— Осторожней, — попросила Любава.

— Странно: я не вижу пи одного письменного знака, — произнес Эо.

Любава взяла из рук Эо ленту и долго разглядывала ее, то отдаляя, то близко поднося к глазам.

— Здесь и не нужно никаких знаков, Эо, — негромко сказала она. Затем вложила ленту в бутылку и с усилием заткнула горлышко пробкой. — Утром отнесем ее вниз и бросим в море. На счастье, — добавила она.

Солнце прошло сравнительно небольшую часть своего пути от восточного края неба до зенита, но день уже давно пылал ровным, напряженным зноем. Ни одно пятнышко не нарушало безоблачной синевы. Крутые склоны горы резко уходили ввысь. Ажурные мачты электропередачи, спускавшиеся по ним, терялись, казались крошечными в их мощных складках. Мачтами, увешанными гирляндами серых изоляторов и связанными между собой ровными нитями проводов, была усеяна и равнина. Мачты были огромные, по на фоне горы не производили такого впечатления. С горой могли соперничать только прислоненные к пей трубы.

Гора представляла собой гигантский, неправильной формы каменный конус, возвышавшийся над долиной приблизительно на полтора километра. На ее вершине была небольшая природная выемка, в которой целиком, как лилипут в кармане Гулливера, умещалось шестиэтажное здание электростанции: снизу оно казалось игрушечным макетом. Если всмотреться внимательнее, в морщинах склонов кое-где приютились крошечные здания. Все они тонули в зелени, и потому их трудно было различить.

Трубы были грандиозные. Каждая из них имела не менее десяти метров в ширину. Перехваченные мощными поперечными скрепами, они были прислонены к склону на равных расстояниях друг от друга. Концы труб доходили до вершины горы. Каждая из них выходила из гигантского плоского металлического колпака, окрашенного в черный цвет, резко выделявшийся на фоне залитого солнцем ландшафта. Издали это сооружение можно было принять за оранжерею. Но на самом деле крыша опиралась не на стены, а на невысокие, десятиметровой высоты, колонны.

Огражденная со всех сторон трубами гора была похожа на великана, взятого в плен мощью человеческого разума. Не вырваться, не убежать! Стоп недвижно и выполняй заданную тебе работу!

Конечно, чтобы охватить взглядом всю эту величественную картину, нужно было находиться в отдалении от нее. Впрочем, к горе, трубам и колпакам над ними даже при желании невозможно было приблизиться: в сотне метров от них решетка ограждала запретную зону.

Трубы, выкрашенные в белый цвет (для наибольшего отражения солнечных лучей), резкими контрастными линиями прорезали покрытые зеленью склоны горы. Волнистая поверхность склонов и древесных крон подчеркивала геометрически прямые направления труб.

Местность была пустынна, в районе воздушных силовых установок жили только работники станции с семьями.

Но вдруг на извилистой тропинке среди деревьев показалась одинокая маленькая фигурка. Это был мальчик лет восьми. Он глядел на трубы и, судя по движениям его губ, напевал песенку. Но он и сам ее не слышал — мелодия тонула в мощном, репном, непрерывном гуле, похожем на рев громадного водопада.

Как всегда днем, трубы гудели. Воздух, накаляемый солнечными лучами под черными металлическими крышами, стремясь кверху, врывался в устья труб неудержимым ураганным потоком. Ему на смену притекали воздушные массы из долины, и вся ее поверхность была захвачена непрерывным движением воздуха, со страшной силой несшегося к трубам. В сторону труб наклонились травы, кустарники, ветви деревьев. В том же направлении изогнулись струи фонтанов и неслись облака брызг. А чем ближе к решетке запретной зоны, тем реже становилась растительность, и задолго до изящной бронзовой ограды она вовсе исчезала, оставляя каменистую поверхность во всей ее неприветливой первозданной наготе. Воздушные потоки по мере приближения к трубам всё ускорялись. Вблизи них непрерывный ровный ураган бушевал с такой силон, что, если бы здесь были растения, они были бы сломаны, вырваны с корнем и унесены вихрем. Внутри труб, изолированных от внешней температуры твердой вакуумной пеной, воздух несся кверху со скоростью 200 километров в час. Вырываясь из них, он со всей мощью своего напора ударял в лопасти воздушных турбин.

