Художнику Боровиковскому она предсказывала успех или неудачу от происков завистников и всегда попадала в цель. В 1826 году, когда художник обратился с просьбой предсказать, будет ли ему выгода от некоего заказа, она неожиданно сказала:

– Не о том думаешь, душа моя. Выгода тебе вроде как и ни к чему будет. Пора тебе, Володенька, на суд предстать.

Боровиковский обиделся, сказал, что он честный человек и не ему под суд попадать. Татаринова ответила, что «от тюрьмы да сумы не зарекайся», а уж от суда тем более. Вскоре художник действительно предстал перед судом. Высшим. Он умер.

Кружок Татариновой продолжал заседания, несмотря на многочисленные доносы. Жаловались не только ревнители веры, но и осторожные жандармы, которых не могли не беспокоить многолюдные собрания, проходившие в атмосфере таинственности и строгой секретности. Татаринову обвиняли во всем: в том, что в секту входили как дворяне, так и крепостные, в том, что на радениях творились разврат и прелюбодеяния, в том, что ее кружок преследует тайные политические цели, и во многом другом.

1 августа 1822 года государь издает рескрипт о запрещении тайных обществ. В массовом порядке происходит высылка из столицы масонов и сектантов. Но Екатерины Филипповны неприятности не коснулись. Пока с нее взяли только подписку о прекращении тайных собраний. Не собраний вообще, а ТАЙНЫХ собраний. Представленные государю изобличающие секту Татариновой документы и доносы, император лично уничтожил.

Татаринова была слишком одиозной фигурой и сильнейшим раздражителем. Император, не желая открыто высылать ее из столицы, что повлекло бы за собой и другие ограничения для Татариновой, нашел политически более изящный ход – он решил. отремонтировать Михайловский замок, отдав его под Инженерное училище. На долгие времена Михайловский замок, столь нелюбимый императором за то, что в нем был убит его отец, превратился в Инженерный замок. Татаринова, поскольку другого жилья не имела, как не имела и достаточных средств на покупку дома в Петербурге, некоторое время снимала квартиру, но для многолюдных собраний она была маловата, да и дорого обходилась. Вскоре Татаринова, а следом за ней и ближайшие сподвижники отправились за город, где за Московской заставой, рядом с монастырем и кладбищем, бесконечно преданный и благодарный генерал Головин купил для Татариновой три больших дома.

Возможно, собрания продолжались бы и в Петербурге: свои квартиры с удовольствием предоставляли многие из посещавших кружок Татариновой, но в истории государства Российского произошли многие важные изменения, которые не могли не коснуться и самой «жрицы» и ее сообщества.

На одном из собраний Татаринова стала вдруг страстно умолять князя Голицына уговорить Александра I не ездить в Таганрог, куда он собирался. Голицын попытался удержать государя от поездки, но влияния прежнего уже не имел, и миссия его, увы, не удалась. Когда же император уже находился в Таганроге, во время одного из радений Татаринова перепугала всех присутствующих, в трансе выкрикивая:

– У-у-у! Царя в сыру землю положу!

А еще через несколько дней, опять же во время радения, когда на нее «накатило», она стала бормотать:

– Что же делать, как же быть, Россию надо кровью обмыть.

Перепуганные такими «откровениями» участники собраний затаились и некоторое время не посещали Татаринову, опасаясь доносов, испуганно ожидая последствий. Но последствий. не последовало. В Таганроге скоропостижно скончался император, и все сразу вспомнили «Царя в сыру землю уложу», а через некоторое время на Сенатской площади гремели выстрелы, «обмывшие кровью Россию».

На престол вступил Николай I, более подозрительный и не столь склонный к мистицизму. После восстания декабристов повсеместно арестовывались члены всевозможных тайных обществ. В этой обстановке благоразумнее всего было уехать из столицы, что Татаринова и сделала. Обосновалась в подаренных Головиным домах, которые превратила в сектантскую колонию, состоявшую из ее последователей и сподвижников, среди которых были ее брат и секретарь упраздненного Библейского общества В. М. Попов, основавший позже секту скакунов.

