Он не стал испытывать терпение друга рассказом о том, что еще узнал от Тани. Существенного отношения к преступлению Воронова это не имело. Простая, немного грустная история о том, как человек из-за незрелости своих чувств глубоко обидел любимую женщину, но затем осознал ошибку и стал ее исправлять. И имела бы эта история, по всей вероятности, счастливый конец, если бы Воронов не сорвался. Она была интересна Сергею Петровичу, поскольку касалась его подопечного, пересказывать же в подробностях его жизнь начальнику он счел лишним.

Молодые люди познакомились вскоре после возвращения Воронова из армии. Тане нравился парень, хотя она и видела, что он был некрасивым. Зато, по ее словам, Степан был серьезным, честным и отзывчивым. Даже слишком, говорила она, не сознавая, что слово «слишком» не применимо к хорошему. Собирался учиться, так как сам чувствовал, что образования ему не хватает. Был вспыльчив, горяч, особенно в гневе. И отходчив. Взорвавшись, накричав — тут же успокаивался и говорил с виноватой улыбкой: «Не обращай на меня внимания. Погорячился, больше не буду, виноват, прости!» В такие минуты он казался ей красивым. Даже его горячность и вспыльчивость нравились ей.

Единственное, что омрачало Таню, было отношение Степана к ее двухлетнему сынишке. Вернее будет сказать, почти полное отсутствие какого-либо отношения к ребенку. Таня, несмотря на свою молодость, была уже вдовой. Муж, к которому она, по ее же словам, была не очень привязана, работал на железной дороге и по собственной неосторожности погиб под колесами вагона. В сыне молодая мать, конечно, души не чаяла. А Степан его и знать не хотел. Никогда о нем не говорил, не играл с ним, не приносил игрушек и гостинцев и вообще вел себя так, как будто крохотного человечка не существовало на свете. Тем более, что малыш часто гостил в Старой Рузе у Таниной матери. Степан, казалось ей, демонстрировал чистейший эгоизм, так часто присущий легкомысленной молодости.

Таню это глубоко оскорбляло и возмущало. Как она могла соединить свою жизнь с человеком, который был так равнодушен к ее сыну! И когда однажды он попросил ее стать его женой, но поставил условием, чтобы первые несколько лет Андрейка жил отдельно от них у бабушки, она категорично и гневно ответила ему отказом.

А вскоре Степан из-за своей вспыльчивости ввязался в какую-то нелепую драку и сел в тюрьму на пять лет. Она получала от него письма, но не отвечала на них. Обида была такой, что женщина не сообщила ему даже о своем переезде в Старую Рузу, где у нее тяжело заболела мать. Шло время, боль в сердце утихала. Таня вспоминала Степана все реже, а затем и вовсе вычеркнула его из памяти.

Но он появился вновь. Отбыл срок, вернулся в Москву и какими-то путями разыскал Таню. При первой встрече он молча и эффектно показал женщине руку, на которой навечно было наколото ее имя. И — странное дело — этот жест и татуировка заставили учащенно забиться сердце Тани. Она вдруг поверила, что все эти тяжелые годы он помнил о ней, думал и любил.

Это так и было. Тюрьма портит немногих, большинству она идет на пользу — дает время продумать прошлую жизнь, проанализировать поступки, многое осмыслить и сделать нужные выводы. Так произошло и со Степаном: вернувшись, он честно и прямо сказал Тане, что был дураком, признал себя неправым, умолял забыть прошлое. Рассказал, почему прежде так избегал Андрейку: оказывается, в раннем детстве покойная мать однажды случайно надолго оставила его одного в комнате соседки с плачущим младенцем. Ребенок надрывался от крика, а маленький Степан смотрел на него с ужасом и не мог убежать дверь была закрыта. Потрясение оказалось столь сильным, что с тех пор — конечно, это глупо, — и, будучи взрослым, он избегал маленьких детей.

Андрейка уже не считался маленьким. Это был шустрый, любознательный до надоедливости мальчишка, мечтающий сидеть за рулем самосвала. А Степан как раз был шофером. Можно представить, как они подружились на почве общих интересов! Таню это радовало, притаившаяся в глубине сердца любовь к Степану расправила крылья, обрела новую силу.

Воронов честно рассказал ей о Зинаиде Симуковой, о том, как проявил слабость и поддался энергичной и настойчивой атаке пробивной женщины. Но вскоре понл, что та преследовала лишь корыстные цели — прельстилась его якобы высоким заработком на «чаевых». А он их терпеть не мог. На этой почве у них непрерывно возникали ссоры. В последний приезд в Рузу Степан рассказал Тане, что с Симуковой у него все кончено.

