В пустыни Нила Преподобного в 1808 году он опять тяжело заболел, не мог ходить и со слезами просил отнести его на руках к святым мощам. Просьбу богомольцы исполнили, и возле мощей случилось чудесное исцеление Ивана Яковлевича. В благодарность за это Корейша задерживается в Ниловой пустыни на три года, живет согласно монастырскому уставу, наравне с монахами выполняет все службы и работы. Во время пребывания в пустыни Иван Яковлевич стал свидетелем возникшего между монастырской братией недоразумения по поводу дележа пожертвований. Настоятель и монахи обвиняли в утаивании денег казначея, ведавшего дележом. Казначей слезно молил поверить ему, клялся и божился в своей невиновности.

Но ему не верили и готовили строгое наказание. Когда уже собрались его наказать, Иван Яковлевич тихо сказал:

– Не на лица зрящее судите, а суд правый творите. Позовите на суд иеродиакона Андрея!

Призвали иеродиакона, и тот от неожиданности покаялся и признался в воровстве, за что и подвергся епитимии. Надо ли говорить, что иночество и настоятель оказывали Ивану Яковлевичу уважение и благосклонность. Когда он по просьбе сестры Параскевы собрался вернуться домой, его долго уговаривали остаться. Но Иван Яковлевич не остался, как его ни просили.

Домашней хозяйке, у которой Корейша снимал угол, он рассказал о чудесном исцелении:

– Да! Ныне несли меня на руках в церкви и усадили, через 53 года опять понесут и уж уложат в церкви.

Это было первое его пророчество. Умер Иван Яковлевич через 53 года.

В Смоленске ему пришлось вернуться к преподаванию в школе, но он этим явно тяготился: любое общение окончательно стало ему в тягость, тем более с активными, любопытными детьми. И он опять оставляет школу, на этот раз навсегда.

Не имея средств к существованию, он поселился на огородах, в старой заброшенной баньке. С огорода же и кормился. Его, привыкшего к аскетической жизни, это нимало не смущает. Более того, он усердно молится, распевает духовные псалмы, многие собственного сочинения. Особенно часто поет он стихи:

Казалось бы, он наконец-то достиг того, к чему стремился, – уединения. Но не тут-то было! Молва о новом добровольном отшельнике множилась, многие сразу же и безоговорочно признали Корейшу юродивым, блаженным, стали добиваться его советов. Поначалу Иван Яковлевич терпеливо беседовал с приходившими, пытался вразумлять их духовно. Но посетителей интересовали бытовые вопросы: куда пропало колечко, кто украл поросенка, куда запропастилась однорогая корова, за кого выходить дочке замуж – за портного или за приказчика? Словом, всех интересовали дела земные, а Ивана Яковлевича – духовные. Он всячески пытался избавиться от посетителей, но число их росло. Иван Яковлевич в отчаянии повесил над низенькой дверцей баньки объявление, что принимает только тех, кто будет вползать к нему на четвереньках. Бедняга надеялся, что люди откажутся от этого, но желание узнать судьбу и получить совет от новоявленного провидца пересиливали все – посетители безропотно вползали на четвереньках, и число их ничуть не уменьшалось.

Говорят, именно тогда Корейша стал публично вытворять непонятые вещи: ковырял палкой землю, кричал, что там что-то краденое, стал совершать другие безумные поступки. Возможно, искавший уединения Иван Яковлевич пытался таким образом симулировать сумасшествие, чтобы напугать, оттолкнуть от себя изрядно надоевших просителей, жаждавших не просветления и научения, а бытовых предсказаний. Когда же и мнимое сумасшествие не уменьшило поток жаждавших предсказаний, Корейша под покровом ночи покинул свое жилище и ушел жить в дремучие леса. Зимой и летом он ходил одетым в белую холщовую рубаху, спал на голой земле в шалаше, в лютые морозы ходил босиком. Питался почти исключительно хлебом.

От людей место своего жилища тщательно скрывал. В села выходил только тогда, когда кто-то серьезно заболевал. Являлся он сам, его никто не оповещал. Проходил прямиком в избу, где лежал больной, смотрел на него и выговаривал свой вердикт: выздоровеет ли больной, или вызывать священника, соборовать. Говорят, в этих предсказания он никогда не ошибался. Вскоре его появление стали встречать со смешанным чувством благоговения и ужаса: знали, в избе, в которую зашел Корейша, либо кто-то тяжко болен, либо умирает.

Зимой 1811 года, когда встречавшие его крестьяне говорили, что он легко одет для морозов, им, мол, и в тулупчиках холодно, а он в одной рубахе по морозу ходит, Корейша в ответ загадочно отвечал:

– То ли будет. Подождите год-годик и жарко будет, и мерзнуть станете.

Вот так жил добровольный отшельник. Через год, в 1812 году, действительно всю Россию бросало то в жар, то в холод: Наполеон привел нашествие «двунадесяти языков». Во время войны 1812 года Смоленск был занят французами. Иван Яковлевич бродил по городу, выпрашивая подаяние, делился с нуждающимися, уговаривал всех верить в победу русского оружия, помогал скрывавшимся в лесу ополченцам и отставшим от отрядов русским солдатам. Так же помогал он позже и отступающим французам. Говорят, Корейшу видели следующим за отступающей армией императора, якобы брел он за оккупантами, сам не ведая зачем. На самом деле он перевязывал раненых, помогал отстающим, подбирал замерзающих, отпаивал их водкой. За этим занятием был однажды задержан казачьим разъездом, доставлен в штаб, как лазутчик, но по разбирательству быстро отпущен. Вскоре он вернулся на свое «место жительства», в лесные чащобы, в шалаш.

Наверное, там бы и умер городским сумасшедшим, если бы не произошел случай, круто повернувший его жизнь.

Заехал в Смоленск с инспекцией некий столичный чиновник. Был он в возрасте, но богат, знатен и в провинции скучал. Приглянулась ему дочь бедной купеческой вдовы. От скуки стал он за ней ухаживать. Добиваясь ее благосклонности, чиновник легко соврал, что холост, стал предлагать девушке обвенчаться, но только. в Петербурге, куда возьмет ее с собой. Он так настойчиво ухаживал, партия была настолько соблазнительна, что мать готова была благословить дочь. Но кто-то надоумил ее сходить за советом к Ивану Яковлевичу. Корейша выслушал бедную вдову и сказал:

– Не верьте ему! Какое венчание? Он женат, и у него двое детей дома!

Когда вдова напрямую спросила чиновника об оставленных дома жене и двух детях, тот настолько растерялся, что вынужден был признаться. Естественно, ухаживания его закончились ничем, обеспокоенные матери других девушек закрыли перед ним двери своих домов. Чиновник был ославлен на весь Смоленск, уехал, затаив злобу. Перед отъездом кто-то шепнул на ушко чиновнику имя виновника его «славы».

Взбешенный чиновник обещал жестоко отомстить «огородному пророку». И обещание свое выполнил. По некоторым свидетельствам, в ярости якобы даже переломал ноги ненавистному прорицателю. Воспользовавшись связями, чиновник подал прошение, в котором писал, что проживает в Смоленске опасно буйный умалишенный без должного присмотра и надзора. Безумными советами, к которым прислушиваются необразованные провинциалы, он вводит их в искушение, возмущает против достойных и порядочных людей, государственных служащих, всячески их порочит и вредит службе. Этого сумасшедшего надо бы запереть в соответствующее учреждение.