Все шло по-прежнему, у «голубых мундиров» хватало дел в столице, и на то, что творилось в пригородах, они смотрели сквозь пальцы. Так продолжалось двенадцать лет. Наверное, продолжалось бы и далее, если бы живший в общине Попов не послал своего крепостного в полицию для наказания, как тогда было принято. Крепостной желания быть выпоротым не изъявил, поэтому, явившись в полицию, заявил, что на даче Попова и на двух соседних устраиваются тайные сборища сектантов, на которых творятся дела богомерзкие: бесстыдные пляски, непристойные песнопения, свальный грех, колдовство и прочие грехи. К участию в оргиях привлекают и детей, часто насильно.

К этому времени князь Голицын был не в силах оказать покровительство сектантам, а Николай I, в отличие от брата, тайные общества, какими бы они ни были, не жаловал, – память о декабристах покоя не давала. Сразу по доносу на дачи отправился отряд жандармов. При обыске, проведенном на всех трех дачах, было обнаружено много непонятного народа, задержанного для выяснения личностей, изъяты иконы, мистические книги, тексты песнопений, далекие от церковных канонических.

Все было бы ничего, – на улице XIX столетие, ведьм, колдунов и чернокнижников на кострах не сжигают, но под конец обыска на даче Попова обнаружили запертую снаружи дверь в чулан. За дверью слышались чьи-то всхлипывания. Когда замок взломали и двери открыли, на полу чулана обнаружили сидевшую в темноте девушку-подростка. Она была очень голодна и сильно избита. Когда ее привезли в жандармерию, девушка рассказала, что она – средняя дочь тайного советника Попова, Люба, шестнадцати лет от роду. Отец против воли водил своих дочек на радения Татариновой еще в Петербурге, а после и здесь, заставляя принимать участие в долгих, почти бесконечных молебнах и радениях. Люба не хотела этого, ее пугали эти обряды, утомляли длительные молебны. Василий Попов пожаловался на строптивую дочь Татариновой. Верховная жрица, привыкшая к всеобщему обожанию и послушанию, очень рассердилась, характер у нее со временем основательно испортился, бесконечные радения и «накатывания» не прошли даром. Она посоветовала Попову воспитывать дочь «дедовским методом», пока она поперек лавки лежит.

Как видно, не зря сами члены Библейского общества называли Попова «кроткий изувер. которого, однако ж, именем веры можно было подвигнуть на злодеяния». Он и подвигнулся. Дочь оказалась упрямой, а отец совсем потерял человеческий облик – порол бедную девушку розгами. Когда этот «метод убеждения» не дал результатов, стал избивать ее палками, запирать в темный чулан, морить голодом.

Слухи о том, что обнаружено на дачах общины Татариновой, распространились по всему Петербургу. Весть об истязаниях девушки-подростка вызвала всеобщее возмущение. Лично государем было назначено строжайшее следствие по этому делу. В 1837 году специальным решением правительства колония Татариновой была закрыта, все члены кружка взяты под строгий домашний арест, дело Татариновой и ее ближайших подручных было передано в Секретный раскольничий комитет.

Комитет расследовал дело о секте Татариновой и постановил, что она сама и все ее последователи составили тайный союз, установив свои неприличные обряды и свой образ молений, противные как установлениям и правилам Православной церкви, так и правилам морали и нравственным устоям государства. Комитет предложил вредное для Церкви и государства общество упразднить, бездомных бродяг разослать по богадельням и деревням, отдав под строгий надзор полиции, дабы людей не мутили, а главных сектантов изолировать в монастырях.

Император Николай I мнение комитета утвердил, издав соответствующие распоряжения. В результате истязатель Попов был отправлен в строгое заключение в Казанскую губернию, в Зилантов монастырь, где и скончался в 1842 году. В разные монастыри были отправлены и другие участники общины Татариновой.