Она положила на край стола несколько справок.

— О чем разговор! — радушно воскликнул начальник. — Только зачем ко мне? Обратитесь в домоуправление, там есть паспортистка, она сделает все.

— К сожалению, я не только о прописке. Понимаете, со мной произошла целая история!

Ее рассказ о мнимом ограблении в Москве начальник выслушал внимательно, в нужных местах сочувственно причмокивал губами, покачивал головой. В заключение Плетнева откинула на голове прядь сиреневых волос и показала небольшой, недавно заживший шрам.

— Ай-яй-яй! Что делают! — сокрушался начальник. — Паспорт мы вам, конечно, дадим. Временный, краткосрочный, но дадим. Не беспокойтесь. А постоянный получите у себя в Магадане.

Женщина подвинула ему лежащие на столе бумаги.

— Тут и справка из московской милиции, вы почитайте.

Ликуя в душе, почти полностью уверенная в успехе, она смотрела, как начальник читает справку, и уже не испытывала к нему прежней антипатии.

— Ваша фамилия Укладова? Галина Семеновна? — спросил он.

— Да…

Он продолжал читать. А она вдруг заметила, как его глаза, скользившие по строчкам документа, внезапно остановились, будто натолкнулись на какое-то препятствие, затем чуть-чуть, на самую малость, расширились. Изменение в лице мужчины было едва уловимым, но и его оказалось достаточно, чтобы Плетнева, бывшая все время настороже, почувствовала, как ее стала заливать горячая волна. Жар прошел по шее, хлынул в лицо, сразу стало томительно и душно. «Вот оно… — мелькнула у нее леденящая мысль. — Неужели опоздала?»

— Извините, одну минутку… — сказал начальник и снял трубку внутреннего телефона. — Аванес? Будь другом, телеграмма, которую мы получили из Москвы неделю назад, у тебя? Принеси ее, пожалуйста. Сейчас принеси.

Он положил трубку. А Плетнева вдруг резко вскочила, глаза ее округлились, и она в ужасе закричала, прижав ладони к вискам:

— Боже мой! Боже мой… что я наделала! Утюг… Утюг! Я оставила утюг! Вы представляете?! Гладила и не выключила утюг. Там пожар будет, все сгорит… Я к вам завтра приду! Боже мой…

Начальник тоже встал, вышел из-за стола и с любопытством смотрел, как женщина торопливо совала в сумочку свои документы и огромные очки. Затем метнулась к двери. И выбежала бы в коридор, если бы не человек в милицейской форме, входивший в это время в кабинет. Он в недоумении остановился в дверях, преградив ей дорогу.

— Аванес, закрой, пожалуйста, дверь, — сказал ему начальник и повернулся к Плетневой: — А вы, гражданка, не торопитесь. Какой пожар, какой утюг? Не надо спектаклей, здесь не театр. Ничего у вашего племянника не сгорит. А вот вы, кажется, действительно крупно погорели. Давайте лучше уточним вашу настоящую фамилию.

Плетнева не слушала его. Она стояла вытянувшись, закрыв глаза, далеко запрокинув голову и дышала глубоко и сильно, будто только что делала утреннюю зарядку. Затем опустилась па стул, достала сигарету и закурила.

— А вы все-таки закурили. Ай-яй! Впрочем, ладно уж, курите, — миролюбиво разрешил начальник. — Или, может, хотите прочитать телеграмму?

Но женщине и так было все понятно. Сквозь сигаретный дым она неотрывно смотрела в зарешеченное окно. Отныне — она знала — долгие годы ей придется смотреть лишь через окна с железными решетками. Только что ее душа была полна ликования и радужных надежд, а сейчас в ней царили отчаяние и леденящий холод.

Так еще раз подтвердилась старая истина, что никому не дано знать, что с ним произойдет в следующую минуту.

Руки Павла упали с рычагов управления.

— Все, Витя, — сказал он, — горючего нет ни грамма.

