Сейчас она не взялась бы утверждать, что Розмари действительно намерена использовать книги исключительно как средство воздействия на Семью. Слишком много было в ней от отца. Вонищенка вспомнила, как подруга жалела, что не родилась мужчиной и не могла унаследовать отцовскую власть. Неужели она собственными руками предоставит ей средство для получения этой власти?

— Я же сказал, никакой я не Адриан.

— Ну а я тогда не Роза-Мария Гамбионе.

Мужчина сорвал зеркальные очки.

— Мария! — Впервые за все время он улыбнулся. — Помнишь, как-то раз я послал тебе правую руку от похищенной куклы? Но ты даже тогда отказалась платить.

Его товарищ в первый раз за весь разговор подал голос.

— Тихо, Адриан. Роза-Мария Гамбионе пропала много лет назад. — Он обратился к ней. — По мне, вы куда больше похожи на окружного прокурора, мисс Малдун.

— Превосходно. Мы с вами не знакомы, не так ли?

— Совершенно верно.

— Мой отец управлял Семьей старыми методами. Я предпочитаю новые.

— Например, преследовать нас? Судить нас?

— Чтобы приносить пользу в качестве окружного прокурора, я должна быть хорошим прокурором.

Уголки тонких невыразительных губ дернулись вверх.

— Адриан, позови отца. Думаю, ему это будет интересно. — Он откинулся на спинку снова и предложил: — Присаживайтесь, мисс Малдун, и ваши друзья тоже пусть сядут.

Розмари отодвинула стул и села, положив ногу на ногу и улыбаясь мужчине напротив нее. Потом чуть повела головой.

— Сюзанна, думаю, сейчас самое время.

Вонищенка развернула Джека к себе лицом и протянула к нему руку. Тот отпрянул.

— Не здесь!

— Ты прав, — Она перехватила взгляд подруги и кивнула в сторону двери в мужской туалет.

— Хорошая мысль, — одобрила Розмари. Потом сказала мужчине: — Мои друзья присоединятся к нам через несколько минут. Даю вам слово, что они не… вооружены. — Она взглянула прямо в непрозрачные стекла его очков. — У вас есть имя?

— Ладно, только быстро. — Он лениво махнул в сторону уборной. — Вы всегда водите компанию с наркоманами?

Розмари протянула руку к чайнику и налила себе чаю.

— Нет.

— Морелли, — представился мужчина.

— Очень приятно.

Вонищенка повела Джека в уборную.

— Пожалуй, лучше я войду первым. — Он протянул руку и ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть.

— У тебя не получится, — спокойно сказала Вонищенка.

— Твоя вера в меня на редкость трогательна. Хотя, с другой стороны…

Вонищенка открыла дверь и вошла внутрь. У писсуаров никого не было, но из кабинки только что показался вьетнамец в перепачканном кухонном фартуке. От неожиданности у него вырвалось какое-то восклицание, он поспешно сполоснул руки и бросился прочь, бормоча себе под нос что-то на языке, которого Вонищенка, к ее превеликой радости, совершенно не знала.

— Заходи, — велела она Джеку.

Дверь за ним захлопнулась.

— Не знаю, смогу ли я, — выдавил Джек. — Иногда у меня не получается его вызвать. Сейчас мне трудно сосредоточиться: слишком больно. Я…

— Снимай одежду.

— Что? — Он попытался улыбнуться. — Вонищенка, сейчас не время.

Ее сердитый взгляд заставил его умолкнуть.

— У меня нет с собой запасной одежды для тебя. Если ты не разденешься, от твоих вещей останутся одни обрывки. Ясно?

— А-а. Ну да.

Он отвернулся в сторону и принялся расстегивать рубаху. Не думая о своем костюме, Вонищенка уселась прямо на грязный кафельный пол. Джек разделся и нерешительно поглядел на нее. Сверток с одеждой он держал перед собой.

— Ложись.

Джек сглотнул и растянулся на полу перед Вонищенкой. В туалете было не очень просторно, и ему пришлось засунуть ноги под зеленую перегородку, за которой находились кабинки. Вонищенка протянула руку и отодвинула сверток с одеждой на безопасное расстояние. Потом, держа его голову обеими руками, она проникла в его сознание и принялась нащупывать ключ к его преображению.

— Отпусти боль. Не пытайся подавить ее.

