иначе: там, может быть, только жаловались папе на притеснения латинян и просили его прекратить эти притеснения, а ни речи об унии, ни величаний папе вовсе не было. Согласился подписать грамоту лишь один епископ Смоленский Мисаил, избранный на митрополию, с двумя духовными лицами своей новой епархии, но не потому ли Мисаил и избран был на митрополию, что от него наперед взяли согласие участвовать в этом деле? Впрочем, высказывая мысль, что посольство в Рим, бывшее в 1476 г., с грамотою от митрополита Мисаила и других русских было делом не всей Западнорусской Церкви, а только некоторых лиц, мы вовсе не думаем осуждать этих лиц. Кроме желания сделать угодное королю они, очевидно, водились и другими, высшими, побуждениями. С горестью говорили они в грамоте о тех оскорблениях и обидах, какие приходилось испытывать тогда православным в Литовско-Польском государстве от латинян и их прелатов, и надеялись, что папа прекратит эти несправедливости, а выражая пред папою свою готовность принять Флорентийскую унию и прося его прислать для этого двух ученых мужей, может быть, рассчитывали, что согласие с латинянами состоится и без особенного ущерба для православия.
Всего же важнее для нас здесь вопрос: какой был результат грамоты 1476 г. к папе Сиксту IV? На первую грамоту русских литовцев, посланную в 1473 г. чрез легата Антония, папа не дал ответа. Почему не дал? Антоний только что возвратился из России. Его приглашали туда по делам религиозным, выражая желание будто бы принять Флорентийскую унию. И что же? Ему едва позволили в Москве только однажды побеседовать с митрополитом о предметах веры, а затем почти осмеянного отпустили ни с чем. Папа не мог не огорчиться и не понять, что его обманули. Неудивительно, если он с недоверием принял и грамоту русских, привезенную ему из Литвы Антонием, и оставил ее без всякого внимания. Точно так же мог отнестись папа и к грамоте русских 1476 г. Он видел, что грамота не подписана епископами, кроме одного Смоленского, избранного на митрополию, и в то же время мог получить от своего нунция в Литве или от бискупов самые верные сведения, что грамота эта – дело лишь небольшой партии, между тем как массы русского народа вполне враждебны Римской Церкви и вовсе не желают единения с нею. По крайней мере, не сохранилось никаких известий, чтобы папа присылал тогда в Литву своих легатов по делам Западнорусской Церкви, о чем просили его в грамоте, и чтобы сделаны были им тогда в этой Церкви какие-либо распоряжения относительно унии. Ровно через четверть столетия мы снова увидим совершенно подобное сношение Литовского православного митрополита с Римским владыкою и вместе полное недоверие и пренебрежение со стороны папы к грамоте митрополита.
Посольство в Рим с грамотою к папе Сиксту IV – почти единственный факт, известный за все время управления митрополиею Мисаила. Сохранились еще известия о двух вкладах и дарственных записях, данных в 1480 г. новогрудским войтом Макаром Кудричем и мещанином Волочком новогрудскому Борисоглебскому собору на имя «Смоленского владыки» Мисаила. Откуда можем заключать, что в 1480 г. Мисаил еще управлял митрополиею (следовательно, скончался не прежде) и жил в митрополичьем новогрудском доме, находившемся при кафедральном соборе, но не был и не назывался в народе действительным митрополитом, а по-прежнему носил имя Смоленского владыки, оставаясь только избранным на митрополию и управляя ею. Необходимо предположить одно из двух: или в Царьград вовсе не обращались с просьбою, чтобы патриарх благословил Мисаила и утвердил в митрополитском сане, или патриарх не согласился дать Мисаилу свое благословение и утверждение.