Боковые иллюминаторы, жадно ловившие отблеск фотонного, по все же земного огня, погасли. К стеклам приникла ночь. Она была хозяйкой Пространства, знала это и теперь делала с кораблем, что хотела: взяла его в руки и зажала между ладонями. Далекие неподвижные звезды ей не мешали. Они были отчаянно далеки, чтобы помочь людям. Тьма вошла в остывшие дюзы, встала за переборкой, рядом. Павел и Виктор чувствовали ее, как чувствуешь кожей холод или тепло. Павел закрыл заслонки иллюминаторов.

— До Земли четыре световых года, — сказал он. — Пять, в пересчете на бортовое время. Если будем двигаться с этой скоростью, — кивнул на приборы.

Неторопливо, стараясь быть подчеркнуто спокойным, развернул карту.

— Если полет замедлится, — взглянул на Виктора, — между Землей и нами встанут тысячелетия. Девять шансов из десяти, что это произойдет. Здесь, — указал на цепочку темных пятен, — переменная пылевая туманность. Здесь, — черкнул карандашом по краю карты, — область еще не разведанной гравитации…

Виктор молчал. Один шанс из десяти на спасение — мало. В душе его поднимался протест против бессмысленной гибели. Что им может помочь — случайность? В Пространстве случайность не в счет: как ни много посылала Земля кораблей в звездные экспедиции, они были горсточкой пыли в океане Вселенной, где звезды и те казались пылью, брошенной в темноту.

— Мне будет сорок пять лет, тебе — сорок два, — продолжал Павел и, помолчав, добавил: — В случае благополучного плавания.

Павел говорил слишком много, и это резало слух. Сказать ему, чтобы он замолчал, Виктор не мог: они были равными, капитана на корабле не было. Присвоить права капитана или какое-то старшинство никто бы из них не решился. Но уже то, что Павел подсчитывал годы, надеясь выжить и вернуться па Землю, вызвало у Виктора теплое к нему чувство. А если он говорит больше обычного и волнуется, — ничего. Им только и придется разговаривать друг с другом: в ракете их двое.

— Что же ты молчишь? — спросил Павел.

— А я согласен с тобой, — чуть поспешнее, чем, может быть, следовало, ответил Виктор. — Тебе будет сорок пять, а мне — сорок два…

Они с минуту глядели в глаза друг другу, и каждый понимал, что они оба лгут. За стенами ракеты стояла ночь, и кораблю без горючего до первых маяков Солнечной системы не дотянуть.

Вспомогательная ракета «Л-2», в просторечии «Лодка», двое космонавтов с их наигранным оптимизмом — это все, что осталось от звездной экспедиции к Близнецам. Собственно, земных астрономов интересовали не Кастор и не Поллукс, а желтая звездочка между ними спектрального класса G-двойник нашего Солнца. Звезда испытывала возмущения — признак того, что она обладает планетами. Эти планеты и предстояло исследовать Дмитрию Никитичу Карцеву, капитану «Орбели», и шестнадцати участникам экспедиции.

Планет у звезды оказалось три — два метано-водородных гиганта, больших, чем наш Юпитер, и третья, ближе к звезде, двойная планета типа Земля—Луна. Астрономы тотчас назвали планету Геей, а ее естественный спутник — Луной. Гея оказалась горячей, покрытой лавовыми озерами, гейзерами и дымами. Но уже на планете был океан, зелень по берегам — была жизнь.

С посадкой на Гею не торопились, легли на круговую орбиту. Разведывательные роботы-маяки дали сведения об атмосфере, температуре: в океане сорок три градуса, па побережье — шестьдесят.

— Тепло, но работать можно, — резюмировал Карцев и отдал распоряжение: — Готовиться к спуску!

Одновременно к высадке на Луну готовилась «Л-2», вспомогательная ракета, она же спасательная, снабженная горючим, кислородом и продовольствием на случай непредвиденных обстоятельств. Прилуниться было поручено бортинженеру Павлу Калинину и геологу, радисту по совместительству, Виктору Ревичу. «Л-2» отошла от «Орбели» за час до его посадки па Гею. Павел и Виктор должны были наблюдать за спуском, отметить координаты посадки и держать с Луны связь с кораблем. Все это они сделали, оставаясь на орбитальном полете вокруг Геи. «Орбели» опустился на берег залива. Со стороны материка и лавовых озер его защищал невысокий хребет. От океана к нему подходила зеленая полоска растительности.