Грубый голос, которым Вонищенка говорила уже много лет, куда-то исчез. Теперь в ее речи звучали спокойные тона — так она успокаивала своих животных. Она подстроила свое дыхание под этот ритм и начала поглаживать голову Джека.

Женщина знала, как это делается, хотя прежде ее целью всегда бывало не выпустить зверя на волю, а обуздать его.

Под прикосновениями ее ладоней Джек начал расслабляться. Он представлял, как ведет ее все ниже и ниже по уровням своего сознания. Она уверенно обходила барьеры, не затрагивая его сокровенного «я». Кошки всегда подбивали ее подглядеть. Из дружбы и в силу собственной почти патологической скрытности Вонищенка противилась этому искушению.

Пробираться по сознанию Джека было все равно что двигаться, ориентируясь по обонянию. Город, его обитатели и сама Вонищенка — все это обозначалось в его мозгу своим неповторимым запахом, а не образом или словом, это шло в цепочке сознания много позже.

Наткнувшись на запах трясины, гниющей смерти и разложения, Джек остановился. Почувствовав страх — он опасался никогда не вернуться оттуда, — Вонищенка ответила ободряющим мысленным прикосновением. Но именно ее несокрушимая воля заставила его снова погрузиться во мрак и царство запахов, которые составляли основу крокодильей сути. Человеческий разум Джека уступил место другой его ипостаси, и Вонищенка выскользнула прочь из его мозга, в который уже рвалось звериное сознание. Затхлый болотный дух и вызывающий рев аллигатора преследовали ее по пятам.

Она снова очутилась в собственном теле, инстинктивно отпрянула, больно ударившись головой о фаянсовый бок раковины, и отдернула руки от массивной крокодильей морды, лежавшей у нее на коленях. Аллигатор подскочил и издал тот самый вызывающий рев, который Вонищенка только что слышала. Она судорожно набрала в грудь побольше воздуху, проникла в сознание рептилии и успокоила ее. Колотя хвостом по полу, он попятился назад — в тесной уборной было не развернуться.

Снаружи послышался голос Розмари, и Вонищенка вскинула голову. Дверь в уборную была приоткрыта, и в щель заглядывал взволнованный метрдотель-вьетнамец. При виде этого невероятного зрелища глаза у него расширились, он зажал рот рукой и поспешно захлопнул дверь.

Вонищенка оглянулась на аллигатора и принялась искать в его сознании рычаг, который заставил бы его отрыгнуть книги. Обнаружив воспоминание о ядовитом мясе, она направила зверя к кабинкам.

Его ментальный отклик оказался столь сильным, что ее саму едва не стошнило.

Аллигатор изрыгнул содержимое желудка на пол и в унитаз. От вони полупереваренной пищи передернуло даже Вонищенку, привычную к большинству проявлений как жизни, так и смерти. Успокоив взволнованную рептилию, она поднялась и принялась брезгливо рыться в поисках завернутых в полиэтилен книг. К счастью, они нашлись быстро. Она ополоснула сверток под краном. Аллигатор замолотил хвостом, разнося перегородку кабинок в щепу, и издал глубокий горловой рык — недовольный, голодный.

Вонищенка проникла в его сознание и начала отделять человеческую суть Джека от сознания рептилии. Не прошло и двух минут, как на холодном полу, где только что находился аллигатор, дрожа, лежал Джек. Он сжался в комочек от ударившего в нос зловония и воспоминаний, и женщина сунула ему в руки ворох одежды.

— Так надо было сделать.

Она намочила бумажное полотенце и ласково вытерла ему лоб.

— Каждый раз я думаю, что никогда больше не стану человеком. — Джек смотрел в стену. — Когда это наконец произойдет, возможно, так будет лучше.

— Не для Корделии.

«И не для меня». Но эта мысль осталась невысказанной.

— Корделия. Да. Верно. — Его голос ничего не выражал, — Давай покончим с этим делом.

Он уже оделся и толчком распахнул дверь. Вонищенка вышла из уборной следом за ним. В конце зала они увидели Розмари в обществе уже четырех мужчин: к молодым людям присоединилась пара постарше.

— Роза-Мария, мы испытываем глубочайшее уважение к памяти твоего покойного отца, но не можем позволить тебе вмешиваться в дела Семьи.