— Вы представить не можете, как они с Андрейкой подружились! — оживленно говорила молодая женщина. — Мальчишка бредит им, только и ждет, когда тот из Москвы приедет. Вместе игрушки мастерят.

Возникновение взаимной симпатии всегда загадочно и непонятно. Возможно, тут играют какую-то роль биотоки или еще что-то, но человек, питающий к кому-либо необъяснимую симпатию, чаще всего в ответ получает то же самое. Сиротина, например, еще на фотоснимках понравилась Митину. В дальнейшем чувство симпатии к ней росло, укреплялось. Он пытался настроить себя на недоверчивый лад, подвергать сомнению все, что она говорит, — и не мог.

Она тоже, вместо понятной в ее положении неприязни к человеку, который в ее глазах олицетворял власть и закон, допустивших несправедливость к ее возлюбленному, вдруг доверчиво, как очень близкому, рассказала Сергею Петровичу все о себе и Степане, не скрывая и не стесняясь самых потаенных своих душевных переживаний.

Маша Зыбина, о которой Таня, казалось, забыла, слушала ее с застывшей на лице чуть скорбной улыбкой умудренной женщины, знающей суровую сторону жизни. А Митин все это время мучился, ощущая за пазухой тяжесть камня, каким ему предстояло ударить Таню. Он все оттягивал эту минуту, откладывал. Но сколько можно тянуть?

Наконец, собравшись с духом, проклиная себя и свою профессию, он бесстрастным голосом сообщил ей, в чем подозревается Воронов и почему его все еще не выпускают. Ведь Укладова-то лежит в больнице, у нее пробита голова, похищены вещи и деньги, утешал он себя.

По мере того как следователь говорил, кровь отступала от лица Тани, казалось, она не выдержит повой тяжести. Он отвел глаза в сторону, чтобы не смотреть на нее. Зыбина материнским движением схватила руки Тани в свои. Ее глаза тоже расширились от страха.

— Кстати, можете получить свою сумочку. Произошла небольшая ошибка… Словом, она нам не понадобилась, — торопливо закончил свой рассказ Сергей Петрович.

Он достал из стола сумку и отдал женщине.

К его удивлению, Таня выдержала удар. Неизвестно, где она взяла силы, чтобы справиться с охватившими ее чувствами, по вместо крика и слез, которых он ожидал, она только покачала головой и сказала с глубокой укоризной:

— Как вам не стыдно говорить такое! Это неправда. Не мог он… Он просил не верить вам, я и не верю. Все неправда!

Голос ее окреп, говорила она с глубокой убежденностью. Митину показалось, что она обращается не к нему, а говорит сама с собой.

— К сожалению, Татьяна Акимовна, все так и есть, — вздохнул он. — У нас на руках все улики и доказательства, понимаете? Сам Воронов не может их опровергнуть. Так что…

Он развел руки. Она смотрела на него ясными глазами, с выражением спокойной сосредоточенности на бледном лице.

— Пусть улики, пусть доказательства. Я в этих вещах плохо разбираюсь. Я знаю Степана, и с меня этого достаточно. Не мог он, понимаете, не мог! И я докажу вам это. Пойдемте, Маша!

Митин почувствовал облегчение, когда женщины ушли. Ему понравилось, что Таня проявила силу и стойкость и вместе с тем удивляла ее наивность. Что она сможет доказать? У нее одна эмоциональность, слепая вера в своего Степана, основанная только на любви. А тут неопровержимые факты. Жалко, конечно, женщину и ее сынишку — чуть было он не обрел нового отца, да и она уже стояла на пороге счастья, но что поделаешь!

Следователь был доволен: после беседы с Таней образ Воронова в его представлении стал более полным. Все это время он был для него в какой-то мере фигурой абстрактной, грабителем, и только теперь обрел неповторимые черты характера, словно бы ожил, стал более выпуклым, с биографией и нелегкой судьбой. Судьба у пария, надо признать, была далеко не той, о которой можно мечтать: в дошкольном возрасте лишился родителей, воспитывался в детском доме, сам пробивал дорогу в жизни, служил в армии, потом тюрьма… Ну, тюрьма — это хотя и тяжелый, но случайный эпизод. И до тюрьмы, и после нее жил нормально, работал, пытался, правда неудачно, устроить личную жизнь. И вдруг — следователь поморщился — надо же выкинуть такой номер! Ему казалось, что, идя на грабеж, Воронов, вероятно, хотел лишь получше обеспечить Таню и Андрейку. А получилось хуже, получилось совсем плохо — жизнь и у него самого пойдет кувырком, и Тане будет несладко. Дождется ли она его в этот раз?