Этот вечер решал – не в любовники выйти ль нам? – темно, никто не увидит нас. Я наклонился действительно, и действительно я, наклонясь, сказал ей, [10] как добрый родитель: "Страсти крут обрыв – будьте добры, отойдите. Отойдите, будьте добры". [1920] Молнию метнула глазами: "Я видела – с тобой другая. Ты самый низкий, ты подлый самый…" – И пошла, и пошла, и пошла, ругая. Я ученый малый, милая, [10] громыханья оставьте ваши. Если молния меня не убила – то гром мне ей-богу не страшен. [1920] Тщетно отчаянный ветер бился нечеловече. Капли чернеющей крови стынут крышами кровель. И овдовевшая в ночи вышла луна одиночить. [1920] Портсигар в траву ушел на треть. И как крышка блестит наклонились смотреть муравьишки всяческие и травишка. Обалдело дивились выкрутас монограмме, дивились сиявшему серебром [10] полированным, не стоившие со своими морями и горами перед делом человечьим ничего ровно. Было в диковинку, слепило зрение им, ничего не видевшим этого рода. А портсигар блестел в окружающее с презрением: – Эх, ты, мол, [20] природа! [1920] Мы идем революционной лавой. Над рядами флаг пожаров ал. Наш вождь – миллионноглавый Третий Интернационал. В стены столетий воль вал [10] бьет Третий Интернационал. Мы идем. Рядов разливу нет истока. Волгам красных армий нету устья. Пояс красных армий, к западу с востока опоясав землю, полюсами пустим. [20] Нации сети. Мир мал. Ширься, Третий Интернационал! Мы идем. Рабочий мира, слушай! Революция идет. Восток в шагах восстаний. За Европой [30] океанами пройдет, как сушей. Красный флаг на крыши ньюйоркских зданий. В новом свете и в старом ал будет Третий Интернационал. Мы идем. [40] Вставайте, цветнокожие колоний! Белые рабы империй – встаньте! Бой решит – рабочим властвовать у мира в лоне или войнами звереть Антанте. Те или эти. Мир мал. [50] К оружию, Третий Интернационал! Мы идем! Штурмуем двери рая. Мы идем. Пробили дверь другим. Выше, наше знамя! Серп, огнем играя, [60] обнимайся с молотом радугой дуги. В двери эти! Стар и мал! Вселенься, Третий Интернационал! [1920] Всем Титам и Власам РСФСР
По хлебным пусть местам летит, пусть льется песня басом. Два брата жили. Старший Тит жил с младшим братом Власом. Был у крестьян у этих дом превыше всех домишек. За домом был амбар, и в нем всегда был хлеба лишек. Был младший, Влас, умен и тих. [10] А Тит был глуп, как камень. Изба раз расползлась у них, пол гнется под ногами. "Смерть без гвоздей, – промолвил Тит, – хоша мильон заплотишь, не то, что хату сколотить, и гроб не заколотишь". Тит горько плачет без гвоздей, а Влас обдумал случай и рек: "Чем зря искать везде, [20] езжай, брат, в город лучше". Телега молнией летит. Тит снарядился скоро. Гвоздей достать поехал Тит в большой соседний город. Приехал в этот город Тит и с грустью смотрит сильной: труба чего-то не коптит над фабрикой гвоздильной. Вбегает за гвоздями Тит, [30] но в мастерской холодной рабочий зря без дел сидит. "Я, – говорит, – голодный. Дай, Тит, рабочим хлеб взаймы, мы здесь сидим не жравши, а долг вернем гвоздями мы крестьянам, хлеба давшим". Взъярился Тит: "Не дам, не дам я хлеба дармоеду. Не дам я хлеба городам, [40] и без гвоздя доеду". В село обратно Тит летит, – от бега от такого свалился конь. И видит Тит: оторвалась подкова. Пустяк ее приколотить, да нету ни гвоздишка. И стал в лесу в ночевку Тит, и Тит, и лошадишка. Нет ни коня, ни Тита нет… [50] Селом ходили толки, что этих двух во цвете лет в лесу сожрали волки. Телега снова собралась. Не вспомнив Тита даже, в соседний город гонит Влас, – нельзя им без гвоздя же. Вбежал в гвоздильню умный Влас, рабочий дышит еле. "Коль хлеб не получу от вас, [60] умру в конце недели". Влас молвил, Тита поумней. "Ну что ж, бери, родимый, наделаешь гвоздей и мне ужо заплатишь ими". Рабочий сыт, во весь свой пыл в трубу дымище гонит. Плуги, и гвозди, и серпы деревне мчит в вагоне. Ясней сей песни нет, ей-ей, [70] кривые бросим толки. Везите, братцы, хлеб скорей, чтоб вас не съели волки. [1920] |