Трубы гудели. Этот рев невозможно было бы переносить, если бы он не был таким однотонным. Его однообразие заставляло слух привыкать к нему настолько, что люди перестали обращать на него внимание. Они как бы не слышали его и замечали только вначале, при восходе солнца. Ночью трубы молчали, силовые агрегаты не работали. Ночью поверхность долины быстро охлаждалась и переставала отдавать тепло воздуху. Разница между температурой воздуха долины и вершины горы сглаживалась, и воздушные потоки замирали. Турбины останавливались и переставали давать энергию в единое, всесоюзное высоковольтное кольцо.

Можно было не обращать внимания на шум труб, но мальчик нарочно вслушивался в него. Он любил слушать и смотреть. Он видел, как летят в незримой, но явственно ощутимой воздушной струе срываемые ею с деревьев листья. Как много их прильнуло к решетке! Под напором воздуха они держатся на ней, как железо на магните, и так будет до вечера. Они отвалятся, когда умолкнут трубы: тогда помощник отца дядя Сережа соберет их с помощью пневматической машины, похожей на большой пылесос, и увезет подальше.

Коля дошел почти до самой решетки. Здесь напор ветра был уже весьма ощутителен. Мальчик повернул обратно и вполоборота бросил последний взгляд…

Что это?!

Вход открыт настежь!

Нет, этого не может быть! Ему показалось! Вход заперт, открывающая его кнопка находится далеко отсюда, в кабинете главного инженера, отца Коли.

Он подошел ближе. Как это могло произойти?

Надо сказать отцу. Но, впрочем, случившееся не страшно. Свои все прекрасно знают, что туда ходить нельзя, а приезжих в долине сегодня нет. Да, но они могут быть. Коля забеспокоился. Он уже хотел бежать к отцу.

Но что это? Там, за решеткой, миниатюрная человеческая фигурка двигается по направлению к трубам. Это четырехлетний Юра, сын дяди Сережи!

Двумя прыжками Коля пересек расстояние, отделявшее его от решетки. Став у открытой настежь низкой дверцы, он изо всех сил закричал:

— Юра! Юра!

Но он сам не услышал своего голоса, утонувшего в мощном, все заглушающем реве труб. Нет, мальчик, конечно, не слышит его.

Здесь, у решетки, напор ветра был ощутимо плотен. Коля чувствовал, что его прижимает к ограде. Он с ужасом смотрел на ребенка. Тот медленно ковылял по направлению к трубам. Вдруг он обернулся, и Коля увидел его искаженное плачем лицо. Ребенок явно пытался кричать, но ураган уносил все звуки. А мальчик продолжал двигаться к трубам, словно его тащила непреодолимая сила.

И тут Коля разом все понял.

Юра гулял неподалеку от решетки. Он увидел, что вход открыт (но как же, как это могло случиться?), и вошел. Сначала любопытство влекло его к ослепительному блеску. Потом он испугался толкавшего его в спину ветра. Он хотел повернуть обратно и уже не смог. Теперь ураган тянет его к трубам, и он не может справиться с напором воздуха. Его всосет в трубы…

Коля перегнулся через решетку, ветер трепал его кудрявые волосы, рвал одежду.

Малыш пытался идти назад, но ураган легко опрокинул его. Он поднялся на четвереньки, хотел встать, но неудержимо, правда теперь медленно, его продолжало тянуть к трубам.

Больше Коля не мешкал. Он кинулся в проход и побежал к ребенку. С каждым шагом он чувствовал, как ураган все сильнее гонит его, толкая в спину. Стоя на четвереньках. Юра смотрел на него с ужасом и надеждой. Плакать он перестал.

Добежав до него, Коля схватил его за руку м хотел остановиться, по не смог: ветер продолжал гнать их обоих к трубам. Они уже были у самого края одной из крыш. Коля пытался упираться ногами, но это плохо помогало. Юру, цепко державшегося за его руку, вытолкнуло вперед.